Розмари Барвински

Расщепление «Я» при межпоколенческой (трансгенерационной)  передаче травмы

Перевод Любови Авериной

Доктор Розмари Барвински - профессор Кёльнского университета и Университета св. Елизаветы в Преслау, психотерапевт, травматерапевт, супервизор, директор Швейцарского института психотравматологии (SIPT), автор многочисленных трудов по психотравматологии. Специализация и разработка авторских методик лечения хронических и комплексных травм, исследовательские проекты и публикации трудов в области длительной терапии травмы. Ближайшая коллега основателя Института травматологии Готфрида Фишера, наставник и супервизор Елены Нойманн. Преподаватель программы "Психодинамическая диалектическая терапия травмы".

Отщепление травматического опыта

Когда мы занимаемся межпоколенческой передачей травмы¹, центральным является то, что эту передачу всегда следует понимать как травму отношений. Предыдущее поколение передает своим детям опыт, который оно не смогло переработать – будь то из-за своей собственной истории или из-за условий, продиктованных обществом, которые мешают осознанной проработке травмы.

Межпоколенческая передача травмы никогда не происходит открыто, о ней никогда не заявляют, она остаётся на уровне невысказанного, таинственного, со стёртыми границами между реальностью и фантазией. Особенно так называемые семейные секреты часто неосознанно передаются из поколения в поколение (ср. Фишер & Ридессер, 1998).

В специальной литературе преобладает единое мнение о том, что феномен межпоколенческой передачи травмы не прерывается, пока травматический опыт остаётся не интегрирован и не символизирован. Способность символизировать травматические события означает, что воспоминания о травматическом происшествии прошли досимволические уровни репрезентации – в форме физических симптомов и действий – и постепенно стали доступны для описания их словами. При этом воспоминания о травматической ситуации, представленные словами, не реактивируют пережитые в этой ситуации интенсивные аффекты.  

Когда травматический опыт передаётся следующему поколению, его символическая репрезентация становится невозможной из-за механизмов психической защиты. В этой статье на примере сексуального насилия в детстве исследуется, какие защитные механизмы необходимо снять, чтобы череда повторяющегося внутри семьи сексуального насилия могла быть остановлена. В качестве эвристической референтной системы в данном случае послужила модель интеграции травмы, которая была разработана в рамках исследования отдельного случая с использованием принципа сравнения (Барвински, 2005). Модель описывает уровни защиты, которые не позволяют человеку эмоционально зарегистрировать собственную травматическую историю.

Интеграционная модель травмы

Процесс переработки травматических переживаний в интеграционной модели травмы можно разделить на два цикла, для которых характерны различные психические процессы. (Барвински Фе, 2005):

1) Перцептивная защита травматического опыта

Характерным для первой фазы переработки травмы представляется то, что травматический опыт не может быть воспринят когнитивно и/или эмоционально. Отсутствующее осознание травмы может варьироваться от амнезии травматического происходящего до «забывания» отдельных аспектов травматической ситуации или знании о произошедшем, но невозможности связать это знание с эмоциями.

Расщепление «Я»

Невозможность принять к сведению травматический опыт с психоаналитической точки зрения можно объяснить защитными механизмами, которые с одной стороны направлены против восприятия травматической реальности, а с другой – против осознания эмоционального значения травматического переживания. При не интегрированном травматическом опыте в начале процесса переработки доминирует защита расщепления. Механизм расщепления позволяет сделать так, чтобы одна часть личности продолжала оставаться функциональной. Но его недостаток в том, что он не позволяет психике обработать пережитую травматизирующую реальность. Таким образом, травматические переживания получают перманентную, но символически не представленную актуальность, с которой невозможно работать. Если важный аспект реальности не принимается к сведению, к обработке этого аспекта не могут подключиться интериоризированные процессы. Это становится возможным лишь тогда, когда травматическая ситуация была воспринята эмоционально и когнитивно, когда травматизирующее представлено в символической форме и его можно описать словами. Осознанное воспоминание о пережитой травме задаёт совершенно иную динамику процессу переработки травмы. Интеграция этих ужасных событий происходит через соединение с предшествующими конфликтами и переживаниями (ср. Барвински, 2009, 2016).

