Раненые чувства.

Путешествие по травмированным состояниям

сознания и за их пределы

Богна Шимкевич

Скачать.pdf / Скачать.epub / Скачать.fb2 / Скачать.mobi

Богна Шимкевич

Раненые чувства. Путешествие по травмированным состояниям сознания и за их пределы.

УДК 615.851
ББК 53.57
Ш61
Богна Шимкевич

Ш61 Раненые чувства. Путешествие по травмированным состояниям сознания и за их пределы/Богна Шимкевич
Перевод на русский язык - Екатерина Фисенко
Редакция - Дина Крупская

ISBN - 978-5-6045784-6-9

Авторское право 2016 года Богны Шимкевич
Впервые опубликовано в Польше под названием: Zranione stany swiadomosci автором
Wydawnictwo Eneteia
Авторские права 2006: Богна Шимкевич-Ковальска; Wydawnictwo Eneteia

Все права защищены. Ни одна часть этой книги, частично или полностью, не может быть воспроизведена, передана или использована в любой форме или любыми средствами, электронными или механическими, включая фотокопирование, запись или любую систему хранения и поиска информации, без письменного разрешения издателя, за исключением кратких цитат в критические статьи, книги и рецензии.

Инициатор перевода на русский язык АНО ДПО «Междунароный институт процесс-ориентированной психологии и психотравматологии» (МИПОПП) www.mipopp.com

УДК 615.851
ББК 53.57
ISBN - 978-5-6045784-6-9

Перевод в рамках проекта «Всем миром» спонсировали студенты и выпускники и преподаватели международной сертификационной программы по процесс-ориентированной психологии МИПОПП-ISPWR: Антонова Ксения, Бажитова Наталья, Байбуза Алла, Будишевсаая Мария, Бутусова Елена, Васильченко Юлия, Ветер Мира, Горбачева Виктория, Ефимова Елена, Захарова Марина, Иванова Ольга, Каширина Надежда, Кирюшкин Владимир, Кочнова Светлана, Крайнова Ольга, Кручиневская Татьяна, Кудрина Наталия, Кульша Лилия, Кюнстлер Лариса, Лигай Людмила, Малова Анна, Мелина Гончарова, Милош Елена, Наговицина Анна, Николаева Елена, Николаев Александр, Омговицкая Ирина, Павлюк Таисия, Попова Ольга, Рыжкова Елена, Сафронова Ольга, Соснина Алла, Ставрова Анна, Степанов Кирилл, Туйкина Надежда, Федаева Светлана, Фомичева Юлия, Хмелевская Анна, Церковская Кира, Шабалина Юлия, Шарина Ирина, Яркова Дарья.

Аннотация

«Переживание эмоциональной боли или травмированности - повседневный вид переживания…Тем не менее даже самая незначительная эмоциональная боль способна привести к мини-травме, если мы не в состоянии предъявить соответствующую чувствам реакцию. Отсутствие реакции останавливает поток и создает незавершенный паттерн, обладающий собственной структурой и динамикой и уводящий нас от «консенсусной реальности» и от контактов с другими людьми. Поток останавливается, запирая энергию, и незавершенная история начинает искать разрешения».

Богна Шимкевич - доктор философии, имеет диплом Цюриха по процессуальной работе и степень клинической психологии Варшавского университета. Она занимается частной практикой, фасилитирует группы и преподает процесс-ориентированную терапию в разных странах.

Богна Шимкевич смогла провести читателя по миру эмоциональной боли и предложить способы выхода из болезненных состояний.

Книга написана очень доступным, прозрачным языком, с примерами из терапии и с широким обзором охватывающей тему травмы литературы и философии. Ясности и интересу в процессе чтения способствует прекрасный перевод Екатерины Фисенко.

Содержание

Предисловие к английскому изданию · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · 3
Вступление · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·3
Часть I Теоретические аспекты и проблемы · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·7
Глава 1 Раненные чувства · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·7
Глава 2 Поток переживания · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · 10
Глава 3 Кто организует переживание · · · · · · · · · · · ·· · · · · · · · · · · · · · · 21
Глава 4 Измененные состояния сознания · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·30
Часть II Ловушка эмоциональной боли · · · · · · · · · ·· · · · · · · · · · · · · · · 37
Глава 5 Путешествуя по миру эмоциональной боли · · · · · · · · · · · · · · · 37
Глава 6 Мифические гости · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·  ·46

Глава 7 Коммуникация в поле эмоциональной боли · · · · · · · · · · · · · · · 53
Часть III Восстановление потока · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·· · · · · · · · · 64
Глава 8 Непривязанность · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·· · · · · · · · · ·64
Глава 9 Края пространств эмоциональной боли · · · · · · · · · ·· · · · · · · · ·70
Глава 10 Из-за стеклянной стены · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · 82
Эпилог · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·  ·  89
В поисках новых паттернов и мифов · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·92
Библиография · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · 93


Предисловие к английскому изданию


С большим удовольствием передаю эту книгу англоязычным читателям. Я пытаюсь понять феномен эмоциональной боли на протяжении многих лет: посредством исследований, чтения литературы и семинаров, а также вместе с клиентами в своей психотерапевтической практике, входя в пространство боли и выходя из него. В результате появилась эта книга, опубликованная в Польше в 2006 году.
Воодушевленная множеством положительных отзывов читателей, очень хорошими профессиональными рецензиями и просьбами о проведении презентаций, с которыми я выступала на различных конференциях, я решила перевести книгу на английский язык. И вот она.
Я хочу выразить свою благодарность Арни и Эми Минделлам за продолжающееся развитие теории и практики процессуальной работы.
Я очень благодарна Сильвии Киро Абиска-МакИнтайр за ее самоотверженный труд по переводу этой книги: за качество ее работы, а также за ее дружелюбное и поддерживающее отношение.
Я также хочу поблагодарить редактора Беверли Зумбель-Мишо за открытость, тщательное и глубокое понимание моего текста и мудрые замечания.
Наконец, я хочу поблагодарить моих дочерей, Джулию и Паулину, на которых я всегда могу положиться – за их советы и исправления, а также за их поддержку в повседневной жизни.
Я знаю, что за десять лет, прошедших с момента первой публикации этой книги, некоторые приводимые мной теории получили дальнейшее развитие, а также были проведены новые исследования. Тем не менее переживание нами раненых чувств и наша реакция на данное переживание, похоже, не сильно изменились. Я убеждена, что концепции и идеи, здесь представленные, будут интересны и полезны как профессионалам, так и всем остальным, поскольку мы все порой теряемся в причиняющих эмоциональную боль пространствах.