2) Защита против субъективного значения травматического происшествия

Во втором цикле цель защиты меняется. Защита направлена в первую очередь уже не против осознания травматической реальности, а против субъективного значения травматической ситуации. К примеру, при травме отношений за счёт расщепления на «только хороший» или «только плохой» предпринимается попытка сохранить внутреннюю связь с агрессором, который как правило является центральной референтной личностью для пострадавшего. Агрессор идеализируется, а упрёки к нему перенаправляются на самого себя, то есть на жертву. Происходит слияние между Я и негативными частями объектной репрезентации, чтобы не впасть в безобъектное одиночество.

Защита против желаний

Если расщепление на «только хороший» и «только плохой» удаётся разрешить, восстанавливается когерентность Я. С этого момента терапевтический процесс определяет снова совершенно иная динамика: динамика защиты против желаний. Желания по отношению к агрессору блокируются заповедями «Сверх-Я», как например, желание заботы и любви, поскольку есть страх, что произойдёт повторное обесценивание или насилие.

Как уже было упомянуто в другом месте (Барвински, 2011), необходимо различать разные слои защиты в прорабатывании травмы:

(1) На первой ступени весь комплекс травматических переживаний представляется отщеплённым, как, например, при диссоциативной амнезии.

(2) После того как человек, переживший травму, осознаёт, что произошло, происходит отторжение воспоминаний о травматическом происшествии, поскольку его субъективное значение не может быть психически переработано. В травмах отношений, например, не может быть установлено самоотнесение с травматическим опытом, потому что пострадавший не может перенести тот факт, что любимый человек - центральная референтная личность - наносила ему вред. Доминирующий механизм защиты здесь – расщепление на «только хороший» и «только плохой». Как только это расщепление на «только хороший» и «только плохой» удаётся устранить и тем самым восстановить когерентность Я, определяющей процессуальной динамикой становится динамика защиты против желаний. Посредством более зрелых механизмов, таких как вытеснение или смещение, происходит попытка блокировки желаний и эмоций по отношению к агрессору. Прежде чем перейти к объяснению так называемых слоёв защиты на примере случаев сексуального насилия, передающихся через поколения, необходимо сначала показать пути, каким образом сексуальное насилие передаётся следующему поколению.

Детская травма сексуального насилия. Пути передачи травмы

Сексуальное насилие или другие виды травмы могут передаваться следующему поколению прямым или косвенным путём.

Прямая передача

Мы говорим о прямой передаче, если жертвы повторяют свой опыт на своих детях. Пирс & Капальди (2001) показывают в своём исследовании на примере двух поколений с разницей в десять лет, что родители, который в своём детстве испытали насилие, впоследствии склонны к тому, чтобы также насиловать своих детей, особенно в тех случаях, когда они испытали на себе неоднократное насилие и разные формы насилия. По их оценкам 50 процентов отцов, испытавших в своём детстве и юности сексуальное насилие, повторяют его на своих детях.

Косвенная передача

О косвенной передаче мы говорим, когда бывшие жертвы насилия сами не становятся агрессором, но неосознанно поддерживают или попускают насилие со стороны третьих лиц. В случае насилия внутри семьи эта форма передачи существенно зависит от того, продолжают ли жертвы идеализировать инцестуозного агрессора. Идеализация в такой ситуации наиболее вероятна, поскольку речь идёт о центральной референтной личности. Через механизм расщепления на «только хороший» и «только плохой» предпринимается попытка сохранить внутреннюю привязанность к важной референтной личности. Жертва, к примеру, цепляется за представление о том, что агрессор по сути своей всё же хороший. В итоге, агрессор сохраняет идеализированный образ, в то время как его негативные части жертва приписывает собственному Я. Отсутствие защиты по отношению к собственным детям Фишер и Ридессер (1998) объясняют исходя из механизма расщепления на «только хороший» и «только плохой» следующим образом: с рождением дочери у матери, пережившей в детстве сексуальное насилие, может реактивироваться её собственная травма. Уже имеющееся внутреннее расщепление на «только хороший» и «только плохой» разрешается в ней таким образом, что её собственная презираемая ею часть, возникшая прежде всего из-за того, что она приписывала вину себе, проецируется на дочь. Она растёт в роли козла отпущения, когда она и привязана сильно к матери, и не чувствует себя защищённой.