Вступление

Цель данной книги - описать происходящее в потоке индивидуального переживания в моменты раненых чувств. Я намерена провести читателя по миру эмоциональной боли и предложить несколько способов выхода из болезненных состояний. Данная книга представляет собой результат многолетних исследований и практики. Процессуальная работа, развиваемая Арнольдом Минделлом и его коллегами, послужила теоретической основой как моей терапевтической практики, так и моих исследований.
Переживание эмоциональной боли или травмированности - повседневный вид переживания. Подобные вещи случаются в простых человеческих взаимодействиях так же часто, как и в моменты кризиса отношений. Тем не менее даже самая незначительная эмоциональная боль способна привести к мини-травме, если мы не в состоянии предъявить соответствующую чувствам реакцию. Отсутствие реакции останавливает поток и создает незавершенный паттерн, обладающий собственной структурой и динамикой и уводящий нас от «консенсусной реальности» и от контактов с другими людьми. Поток останавливается, запирая энергию, и незавершенная история начинает искать разрешения.
Эмоциональная боль возникает в отношениях. На каждые отношения мы возлагаем свои надежды и ожидания и часто считаем, что у нас одинаковое видение реальности. Кажется, мы находимся в одном и том же мире. Эмоциональная боль разрушает эту общую реальность: связь разрывается, и общая реальность разваливается на части. Встреча между людьми заменяетсяпротивостоянием ролей: жертвы и преследователя. С точки зрения жертвы, на другой стороне нет цельного человека, только причиняющая вред фигура. С точки зрения преследователя, зачастую никакой проблемы нет вообще, так как он не знает о болезненной реакции жертвы.
Таким образом, эмоционально ранящее событие разрушает общую реальность и создает два полюса и две роли: ранящего и раненого. Отныне драма разворачивается между этими двумя ролями, как во внешней реальности, так и во внутреннем мире. Часто данный сценарий также включает информацию, не имеющую отношения к непосредственному контексту и черпаемую вместо этого из личной истории или социального или политического фона.
Даже несмотря на то, что, возможно, травмирование произошло совсем недавно, оно может активировать и какую–то прежнюю боль, напоминая человеку о прошлых личных ранах или нерешенных проблемах, существующих между ролями, нациями, социальными или политическими конфигурациями иногда на протяжении поколений. Настоящая или прошлая, глобальная или локальная, эмоциональная боль активизирует устойчивые ригидные паттерны. Она переносит нас в другой мир, в историю с предписанными ролями, повторяющимися и не находящими разрешения взаимодействиями, историю, ожидающую своего завершения.
После эмоционально ранящего события мир больше не будет прежним, каким был секунду назад. Порой изменения незаметны, иногда - очевидны и драматичны, но восприятие мира претерпевает качественную перемену. Раненое «я» потрясено и зачастую не в силах ни понять ситуацию, ни найти удовлетворяющую реакцию в пределах имеющихся у него ресурсов. И вот какая-то другая часть берет контроль на себя: «центр управления» перемещается за пределы «Я», что и составляет измененное состояние сознания. В данной работе я буду называть подобное состояние «травмированным состоянием сознания» для того, чтобы указать на измененное состояние сознания, при котором внутренняя фигура чувствует себя раненой или травмированной.

Подход

Как упоминалось выше, процесс-ориентированная психология, также известная как Процессуальная работа, созданная Арнольдом Минделлом и коллегами, служит теоретической основой как моей терапевтической практики, так и моих исследований. Отправной точкой развития представленных здесь идей стало предпринятое мною исследование эмоций. Я разработала модель под названием «Модель эмоциональной трансформации». Сильные эмоции были мною концептуализированы как факторы, меняющие существующее в данный момент состояние сознания. Такое состояние может быть разрушительным (психопатология предполагает концепцию сужения сознания). Однако при осознанной переработке оно может стать источником важной и достоверной информации, недоступной в нормальном состоянии сознания.
В то время как многие психологические теории описывают элементы и паттерны психической структуры, процессуальная работа в основном занимается описанием потока переживаний. Теория процессуальной работы имеет дело с постоянно меняющимся и подвижным переживанием. Всегда существует тот, кто воспринимает переживание, а сама реакция настолько же зависит от объекта восприятия, как и от воспринимающего.
В потоке восприятия мы можем наблюдать определенные закономерности. Теория процессуальной работы подчеркивает, что в любой данный момент времени воспринимаемый поток переживания обладает двумя аспектами: частью, с которой человек себя отождествляет, «Я», называемую первичным процессом; и частью, не принадлежащей идентичности, называемую вторичным процессом. Данное разделение влияет на каждое переживание и его интерпретацию, определяя, какой из этих аспектов будет трактовать восприятие. Этот процесс может произойти в одно мгновение.
Переживание протекает между различными уровнями реальности. Порой оно ясно, объяснимо, о нем легко говорить, оно принадлежит тому, что называется консенсусной реальностью. Однако некоторые переживания не вписываются в общепринятые культурные рамки реальности. Такие переживания субъективны, расплывчаты, отличаются от обычных и иногда настолько неуловимы, что их нельзя описать словами. Для описания и понимания этих переживаний я обращаюсь к концепциям процессуальной работы и других терапевтических теорий. Также я говорю о снах, мифах и индивидуальных историях. Процессуальная работа занимается потоком субъективного переживания. Каждый раз мы пытаемся понять переживание отдельного человека в рамках его собственной системы координат. Поскольку переживание находится в постоянном движении, его содержание будет разным, тем не менее некоторые формальные аспекты повторяются и формируют определенные паттерны. В своем исследовании я пытаюсь описать паттерны, возникающие в те моменты, когда оказываются задеты чувства.
Кроме того, существуют и переживания, выходящие за пределы дуальности и повседневного «я». Такие переживания пришли в психологию благодаря трансперсональным теориям. В этой книге я также уделяю внимание и им.

О сборе данных

Труды моих учителей неизменно вдохновляли меня в моей собственной работе. На протяжение многих лет я имела возможность участвовать в бесчисленном количестве семинаров Арнольда и Эми Минделлов и их коллег. Мои собственные наблюдения за их работой с участниками семинаров и курсов легли в основу многих моих умозаключений. Поскольку в своей терапевтической практике я сталкивалась с сотнями примеров раненых чувств, мне было интересно, как они проявляются и как работать с ними наилучшим образом. Для того чтобы разработать модель, описывающую повторяющиеся паттерны такого переживания, я проанализировала интервью, видеозаписи и данные, собранные во время семинаров и терапевтических сессий.
Также я провела 40 коротких интервью, состоящих из нескольких открытых вопросов о ситуациях, в которых чувства оказываются задеты. Испытуемым было предложено описать пример причинившего боль события, вовлеченных в него людей и то, в чем они нуждались после этого события. Целью интервью был сбор некоторых общепринятых представлений о причиняющих эмоциональную боль переживаниях и вызывающих их факторах.
Другим источником данных стали видеозаписи терапевтических сессий, во время которых клиенты упоминали о проблеме раненых чувств. Я проанализировала 45 сессий. Первые 20 относились к «эмоциональной трансформации», то есть к поиску важной информации путем осознанного вхождения в возникшее в результате сильной эмоции измененное состояние сознания и его переработки. Следующие 25 сессий начинались с обращения к причиняющим эмоциональную боль ситуациям, с которыми впоследствии мы работали, следуя за сигналами клиента.
Еще одним источником информации стали семинары по процессуальной работе, проводимые мной на протяжении ряда лет. На таких семинарах участники работают со своим собственным переживанием либо в парах, либо в центре группы. Причиняющие эмоциональную боль чувства возникали по разным поводам и в связи с разными темами. Я также провела серию семинаров, где особое внимание уделялось проблемам раненых чувств и раненности, это такие семинары как: «Террористы внутри нас: Семинар по раненым чувствам и бессознательному использованию власти в отношениях»; «Трудные эмоции»; «Критика и реакции на критику», а также «Раненые чувства в близких отношениях».
Все же главным источником информации была моя терапевтическая практика. Работая над проблемой в терапии, мы часто сталкиваемся с ранеными чувствами, и это дает нам возможность попробовать их понять и найти выход. Сама возможность сопровождать столь большое число людей на их пути стала для меня удивительным подарком и приключением. Эта книга главным образом представляет собой итог подобных совместных, подчас непростых, но в то же время увлекательных мгновений.

Цели, предпосылки и ограничения

В  мире  Великий  Путь  ценят  благодаря книгам. Но в книгах нет ничего, кроме слов, и, стало быть, ценят в мире слова. Слова же ценят за то, что в них есть смысл. Но смысл  откуда-то  приходит,  а  уж  это  невозможно выразить  словами.
Чжуан-цзы, Небесный путь

Моим главным средством общения являются слова. Они помогают называть подмечаемые мною паттерны, но слова используются также и для того, чтобы открыть читателю путь к его собственному уникальному переживанию. Считается, что слова помогают указать на те вещи, за ходом которых затем мы можем внимательно наблюдать.
Я стремлюсь построить многомерную карту, позволяющую нам ориентироваться в мире эмоциональной боли. Но карта - это только карта, она никогда не будет полностью совпадать с переживанием. Карта, в некотором смысле, представляет собой попытку уловить неосязаемое, описать вещи, ускользающие от четко очерченных понятий и определений. Некоторые инструменты я использую не только для того, чтобы понять, что происходит, но и для того, чтобы увести клиентов подальше от пространств эмоциональной боли. В то же время я помню, что любой инструмент можно использовать для разных целей, и итоговый результат зависит от навыков, мастерства и, может быть, в большей степени от отношения того человека, который им пользуется.
Джеймс Бьюдженталь, одна из ключевых фигур экзистенциальной терапии, разделил психотерапевтические подходы на информационно-ориентированные и ориентированные на переживание. Согласно Бьюдженталю:
 «Информационно-ориентированные подходы с большей долей вероятности будут полагаться на тщательно подготовленные, содержащие большое количество описаний истории болезни, на выражающие причинную обусловленность сценарии, на предлагаемые с осторожностью интерпретации переживаний клиентов.
(...) Терапия, ориентированная на переживание, отводит центральное место тому, что на самом деле происходит в субъективном опыте клиента в данный момент жизни» (Bugental, J., 1999, с. xvi).
Терапевты сосредотачивают внимание не только на содержании, но и на процессе общения. Слова часто являются лишь отправной точкой дальнейшего исследования. Процессуальная работа принадлежит к подходам, ориентированным на переживание. Она балансирует на грани неведомого. Одна из ее главных предпосылок  -  «не знать» и позволять каждому переживанию разворачиваться непредсказуемым образом. Процесс, застывший в словах, перестает быть процессом. Как говорит Минделл: «Понятия описывают станции, на которых останавливается поезд, но не его движение».
Научный язык содержит в себе четко очерченные категории. Когда мы помещаем наблюдаемые явления в рамки точно определенного понятия, они становятся «известными». Однако использование подобного языка для описания субъективного переживания влечет за собой некоторые риски. Относиться к этому (к письменной форме) как к чему-то буквальному и неоспоримому - значит исключать таинственное измерение переживания, тем самым делая его плоским и банальным. И тогда те же самые инструменты, призванные, как предполагается, помочь нам в понимании нашего переживания, становятся инструментами, его разрушающими. Вместо индивидуальных усилий по обретению смысла в жизни мы приходим к бессвязным клише.
После нескольких лет терапии некоторые клиенты научаются использовать психологический жаргон, помогающий им устанавливать дистанцию по отношению к своему переживанию; однако в этом случае дистанция становится всем, что у них есть, так как они, кажется, утрачивают связь с существовавшим прежде живым переживанием. Все известно и названо, но не обязательно интегрировано. Еще одна связанная с жаргоном проблема состоит в том, что некоторые терапевты используют язык, чтобы продемонстрировать занимаемое ими более высокое положение. По всем названным причинам я старалась осторожно пользоваться определениями, всегда оставляя место для того, чтобы наполнить их индивидуальным содержанием.

Структура книги

В этой книге я сосредоточу свое внимание на переживании раненых чувств. Я привожу типичные паттерны и объясняю основные механизмы, управляющие нашим восприятием в такие моменты. Книга разделена на три части. В первой части представлены теоретические аспекты и проблемы. В Главе 1 я знакомлю читателя с рядом академических теорий и исследований, посвященных раненым чувствам. В главе 2 обсуждаются основные понятия процессуально-ориентированной психологии, уделяя особое внимание именно тем аспектам, что относятся к теме данной книги. В главе 3 я, принимая во внимание разные теоретические представления, рассуждаю о том, «кто» же проживает переживание. Глава 4 посвящена разнообразным взглядам на измененные состояния сознания.Во второй части я рассматриваю поток переживания в том виде, в каком он застревает в моменте эмоциональной боли. Я привожу типичные элементы характерных паттернов (глава 5), архетипические и мифические роли, организующие индивидуальное переживание на коллективном уровне (глава 6), и типичные модели общения, возникающие между людьми, оказавшимися в причиняющем эмоциональную боль взаимодействии (глава 7).Цель третьей части - обсудить потенциальные пути выхода из раненого состояния сознания. Я начинаю с вопросов дистанцирования и отстраненности (глава 8), затем рассказываю о характерных краях или барьерах, препятствующих свободному потоку восприятия (глава 9), и, наконец, описываю некоторые вмешательства и установки, способные помочь в работе с людьми, находящимися в раненном состоянии сознания (глава 10).
В эпилоге я обсуждаю роль основополагающих предположений и мифов, руководящих нашим пониманием реальности в том, что касается организации восприятия и поведения в причиняющих эмоциональную боль ситуациях. И также я показываю возможность использования различных подходов к проблеме переживания эмоциональной боли.



ЧАСТЬ I
Теоретические аспекты и проблемы

ГЛАВА 1
Раненые чувства

Наши чувства оказываются задеты, когда кто-то нападает на нашу внутреннюю реальность или игнорирует ее. Это может происходить по-разному: кто-то причиняет нам вред физически или словесно, нарушает наши ценности илиразрушает наши мечты и надежды. Иногда другой человек делает что-то, что не соответствует нашим ожиданиям, то есть его поведение не соответствует тем стандартам, которых мы от него ожидаем. Иногда речь о важных жизненных событиях, а порой - всего лишь о слове, сказанном резким тоном, пронзительном взгляде или едва уловимом жесте. Проблема порой заключается и в том, что какое-то действие не было совершено, в то время как мы считаем, что оно должно было состояться. Похоже, корень раненых чувств кроется в представлении о том, что другой человек не учел некоего важного аспекта нашего существования или исключил нас из важных отношений или группы. Вот несколько примеров:
Он мог бы оказать мне необходимую поддержку, подбодрить меня, оживить мой мир, но вместо этого - раскритиковал меня, унизил и ушел. Было больно!
Один друг иронично прокомментировал упомянутую мной идею в группе, где мы были вместе. Я чувствовал себя так неуверенно! Если бы он был настоящим другом, он бы это почувствовал и не стал пользоваться моментом, чтобы блеснуть перед друзьями своим остроумием!
Со мной порвал человек, которого я очень любила. Он любил меня, он заботился обо мне, всегда был рядом, и вдруг ничего не стало. Весь мой мир рассыпался на части.
Она не замечала моих потребностей. Ей даже в голову не пришло заметить, насколько я устал после конфликта с боссом. С этой улыбочкой, будто ничего не произошло, она сказала, мы должны пойти в гости к ее лучшей подруге. Пойти в гости к подруге после такого дня!
Меня предала та, кому я глубоко доверял. Ей были известны все мои секреты. Ей были известны все мои слабости. И она все это использовала против меня только для того, чтобы получить эту работу.
Один человек не заметил моей работы, усилий, многочасовых стараний. Пришел и сказал: «Вот тут ошибка». Единственное, что он заметил - это этот маленький недочет. Он вытолкнул все остальное, все мною созданное, в царство небытия. Его внимания было достойно только то, чего там не хватало.

Понятия

Английское слово «hurt» очень хорошо описывает переживание, о котором я пишу. Слово «hurt» означает травму, ущерб, рану, психическое расстройство или мучение, страдание или вред (словарь Вебстера). Мы говорим: «I feel hurt» [Мне больно; Меня ранит; Меня задевает], чтобы выразить, что другой человек сделал что-то, причинившее мне боль. В польском языке точного слова для обозначения «hurt» или «hurt feelings» нет: наиболее близкое к этому понятие буквально означает «чувствовать себя раненым». «Раненность» отсылает нас к боли и указывает на какой-то разрыв или перелом, требующий исцеления. Мое внимание сосредоточено на hurt – или, как мы бы сказали по-польски, раненых чувствах, переживаниях, возникающих в ответ на эмоциональную боль, причиненную другим человеком.