Выбор партнёра

Сюда ещё добавляется, что выбор партнёра соответствует репродукции травматического опыта, и выбор падает на партнёра, который склонен к насилию в отношении детей. Опыт насилия сохраняется в отщеплённом состоянии проживания и воспроизводится на следующем поколении. В литературе можно встретить случай передачи инцеста через пять поколений. Насколько часто по статистике встречается инцестуозная традиция, сложно однозначно сказать на основе имеющихся исследований, поскольку путь передачи через несколько поколений эмпирически очень сложен для исследования.

Механизмы передачи

Если мы спросим о механизмах защиты, которые лежат в основе прямой и косвенной передачи, можно исходить из того, что при прямой передаче в большинстве случаев речь идёт о процессах, как они описаны для первого цикла переработки травмы. Механизм расщепления делает возможным то, что травматическая реальность не принимается к сведению, сохраняется в инкапсулированном виде в имплицитной памяти, находится вне всякого когнитивного контроля и повторяется в межличностных отношениях. При косвенной передаче присутствует первая символизация травматического опыта, но воспоминание ввиду расщепления на «только хороший» и «только плохой» не может быть охвачено в полном значении.

Жертвы приписывают себе вину за насилие и идеализируют агрессора только чтобы не подвергать сомнению внутреннюю привязанность к нему. Механизм защиты против идеализации находится во втором цикле интеграционной модели травмы. В отличие от первого цикла воспоминание при идеализации часто присутствует, но из-за страха потери значимого объекта отщепляется (Барвински, 2009). Конфликтная динамика, как она описана в модели защиты против желаний, похоже, не присутствует при обеих формах передачи травмы. Отсюда можно сделать вывод, что межпоколенческой передачи травмы следует опасаться лишь в том случае, когда травматический опыт полностью отщеплён или присутствует расщепление на «только хороший» и «только плохой».

Далее на примере конкретных случаев будут показаны различные формы расщепления. Мы рассмотрим, что точно отщепляется и как последствия различных процессов расщепления проявляются в процессе проработки травмы.

Случай

Г-жа С. знает сегодня, что она и её дочь испытали на себе неоднократное и тяжёлое сексуальное насилие со стороны её отца. Дочь её дочери, её внучка, подвергалась сексуальному насилию со стороны мужа её дочери. Отец не только сам насиловал г-жу С., но и продавал её и её сестру другим мужчинам. Отец обустроил сарай «специально для этого дела». Мать «тогда всегда там появлялась и получала деньги». Когда ей было шестнадцать лет, ей удалось добиться разрешения в течение одного года посещать интернат. Одна из её субличностей, как она сегодня это понимает, выдвинула отцу требование: либо он отпустит её, либо она обратится в полицию. В интернате она заметила, что существует ещё совершенно другой мир за пределами того мира, в котором она выросла. В этом мире отец продолжал её насиловать, но других мужчин уже не было. Она ощутила это как значительное облегчение. Спустя год г-же С. пришлось вернуться в родительский дом. За то время, пока её не было, отец уже всё организовал, чтобы продолжать держать её во дворе и дальше насиловать. В какой-то пивной на обратном пути с практики она познакомилась с водителем-дальнобойщиком, вышла за него замуж и сбежала с ним из родительского дома.

Этот мужчина был в курсе абьюза. Поскольку вся деревня знала, что происходит, он также об этом узнал. И тогда он сыграл роль «великодушного рыцаря», при этом в браке сам её насиловал. И всё же, г-жа С. восприняла это как облегчение, так как зависимость была иной, не такой как от отца, и опять же «все эти другие мужчины отпали». Кроме того, частота абьюза, несмотря на тяжесть, была значительно меньше. Из этого брака у г-жи С. дочь и сын. Со стороны отца абьюз в отношении г-жи С. прекратился в 21 год, а со стороны бывшего мужа в 25 лет.

1-я фаза: отсутствие воспоминания об абьюзе

Г-же С. сложно сказать, с какого момента у неё появилось осознанное воспоминание об абьюзе, так как это, как она сама формулирует, «просто откололось». Раньше она бы сказала, что так у всех происходит. Лишь когда она приехала в интернат, она заметила, что она другая. И даже сейчас в ней есть ещё те части личности, которые утверждают, что ничего этого не происходило и что «у неё самые замечательные родители в мире».