Как психология обходится с ранеными чувствами

Переживание эмоциональной боли и обиды - непростой предмет для исследования. И хотя, когда нечто подобное случается с нами, эмоциональная боль кажется такой очевидной, при изучении со стороны она выглядит довольно размыто. Психологических исследований, относящихся к теме раненых или задетых чувств, не так много: в то время за более чем сто лет работы психоанализа и других психотерапевтических школ удалось значительно продвинуться в том, как мы понимаем прошлые обиды и травмы. Мы все еще ограничены в своем знании того, что же происходит в момент «здесь и сейчас» в причиняющих эмоциональную боль ситуациях. В 1998 году интересовавшийся этим вопросом известный социальный психолог написал: «...несмотря на распространенность и потенциальную силу ситуаций, в которых оказываются задетыми человеческие чувства, исследований по этой теме практически нет» (Leary, M.R. и др., 1998, с. 1225).
В последние годы исследований на эту тему стало больше. M.
Р. Лири, Г. Макдональд и другими была разработана теория социальной боли (Leary, M.R., 2000, 2003, MacDonald, G., Shaw S., 2005). А. Вангелисти провела множество интересных исследований, касающихся причиняющих эмоциональную боль аспектов общения (Vangelisti, A.L., 1994, 1998), а Дж.А. Фини исследовала раненые чувства в интимных отношениях (Feeney, J.A., 2006).
Специалисты по переговорам, посредничеству и разрешению конфликтов ищут наименее болезненный и задевающий способ эффективного общения. Работающие с парами терапевты описывают паттерны общения, которые могут оказаться болезненными для другого человека; они также указывают на то, как в близких отношениях обида может вызывать к жизни старые незажившие раны, позволяя этим ранам вскрыться и, в конечном счете, очиститься. Работа с обидами нередко является частью семейной терапии или групповой работы.

Как определить раненые чувства

Вангелисти определяет раненые чувства как конкретную эмоцию. Она пишет, что эмоции обычно активируются в тех ситуациях, когда привычный
паттерн поведения не срабатывает. Организм реагирует на такое нарушение позитивным или негативным возбуждением. Рассматривая континуум эмоций, ориентированных на других, таких как гнев, и эмоций, ориентированных на себя, таких как вина, можно сказать, что раненые или задетые чувства находятся где-то посередине (Vangelisti, A.L., 1994).
Согласно Лири, «Субъективное переживание раненых чувств, по-видимому, характеризуется в первую очередь недифференцированным негативным и позитивным аффектом в противоположность специфическим эмоциям, таким как враждебность, тревога и вина» (Leary, M.R. и др., 1998, с. 1229). Авторы предполагают, «что раненые чувства возникают из-за аффективного компонента социометра, психологической системы, осуществляющей мониторинг качества наших отношений с другими людьми» (цит. соч.стр. 1225). Таким образом, раненые или задетые чувства - это сложная реакция на поведение другого человека, возникающая в контексте конкретных отношений.

Кто может нас задеть

Многие люди, у которых я брал интервью, говорили, что члены семьи, друзья, коллеги по работе, начальники, учителя и партнеры по интимным отношениям были теми, кто причинял им наибольшую эмоциональную боль. Больше всего эмоциональной боли может причинить определенное поведение членов семьи, потому что эти люди очень вам близки и вы им доверяете. Чаще всего именно близкие люди, например, сестра, партнер или учитель оценивают вас ниже, чем вы того заслуживаете. Самую сильную боль причиняют те, кто вам ближе всего.
Исследование, проведенное Лири и др. (1998), подтверждает данные наблюдения. В одном исследовании участники, описывающие причиняющие эмоциональную боль ситуации, сообщали, что чаще всего их ранили близкие друзья (39%), затем шли романтические партнеры или партнеры для свиданий (32%), затем знакомые (12%), члены семьи (10%) и авторитетные фигуры (учителя и начальство) (4%) (Leary, M.R., 1998).
Исследования также показывают, что  поведение близких друзей люди воспринимают как более ранящее, если отношения в целом приносят меньше удовлетворения (Vangelisti, A.L., Crumley, L.P., 1998). Одна из моих клиенток сформулировала это так: «До тех пор, пока я не чувствовала себя в безопасности в своих отношениях, я принимала все близко к сердцу; я могла истолковать даже малейшие замечания как негативные. В определенный момент что-то изменилось. Как будто я дошла до того, что поверила: он действительно меня любит. И теперь подобные комментарии кажутся забавными, или я просто вообще их не замечаю».

Какие виды поведения причиняют эмоциональную боль?

Когда я спрашивала участников моих интервью, что их ранит или задевает, многие отвечали: ложь; обман; эгоизм; злоупотребление доверием; использование других людей или пренебрежительное отношение; двуличное поведение (в беседе со мной кто-то говорит обо мне только хорошее, а затем за моей спиной рассказывает одни лишь гадости обо мне моим друзьям); наглость; лицемерие; несправедливые обвинения; ситуации, когда моих усилий никто не признает или когда близкие люди меня подводят; когда я чувствую, что другой человек меня не видит и не понимает. Ряд исследователей предположили возможное наличие некоторых факторов, приводящих к переживанию эмоциональной боли, таких как:
    Обесценивание отношений - ощущение, что другой человек не считает свои отношения с вами такими же важными, близкими или ценными, какими вы хотели бы их видеть (Leary, M.R. и др., 1998, с. 1225).
    Отвержение или угроза быть отвергнутым (MacDonald, G., Shaw S., 2005).
    Нарушение норм или правил, существующих в данных отношениях (Vangelisti, A.L., 1994).
Вангелисти (1994) провела исследование ранящего вербального поведения. Она описала несколько категорий, таких как: обвинения («Ты лжец»); негативная оценка («То, что мы встречались, было самой большой ошибкой в моей жизни»); указания («Оставь меня в покое!»); советы («Забудь о ней и пойдем повеселимся»); пожелания («Я не хочу, чтобы ты вообще был как твой отец»); негативные разоблачения («Ты - не приоритет в моей жизни»); угрозы («Если ты собираешься проводить с ней время, не хочу, чтобы ты возвращался домой»); обман (относится к ситуации, когда человек говорит что-то не являющееся правдой). Она также отметила, что ранящие сообщения касались как романтических, так и неромантических отношений, сексуального поведения, внешности, способностей, талантов и интеллекта, личностных черт, самооценки, происхождения и религии.
Раненые чувства возникают не только в ответ на словесные высказывания, но и в ответ на невербальные сигналы или бездействие (Vangelisti, A.L., 1994; Feeney, J.A., 2004). Что касается конкретных типов причиняющего эмоциональную боль поведения, исследователи выделили следующие категории: критика, активная диссоциация, прямое отвержение, остракизм, пассивная диссоциация (косвенное отвержение, такое как игнорирование, дистанцирование), чувство, что человека используют или недостаточно признают его чувства и мысли, саркастические замечания, супружеская неверность и обман (Leary, M.R. и др., 1998; Feeney, J.A., 2004).

Действительно ли это ранит?

Некоторые авторы считают, что фраза «раненые чувства» гораздо буквальнее, чем мы себе представляем, когда обращаемся к таким метафорам, как «разбитое сердце». Исследования показывают, что задетые чувства способны приводить к физической боли. Н.И. Айзенберг вместе с коллегами провели эксперимент, касающийся нейронных коррелятов исключенности из взаимодействия. Они проводили магнитно-резонансную томографию во время специально организованной игры, где студентов-добровольцев просили сыграть в виртуальную игру по подбрасыванию мяча. Каждый верил, что в игре участвуют три человека, в то время как на самом деле он был единственным игроком, игравшим согласно предварительно заданному компьютерному алгоритму. Через некоторое время реальный игрок исключался из игры, а два других (виртуальных) игрока продолжили играть в мяч друг с другом. Результаты томографии показали, что участники сочли свое исключение из игры эмоционально болезненным. Более того, участки мозга, активировавшиеся в эти моменты, были очень похожи на те, что активируются при переживании физической боли. Согласно Айзенбергу, мы воспринимаем социальную изоляцию как угрозу выживанию в той же степени, что и события, причиняющие нам физическую боль: «Это исследование предполагает, что социальная боль по своей нейрокогнитивной функции аналогична физической боли Она предупреждает нас, что нашим социальным связям нанесен ущерб, и позволяет предпринять попытки восстановить ситуацию». (Lieberman, M.D., Eisenberg, N.I., Williams, K.D., 2003, с. 292).

Откуда берется боль?

Почему мы чувствуем боль, когда наши чувства задевают? Лири и Макдональд (Leary, M. R., MacDonald, G., 2003) ввели понятие социальной боли, эмоциональной реакции на исключение из желаемых отношений или чувство обесценивания со стороны важного партнера или группы. Обесценивание отношений субъективно воспринимается как задетые чувства и, по мнению авторов, причиняет боль, потому что приводит к возможности оказаться исключенным из взаимодействия. Хотя в настоящее время мы склонны различать социальные потребности и базовые потребности выживания, авторы предполагают, что в начале развития человека эти потребности были неразделимы. Физическое выживание зависело от принадлежности к группе, и исключение из группы могло представлять реальную угрозу жизни человека.
Психологические теории, уходящие своими корнями в психотерапевтическую практику, объясняют боль, ощущаемую в ранящих ситуациях, через связь с предыдущим травматическим опытом. Получается, мы эмоционально возвращаемся к моментам беспомощности, главным образом к трудным детским переживаниям.

Принимаем происходящее слишком близко к сердцу?

Среди исследователей велись многочисленные дискуссии о том, к какой точке зрения необходимо обращаться для определения причиняющих эмоциональную боль факторов. Например, Фини (2004) утверждает: «Ощущение, что тебя недооценивают или используют, скорее описывает интерпретацию жертвы, а не поведение преступника». Мы можем предположить, что раненые чувства в такой же степени являются результатом поведения преступника, как и результатом того, какое значение этому поведению придает подвергшийся боли человек.
Некоторые люди очень легко ранятся или оскорбляются по самым разным причинам. Некоторые - особенно чувствительны и открыты в контакте с другими людьми. Иные же порой относятся к себе чересчур серьезно; за таким чувством собственной важности часто кроется неуверенность и отсутствие подлинного самоуважения. Внутренняя реальность таких людей нуждается в поддержке извне; если поддержка отсутствует, человек сразу же ощущает себя раненым или задетым.
Другую крайность представляют люди, переживающие эмоциональную боль беспечно и легко. Они могут настолько отключаться от своих эмоций и от реального контакта с другим человеком, что даже ранящие слова или поведение не способны пробиться сквозь эту защитную стену. Или же они также могут по-настоящему отстраняться, подобно старейшинам, которые умеют взирать на жизнь, сохраняя дистанцию, но в то же время сопереживая.

Уязвимые чувства

Пространство между мной и тобой полно уязвимых чувств. Согласно психологическим теориям и исследованиям, раненые чувства связаны с ощущением того, что вас исключили из взаимодействия, с угрозой быть отвергнутым в важных отношениях или с обесцениванием другим человеком важного аспекта вашей самости. Боль возникает как реакция на подобные ситуации. Есть поговорка «боль человека от мира отрезает». Как мы увидим в следующих нескольких главах, раненые чувства также могут отрезать нас от внешнего мира и заключить в отдельную внутреннюю реальность, которой руководят свои собственные правила.


ГЛАВА 2
Поток переживания

В предыдущей главе я рассуждала о различных факторах, влияющих на то, когда, как и почему чувства могут оказаться задетыми в отношениях.
В следующих главах я сосредоточусь на самом переживании эмоциональной боли. Мы посмотрим, какие переживания возникают в эти болезненные моменты, каков их смысл, чему и как они мешают и как с ними обходиться. Мы рассмотрим сам момент эмоциональной боли как под микроскопом, понаблюдаем, что происходит с потоком восприятия и переживания: как он меняется, что повторяется, словно блуждая по заколдованному кругу, кто является наблюдателем, кто переживает боль и что происходит в пространстве между мной и тобой.
Как я упоминала ранее, процесс-ориентированная психология предлагает наилучшую теоретическую основу для подобного исследования. Теория и практика процессуальной работы связаны с наблюдением за потоком переживания, распознаванием потенциальных ловушек и, по возможности, «помощью реке в том, чтобы снова обрести правильное русло».
Согласно Минделлу, процесс означает поток сигналов, наблюдаемых с позиции заданного наблюдателя: «Я использую слово "процесс" для обозначения изменений в восприятии и вариаций сигналов, воспринимаемых наблюдателем» (Mindell, Arnold, 1985, с. 11). Процесс охватывает все переживания, находящиеся в зоне нашего внимания: те, что мы осознаем и принимаем, а также те, о которых нам едва известно, или те, которых мы рады были бы избежать.
Прежде чем начать разговор о том, что происходит с процессом восприятия в моменты эмоциональной боли, мы поговорим о некоторых базовых концепциях и предпосылках теории процессуальной работы, уделив особое внимание актуальным для темы данной книги аспектам. Мы обсудим структуру потока переживаний, исследуем, какая фигура или фигуры организуют эти переживания, как и почему переживание организовано таким образом, и разъясним концепцию измененных состояний сознания.