2-я фаза: реактивация травматического опыта

Когда г-жа С. заболела и вынуждена была лечь в больницу на неделю, она отдала обоих детей своим родителям – «больше никого не было, кто мог бы их взять». Когда дочь вернулась домой, она проснулась ночью от кошмара. Г-жа С. подошла к ней и стала её утешать. Дочь рассказала маме, что ей приснилось: дедушка разжёг костёр у неё между ног. Г-жа С. обратилась к своей сестре, которая изучала социальную педагогику и написала дипломную работу о профилактике сексуального насилия. Кроме того, она работала в консультации, в задачи которой входила диагностика сексуального насилия. У г-жи С. был панический страх, что «там что-то произошло», что её сестра, к сожалению, вынуждена была подтвердить. Дочь г-жи С. после пребывания у бабушки с дедушкой провела два дня у своей тёти. И она уже тогда поняла, что абьюз состоялся. С осознанием того, что её дочь подверглась абьюзу, у г-жи С. «вся система пошатнулась, и она перестала функционировать».

3-я фаза: воспоминания возможны в отдельных частях личности

После того, как был вскрыт факт абьюза её дочери, г-жа С. стала суицидальной. Затем были терапии, причём первое пребывание в клинике было связано с насилием в браке, «потому что супруг там также появлялся и даже угрожал врачам», лишь потом предметом терапии стал её абьюз и абьюз её дочери. Г-жа С. подала на развод и была выписана из клиники в стабильном состоянии. Затем последовали другие попытки суицида. Последующие два года г-жа С. провела в психиатрическом отделении. Она рассказала, что воспоминания о сексуальном насилии появились в её сознании лишь в клинике, где стали «всё больше появляться части её личности и сообщать её воспоминания».

4-я фаза: воспоминания присутствуют на когнитивном уровне, но эмоции остаются изолированными

Лишь спустя годы г-жа С. и её сестра подали в суд на своего отца по поводу сексуального насилия. И по тем временам его очень строго наказали. Он получил ввиду своего преклонного возраста (72 года) и болезни сердца только условный срок и денежный штраф в размере 50.000 немецких марок, который он должен был выплатить каждой сестре. Г-жа С. упомянула, что судья с радостью посадил бы его на 5 лет в тюрьму, но по вышеизложенным причинам не мог этого сделать. Но деньги отец заплатил после того, как судья сказал, что иначе он сядет в тюрьму. На других мужчин-насильников не стали заявлять в полицию. Г-жа С. говорит, что она тогда была рада рассказать о том, что произошло. Её сестра могла только подтвердить, что абьюз был, но что у неё нет об этом точных воспоминаний. Сёстрам поверили, «потому что они были вдвоём, и также братья могли описать эту ситуацию». К тому же отец оставил ещё существующие на тот момент доказательства, как например использованные им презервативы, которые он выкидывал в болото, и которые были найдены в ходе расследования. Действительность превосходила в любом случае все представления об этом. Г-же С. было важно, что отца признали виновным, что чётко было сказано, что он один несёт ответственность за это. Это было важно, чтобы «войти» в процесс исцеления, потому что до того она продолжала винить себя в его сексуальных домогательствах.

Год назад её дочь вскрыла факт насилия своей дочери со стороны своего мужа. Её дочь запретила мужу приходить в их общую квартиру, подала на развод и заявила на него в полицию. Г-жа С. восхищается своей дочерью, потому что ей не удалось достичь такой ясности в своих решениях и своей позиции по отношению к своему прошлому. Её дочь довела до конца то, что ей не удалось сделать. В ней до сих пор есть те части, которые утверждают, что ничего этого не происходило. Она также не может соединить свои воспоминания со своими чувствами. Г-жа С. описывает свои чувства, «как будто они упакованы в плёнку. На них можно смотреть, но подобраться к ним невозможно».

Устранение процессов расщепления

В рассмотренном случае, когда сексуальное насилие передалось через три поколения, можно выделить четыре фазы проработки. Эти фазы совпадают с изменениями в структуре защиты.

- В первой фазе весь комплекс травматических переживаний остаётся отщеплённым. Г-жа С. не могла ни когнитивно, ни эмоционально вспомнить о тяжёлом сексуальном насилии, которое она пережила.

- Когда её дочь рассказала о своём сне, который раскрыл насилие со стороны её отца по отношению к г-же С., ей защита разрушилась. Во второй фазе осознания насилия её дочери её отцом привело к реактивации её собственного опыта сексуального насилия.