Мудрость процесса

Минделл называет процессуальную работу современным даосизмом (Mindell, Arnold, 1985; Duda, M., 2003). Согласно даосским принципам, природе и ее изменениям присуща внутренняя мудрость. В то же время каждая проблема является и своим собственным решением. В каждом тупике мы можем обнаружить начало нового пути, если научимся внимательно наблюдать и осознанно следовать за тем, что стремится произойти, хотя, когда нам больно, очень трудно найти какую-либо скрытую мудрость в подобной ситуации.
«Кто способен следовать Дао или природе? Это очень сложно. Легко наблюдать и следовать тому, что вам нравится, но следовать природе также означает замечать, запоминать и следовать тому, что вам не нравится. Это дело тонкое! Я не против замечать, что я хочу делать и что мне нравится, но надо же, как трудно замечать абсурдные или непреднамеренные вещи, хотя именно в них и заключается самое важное!» (Mindell, Arnold, Mindell, Amy, 2002, с. 14).
Когда мы говорим о мудрости конкретной ситуации, мы не имеем в виду, что эта ситуация и действия вовлеченных в нее людей морально правильны или справедливы. Но дело не в том, чтобы судить об этой ситуации, людях или их поведении, а в особом отношении к происходящему – нравится ли нам конкретный опыт или нет. В разгар нежелательного переживания мы часто бываем сбиты с толку; мы стискиваем зубы или замыкаемся в роли жертвы, застывая в состоянии, которое нам не нравится.
Процессуальная работа помогает искать информацию о том, что же присутствует в этих переживаниях. Даже нежелательный опыт содержит в себе потенциал для необходимых изменений. Это изменение может быть связано с различными аспектами ситуации. Например, человеку может быть необходимо найти новый ответ на случившееся. Отыскать реакцию, которая выражала бы чью-то истинную природу в данный момент, иногда очень трудно, а в моменты насилия - почти невозможно. Во многих случаях мы нуждаемся в помощи и поддержке, чтобы обнаружить новые внутренние ресурсы. Тем не менее теория и практика процессуальной работы показывают, что такие ресурсы часто находятся в пределах досягаемости, и ключом для доступа к этим ресурсам является способность воспринимать вещи, заметные не сразу или лежащие за пределами той системы координат, которую мы по привычке используем для понимания самих себя и мира.
Во время сессии одна клиентка рассказала мне о том, что каждый раз, когда кто-то отпускает критический комментарий в ее адрес, она впадает в своего рода транс. Ее сознание выключается, будто ее голова становится пустой. Она не понимает, что происходит, сознавая только, что ей не следует находиться в таком состоянии. Один из самых быстрых способов выхода из определенного состояния, как учит нас процессуальная работа, это более глубокое погружение в такое состояние, выполняемое осознанно, при внимательном наблюдении за происходящим в тебе самом, например, пока ты переживаешь пустоту в голове. В случае с этой женщиной пустота была заполнена болезненными воспоминаниями, которые она продолжала пытаться игнорировать. Однако спустя некоторое время, понадобившееся на проживание этих историй и чувств, к ней пришло осознание: «Я не обязана быть такой или этакой». «Я могу просто быть такой, как есть». Где-то в потаенных уголках воспоминаний, она обрела умиротворенное принятие себя. Иногда так случается, что поток переживания дарит нам неожиданное эмоциональное сокровище; мы находим новые, полезные в данной ситуации установки и убеждения, которые также могут оказаться полезными и во множестве других случаев.
Порой ранящее поведение другого человека может преподнести удивительный урок. Другой мой клиент только начал работать в новой компании. Он был очень добрым и дружелюбным человеком, и ему стало очень больно и обидно, когда один из его коллег представил ему план на следующую неделю в очень сухой и будничной манере. Он ожидал теплой и поддерживающей атмосферы, но был встречен в решительном, ориентированном на выполнение задач духе. Однако, будучи очень заинтересованным в собственном личностном росте, он решил отнестись к этой ситуации как к уроку и попытаться найти в ней более глубокий смысл. Он предположил, что поведение коллеги выявило его собственный вторичный процесс, и спросил себя о том, какой аспект поведения этого человека тревожил его больше всего. Он обнаружил, что дело было не столько в недружелюбии или холодности, проявленными коллегой, сколько в том, что коллега представил план очень точным и упорядоченным образом, продемонстрировав отличные организаторские способности. «Да, это то, что мне нужно. Вместо того чтобы обижаться, я должен отнестись к этому человеку как к своему учителю. На самом деле, мне самому нужно стать более организованным», - вот к чему клиент пришел после этой работы.
Иногда изменения в восприятии могут повлиять не только на отдельного человека, но и на определенную социальную группу или культурный уклад. Например, благодаря быстрому росту популярности тренингов по ассертивности появляются новые поведенческие паттерны, которые можно использовать в ответ на потенциально задевающее поведение. Эмоциональная боль заставляет нас искать способы общения, причиняющие меньше боли, но в то же время позволяющие нам выражать свои потребности и чувства.
Эмоциональная боль часто связана с проблемами, очень важными в прошлом, но на какое-то время скрытыми. Злобный комментарий по поводу чьей-то фигуры ранит не только потому, что исходит от друга, но еще больше ранит оттого, что он вновь вызывает к жизни неуверенность в своей внешности, уходящую корнями в повторявшиеся критические замечания, с которыми мы сталкивались в школе или в тусовке. В некотором смысле, обида может помочь обнаружить свои слабые места, и впоследствии обойтись с ними новым образом. Если я испытываю боль из-за замечания, отпущенного про группу, к которой принадлежу, эта боль может стать отправной точкой для социальной или политической активности. Такие моменты привлекают внимание к упущенным из виду проблемам прошлого или указывают на текущие социальные трудности, требующие внимания.
Ситуации, которые мы будем рассматривать, гораздо сложнее. Мы приводим несколько упрощенных примеров, стремясь проиллюстрировать представление о том, что даже болезненная ситуация может содержать в себе скрытый потенциал, подобно черной точке на белой части символа инь-ян. Даже если нашей первой реакцией будет возмущение («Этого не должно было произойти!»), существуют способы, позволяющие оспорить итог.
Процессуальная работа рассматривает подобные ситуации как отправную точку для дальнейшего «разворачивания», что означает осознанное отслеживание происходящего, включая непреднамеренные сигналы и события. Часто именно там, в царстве непреднамеренного, можно найти недостающий элемент головоломки. Однако, чтобы его найти и добавить к уже имеющейся картинке, нам нужно обратить на него внимание и позволить ему говорить на своем собственном языке. Для этого часто необходимо выйти за границы своей нынешней идентичности, за рамки представлений о том, кем мы являемся или кем мы должны быть.

Следуя природе

Процессуальная работа основывается на результатах практики и постоянно с ними сталкивается. Мы следуем за природой, чтобы помочь обнаружить и поддержать направление тех изменений, которые должны случиться. Нелегко наблюдать за потоком изменений и замечать скрытый потенциал каждой ситуации. Особенно это трудно Западному сознанию, привыкшему мыслить скорее в терминах статичных состояний, чем в терминах процесса.
Базовые концепции, используемые процессуальной работой, организованы в соответствие с теорией информации. Норберт Винер писал, что мир можно представить себе как «мириады предъявляемых по требованию сообщений» (Watzlawick, P.,1967, с. 258). С этой точки зрения, реальность создается непрекращающимися вереницами информации, которые люди передают друг другу. Каждый вариант поведения, опыт или событие несут в себе информационный потенциал, и главное - уметь понимать и интерпретировать поступающую к нам информацию. Концепции, заимствованные из теории информации, образуют структурные элементы теории процессуальной работы. Эти концепции описывают поток информации и помогают нам обнаружить скрытые, индивидуальные сообщения.

Сигналы

Сигнал - это наименьший наблюдаемый фрагмент переживания и основной структурный элемент процессуальной работы. Сигнал представляет собой манифестацию какой-то части информации, воспринимаемой наблюдателем. Информация уже немного «закодирована» и рассматривается как определенный вид поведения. Переживание передается не напрямую, а с помощью других доступных нам средств, таких как слова, звуки, движения или жесты. Каждый сигнал несет в себе потенциально значимую часть информации. Несмотря на то, что сигнал доступен для наблюдения, значение информации не всегда ясно наблюдателю, и, как следствие, непосредственная интерпретация сигнала может ввести в заблуждение. Например, для кого-то прищуренные глаза - это сигнал, но представление о том, что прищуренные глаза - признак агрессии или подозрительного отношения, уже является интерпретацией. «Все сигналы являются полезными начальными точками. Все они - ручьи, ведущие к одной и той же реке» (Mindell, Arnold, Mindell, Amy, 2002, с. 30). Согласно сравнению, предложенному Джулией Даймонд, «сигнал подобен стуку в дверь»; мы знаем, что кто-то пришел, но мы еще не знаем, кто именно стоит за дверью (Diamond, J., 1988).
В процессуальной работе мы наблюдаем сигналы и пытаемся соприкоснуться с опытом в его первозданном, самом базовом виде, по возможности свободном от интерпретаций и привычных объяснений. Таким образом, мы можем еще и еще раз начинать постигать мир заново, оставляя слои готовых интерпретаций позади. Даже если мы думаем, что знаем, «кто стучится в дверь», когда мы ее откроем, то можем сильно удивиться увиденному.
Во время сессии семейной терапии муж на повышенных тонах сказал: «Моя жена слишком эмоциональна, как и все женщины, она слишком много суетится из-за ерунды». Жена сначала внимательно на него посмотрела, а затем, реагируя на сказанные им слова, отвернулась и стала смотреть в другую сторону. «Видите ли, — произносит он, — если я говорю правду, она сразу же сердится».
«Может быть, — отвечаю я, — Но давайте продолжим исследовать дальше, как если бы этот сигнал был просто "стуком в дверь". Давайте выясним, что за ним стоит». Я поворачиваюсь к его жене и говорю: «Если хотите, вы можете просто отвернуться и почувствовать, каково это». Жена отворачивается еще немного. Через некоторое время она прошептала: «Я бы хотела выбраться отсюда и отправиться в другой мир». «Ладно, давайте, отправляйтесь в другой мир и посмотрите, что там», - говорю я. «Этот мир полон доброты... спокойствия... открытости... Здесь много места... Каждый человек счастлив, что непохож на других, а другие смотрят на него или на нее так, словно он неведомый цветок... Я здесь, и я счастлива просто быть». Она выпрямилась и обратила внимание на мужа.
«Если посмотреть на мужа, все еще находясь в том мире, что вы видите и что бы вы хотели ему сказать?» Прежде чем ответить, она мгновение помолчала, а затем тихо, но решительно произнесла: «Интересно, как тебе удается так быстро проходить мимо и отстраняться от вещей, которые так непросто мне даются. А еще интересно, что я так сделать не могу. И я думаю, нам есть чему поучиться друг у друга».
Он выглядел удивленным и сказал: «Я никогда не думал, что в тебе есть такая глубокая и спокойная часть. Теперь я тоже чувствую себя спокойнее. На самом деле, мне отчасти нравятся твои эмоции, я просто не понимаю их, поэтому иногда они меня пугают...»
В процессуальной работе мы избегаем интерпретации сигналов, потому что никогда не знаем, какое переживание в них скрывается и в каком направлении это мимолётное переживание может развернуться. В повседневной жизни мы часто интерпретируем сигналы, а затем реагируем на эту интерпретацию вместо того, чтобы продолжать поиски их истинного значения. Интерпретации представляют собой, в лучшем случае, компромисс между переживанием отправителя и системой координат наблюдателя.

Отправители и получатели

Переживание всегда кому-то принадлежит: как я упоминала ранее, процесс определяется как поток переживаний с точки зрения наблюдателя. Именно наблюдатель сосредотачивает свое внимание на определенном фрагменте переживания, воспринимает его и либо принимает, либо отвергает.
Посылаемые нами сигналы направлены либо внешнему получателю, либо внутреннему наблюдателю. Допустим, я машу рукой - так, как будто прощаюсь с другом, высовывающимся из окна поезда. Мой жест явно предназначен ему. Но я могу сделать тот же жест в другое время и в другом месте, просто чтобы проверить, болит ли еще мое травмированное запястье. Тогда получатель оказывается внутри, и сигнал намеренно передается от одной части меня к другой. Иногда в моем внутреннем диалоге эти части внутри меня самого обладают разными точками зрения и ссорятся, либо одна из них говорит, а другая слушает. Если я разговариваю с другом, возникает похожая ситуация. Получатель сообщения, будь оно внутреннее или внешнее, фильтрует поток сигналов посредством своей собственной идентичности: своих знаний, личной историй и системы убеждений.

Обратная связь

Обратная связь - распространенный термин в современном обществе, и в основном он обозначает отклик или реакцию. В теории информации отрицательная обратная связь означает, что информация не приветствуется, и поэтому отправителю нужно вносить изменения во внутреннюю систему с осторожностью, в то время как положительная обратная связь означает интерес к сообщению и, возможно, даже готовность к изменению (Watzlawick, P., 1967).
В процессуальной работе концепция обратной связи используется в контексте терапии или групповой работы. Обратная связь понимается как восприятие терапевтом реакции клиента на терапевтическое вмешательство. Важны не только слова "да" или "нет", но и все невербальные формы поведения, такие как жесты, кивки или покачивания головой, шаг назад, а также более тонкие сигналы, например поза, тон голоса, различия в темпе дыхания, паузы и т.д. важны не меньше. Отрицательная обратная связь значит, что клиент не открыт к предложениям терапевта. Вербальные и невербальные сигналы могут указывать на отсутствие интереса или готовность двигаться в определенном направлении. Положительная обратная связь свидетельствует об открытости к конкретному вмешательству. Положительная обратная связь также не обязательно имеет вербальную форму, она может проявляться в том, что клиент немедленно следует предложению терапевта, обращается к определенной теме, или у него повышается уровень энергии, или он задает вопросы и делает комментарии, свидетельствующие о готовности действовать в предложенном направлении.
Клиент также может дать и неоднозначную обратную связь. Одна часть его личности открыта для изучения новой темы либо возможности, в то время как другая протестует или защищается. Тогда терапевту необходимо тщательно свериться с происходящим, прежде чем предпринять следующий шаг.

Двойные сигналы

Общаясь с другими людьми, мы часто посылаем сигналы, не конгруэнтные задуманному сообщению. Если я говорю, что чувствую себя очень спокойно, и в то же время повышаю голос, я посылаю двойной сигнал: одна его часть - это заявление о том, что я чувствую себя спокойно, другая - повышенный тон моего голоса. Когда я говорю, что собираюсь приступить к интенсивной работе, а затем удобно откидываюсь в кресле, моя поза вместе с содержанием моего сообщения формируют двойной сигнал. Двойные сигналы не обязательно должны противоречить друг другу. Иногда они приходят из двух разных историй, но появляются одновременно.
Например, человек, занимающий очень высокое положение в корпоративном мире, рассказывал об обидном поведении своих коллег. Время от времени он легонько поглаживал голову. Этот сигнал не противоречил сообщению, но и не соответствовал ему. Что за сообщение скрывается за поглаживанием головы и как это связано с трудностями в отношениях на работе? Под разворачиванием сигнала в процессуальной работе подразумевают усиление сигнала и отслеживание переживания в той модальности, в которой появляется конкретный сигнал. Такие модальности называются каналами.

Каналы

В процессуальной работе переживание описывается как поток сигналов. Воспринимаемые сигналы могут быть категоризированы в соответствии с различными системами классификации. Например, К.Г. Юнг говорил о различных психических функциях: мышлении, ощущении, чувстве и интуиции. Каждая из этих функций основывается на различном типе сигнала. В гештальт-терапии поток переживаний рассматривают как поток, состоящий из ощущений, чувств и мыслей. Модель нейролингвистического программирования предлагает три репрезентативные системы: визуальную, аудиальную и кинестетическую.
В процессуальной работе мы в основном смотрим на поток сигналов (переживаний) в шести или семи каналах. Существует четыре основных канала (сенсорных) и два или три комплексных канала. Основные каналы соотносятся с сенсорной информацией: визуальный, аудиальный, проприоцептивный (ощущений) и двигательный (кинестетический). Каждый из них имеет интровертивное и экстравертивное проявление (Mindell, Arnold, 1985; Mindell, Arnold, Mindell, Amy, 2002). Комплексные каналы - это канал взаимоотношений, мировой канал, а иногда и канал духа. Эти каналы считаются комплексными, поскольку имеют более одного источника сигналов.


Основные каналы

Визуальный канал  относится ко всем видам визуальной информации: что и как человек видит во внешнем мире, включая основные формы визуального восприятия: цвета, очертания, расстояния и перспективу, а также внутренние видения, образы сновидений и дневные грезы. Говоря о визуальных ощущениях, люди часто используют понятия, относящиеся к пространству, например, близко, далеко или цвета, голубой или бледно-розовый, и понятия, относящиеся к затемнению или освещенности, а также описывают формы, размеры и другие визуальные характеристики вещей.
Аудиальный канал относится ко всем видам звуков, которые мы слышим внутри и снаружи, или к звукам, которые мы сами производим. Такие переживания можно описать в терминах качеств этих звуков, например, тихий, громкий, высокий или низкий. Аудиальный канал содержит вербальные сигналы, как внутренние диалоги, так и речь во внешнем мире. К нему также относятся паралингвистические явления и сигналы, не имеющие никакого вербального содержания, стоны, визги, жужжание (Arye, L., 2001; Diamond, J., 1988).
Проприоцептивный канал соотносится с телесными ощущениями, исходящими изнутри тела: теплом, холодом, возбуждением, тяжестью, легкостью и т.п., или приходящим извне через соприкосновение с текстурами - шероховатыми или мягкими, холодными или теплыми поверхностями. Многие телесные симптомы, включая различные виды боли, проявляются в проприоцептивном канале. Эмоции также обладают проприоцептивным аспектом и частично переживаются телом.
Канал движения (кинестетический) - это канал, содержащий ощущения, связанные с выполненным или испытанным движением. Так, мы можем наблюдать разные виды дрожи, тремора или тиков: непроизвольные движения, возникающие в нашем теле, а также движения, направленные во внешний мир, такие как махание рукой, кивок или изменение позы. Такие движения могут быть как преднамеренными, так и нет. Мы замечаем, что переживание проходит по каналу движения, если человек описывает его, используя множество глаголов движения, таких как «бежать», «вести машину», «идти», «танцевать» и т.д. (Kaplan, A., 1986).