- Лишь в третьей фазе стал возможен доступ к воспоминаниям о произошедшем. Тем не менее, защищая себя от потери своего внутреннего объекта, она не могла признать, что её отец совершил над ней тяжкое сексуальное насилие и прибегла к расщеплению на «только хороший» и «только плохой». Это расщепление проявилось у неё в компенсаторной подмене ролей агрессора и жертвы. Агрессия в виде суицида была направлена на себя, а агрессор по всей видимости оставался идеализированным. Дифференциация между «Я» и объектом (устранения слияния между «Я» и негативными частями объектной репрезентации агрессора) была невозможна.

- Хотя г-жа С. смогла заявить на своего отца в полицию, она не могла до определённого момента в терапевтическом процессе эмоционально зафиксировать свои травматические переживания абьюза. Её знание об абьюзе осталось на когнитивном уровне, её чувства оставались по-прежнему изолированными. Она сама осознаёт тот факт, что у неё нет доступа к своим эмоциям. Она говорит о себе, что «до сих пор некоторые части её личности отрицают абьюз» и что у неё и сейчас нет эмоционального доступа к своему травматическому опыту.

Вывод

Какие выводы можно сделать из вышеизложенного применительно к работе с пациентами, в чьих семьях травма передавалась из поколения в поколение? С одной стороны, мы видим, что речь идёт о многослойной структуре защиты, сложность которой необходимо учитывать в процессе проработки травмы. Вышеописанный случай также показывает, что разговор о травматическом опыте лишь тогда предотвращает передачу пережитой травмы следующему поколению, когда этот опыт символизирован, и чувства, связанные с ним, не изолированы. Это означает, что дифференциация между «Я» и объектом (устранение слияния между «Я» и негативными частями объектной репрезентации агрессора) становится возможной, и что воспоминания доступны целостному «Я».

Для терапевтического процесса является центральным, чтобы пациент не продолжал жить в тех конструктах отношений, которые соответствуют его травматическому опыту, а высвободился бы из актуальных травматических констелляций. Это позволит ему не повторять травматический опыт вновь и вновь в межличностных отношениях, а достичь того, чтобы стало возможно воспоминание (в символической форме).

¹ Обзор межпоколенной передачи травмы в самых различных областях даёт Международное руководство мультигенерационного наследия травмы Яэл Даниэли (1998): Холокост, Вторая мировая война, геноцид на примере армян турками, Вьетнамская война, изгнание и уничтожение индейских народов, как например аборигенов в Австралии, травмы правительственных репрессий, домашнее насилие, сексуальное детское насилие и преступность, а также травмы в результате инфекций и угрожающих жизни болезней как СПИД.

Литература

Барвински Фе, Р. (2005). Работа с травмой в психоаналитической длительной терапии. Крёнинг: Асангер
Барвински, Р. (2009). Восстановленная в памяти реальность. О значении воспоминаний в интеграционном процессе травматического опыта. Крёнинг: Асангер
Барвински, Р. (2011). Работа с противоречием и антиномией в KÖDOPS (ПО для документирования и планирования терапии – прим. переводчика)
Барвински, Р. (2016). Резилентность в психотерапии. Klett-Cotta.
Danieli, Y. (Ed.). (1998). International handbook of multigenerational legacies of trauma. The plenum series on stress and coping.
Eckhard, A.& Hoffmann, S.O. (1997). Диссоциативные расстройства. In U.T. Egle, S.O.Hoffmann & Joraschky (Hrsg.) Сексуальное насилие, жестокое обращение, запущенность. Stuttgart: Schattauer.
Engler, S. (2010). Сексуальное насилие и межпоколенческая передача. На примере отдельного исследования. Дипломная работа по предмету психология в Кёльнском университете.
Fischer, G & Riedesser, P. (1998) Учебник психотравмотологии. Мюнхен: Ernst Reinhardt
Pears, K.C. & Capaldi, D.M. (2001) International transmission of abuse: A two generation, prospective study of an at-risk sample. Child Abuse and Neglect: The International Journal, 25, 1439-1461.

**Подробнее про программу повышения квалификации Психодинамическая диалектическая терапия травмы. Розмари Барвински здесь

Другие статьи Розмари Барвински на сайте МИПОПП:

Конструктивный подход в преодолении последствий пандемии. Возможности резилентности

Привязанность между жертвой и агрессором в травме отношений