Усиление

Усиление - это метод, позволяющий повысить осознавание сигнала в том канале, где он появляется. Таким образом, мы пытаемся раскрыть стоящую за сигналом информацию. Если мы вернемся к мужчине, поглаживающему себя по голове, мы можем усилить этот сигнал в канале движения, чтобы получить больше информации о процессе, скрывающимся за этим сигналом.
Терапевт: Обратите внимание на то, что делает ваша рука. Позвольте ей вас вести; следуйте за ней.
Клиентка: Она гладит нежно и тепло...
Затем мужчина хватает с дивана плюшевого мишку и гладит его по голове. Он становится заботливой и очень поддерживающей фигурой. С помощью этой фигуры он смотрит на себя с гораздо большей теплотой и принятием. Эмоционально ранящие события на работе не так значимы; они не представляют угрозы для его самооценки. Так, в развернутом виде двойной сигнал помогает по-новому взглянуть на ситуацию.

Комплексные каналы

Зрительный, аудиальный, проприоцептивный и двигательный каналы связаны с восприятием основных сенсорных данных. Комплексные каналы состоят из этих базовых каналов и кое-чего еще: «Общее качество этой комплексности заключается в том, что их [такие каналы] нельзя разбить на более базовые составляющие, не нарушая общего восприятия» (Mindell, Arnold, 1985, с. 19). Иными словами, переживание не может быть сведено к более мелким, основанным на сенсорике фрагментам.
Если я смотрю оперное представление и восхищаюсь им, мой опыт проявляется в сенсорных каналах. Я смотрю на красочные костюмы. Я ощущаю прикосновение бархатного кресла к своей коже. Я внимательно слушаю соло арии. Я слышу музыку и вижу движения дирижера, когда он руководит оркестром. Мое внимание перетекает с одного такого переживания на другое, задерживается на одном из них на более длительное время или каким-то образом принимает эти переживания одновременно. Хотя я и могла бы составить список своих зрительных, аудиальных, двигательных и проприоцептивных переживаний, он не позволил бы мне почувствовать, что я понимаю драму, происходящую между персонажей. Точно так же, если я начинаю ссориться со своим другом после спектакля, деконструкция того, как я переживаю эту ссору, на сигналы, основанные только на ощущениях, лишает ее смысла, поскольку само переживание исчезло. В этой ситуации отдельные части не образуют единого целого. Ключом к его смыслу являются наши отношения, структура связей, роли, которые мы играем, и специфические качества наших взаимодействий, другими словами, все, что происходит между нами. Чтобы описать и проанализировать опыт взаимоотношений, мне нужны понятия, отличные от тех, что описывают качества различной сенсорной информации. Целое есть нечто большее, чем сумма частей.

Канал отношений

Эмоциональная боль происходит в отношениях и связана именно с отношениями. Вот почему мы уделим больше места и внимания каналу взаимоотношений. В книге "Самостоятельная работа над собой: Внутренняя работа со сновидящим телом" Минделл пишет:
«Отношения - это также канал нашего восприятия, поскольку мы часто воспринимаем себя через других. Хотя телесный контакт, возможность видеть человека и разговаривать с ним, очевидно, играют важную роль, сами отношения не могут быть сведены к проприоцептивным, визуальным, двигательным или аудиальным феноменам, потому что связь между людьми сложнее суммы элементарных частей, из которых она состоит» (Mindell, Arnold, 1990, с. 32).
Переживание протекает по каналу взаимоотношений в моменты, когда другой человек находится в центре нашего внимания: когда мы сосредотачиваемся на этом человеке, когда его поведение нас раздражает, очаровывает или беспокоит; когда проблемы отношений проявляются в наших снах; когда мы не можем перестать о ком-то думать; когда мы смотрим на себя глазами другого человека; когда испытываем беспокойство и нерешительность, общаясь с другими людьми.
Переживание во взаимоотношениях может протекать на внутреннем уровне, например, когда мы имеем дело с внутренними репрезентациями других людей или со сновидческими фигурами; и на внешнем, когда переживание облечено в форму реального взаимодействия с другим человеком.

Высокий и низкий сны

Переживание, протекающее по каналу взаимоотношений, модифицируется высоким и низким снами, представляющими собой когнитивно-эмоциональные структуры, организующие восприятие в ситуациях взаимоотношений. Они служат своего рода фильтром, с помощью которого одни сигналы мы замечаем, а другие отодвигаем на второй план. Эти понятия также относятся к расположению духа, в которое мы попадаем, когда отношения переживают свои взлеты и падения, и такие состояния часто влияют на то, как мы взаимодействуем с другим человеком в подобные моменты. Высокие сны основаны на образах идеальных отношений, уходящих корнями в наши самые глубокие стремления, желания, потребности, ценности и надежды. Как говорит Кейт Джоб, высокий сон приводит к тому, что переживание «постоянно внутренне трансформируется» (Jobe, K., Goodbread, J., 2003, с. 280). Мы пытаемся уместить внешние события в «сосуде», состоящем из наших мечтаний, потребностей и надежд.
Низкие сны - это наихудшие из возможных образов отношений, основанные на собственных страхах и ранах. Низкие сны связаны с определенным пониженным настроением и чувством разочарования в том, что наши высокие сны о данных отношениях не реализуются.
В отношениях также бывают моменты, когда мы находимся в состоянии «без сновидений»: мы смотрим на другого человека без ожиданий, надежд или страхов, просто наблюдая за тем, что происходит в данный момент. Я работал с клиентом, мать которого жила в двухстах километрах от Варшавы (куда он переехал). В течение двадцати лет, с тех пор как покинул дом, он навещал свою мать один или два раза в месяц. Каждый раз он оказывался разочарован и глубоко уязвлен тем, что она не дождалась его, чтобы поужинать вместе. За эти двадцать лет такого не произошло ни разу. Независимо от того, просил ли он ее приготовить ему ужин, предупреждал ли ее заранее о том, что придет, выражал ли ей свою обиду, его мать ни разу не приготовила ужин, чтобы его встретить. И все же каждый раз он был удивлен и разочарован.
Мы могли бы предположить, что ъпри таком большом количестве негативного подкрепления его ожидания должны были бы измениться. Должен быть какой-то сильно влияющий на его восприятие фактор. Что-то превышающее по своей силе и реалистичные ожидания от ситуации, и знания, полученные в предыдущем опыте.
В интимных отношениях высокий и низкий сны обладают типичной динамикой. Обычно, когда мы вступаем в новые отношения, включается высокий сон. Мы склонны игнорировать сигналы, не вписывающиеся в наш высокий сон: не замечать их, или замечать, но не доверять своему восприятию (на самом деле, он этого не говорил, я просто ослышалась), или замечать и игнорировать их, потому что нам неприятно об этом знать. Или же, возможно, мы на самом деле замечаем сигнал, но придаем ему иное значение, такое, которое позволяет нам оставаться в высоком сне: на самом деле, он не имел этого в виду, он просто разозлился, так случилось. Однако в определенный момент высокий сон отношений рушится. Все ранее игнорируемые сигналы объединяются и обретают новый смысл. Активизируется низкий сон: худший из возможных образов отношений, основанный на страхах и ранах. Раненые чувства часто выступают тем фактором, который превращает высокий сон в низкий, таким образом в нашем сознании появляется новая, более мрачная картина. Через какое-то время происходит что-то приятное, и картина снова меняется так, что мы возвращаемся к нашему высокому сну. Высокий и низкий сны иногда сменяются очень быстро, даже несколько раз за один разговор.


Ранг

Разница в рангах - еще один сильно влияющий на наши отношения фактор. Само понятие «ранг» в процессуальной работе относится к любому виду власти, которой вы обладаете по отношению к другому человеку или группе. Оно основано на том, что некоторые роли или должности получают большую поддержку и признание со стороны общества и культуры. Очень часто мы не осознаем своего ранга и того, как мы пользуемся им в отношениях, но отправляемые нами о ранге неосознанные сигналы могут очень раздражать других или причинять им боль.
В процессуальной работе мы выделяем некоторые типичные формы рангов:

Социальный ранг: Власть, которой обладает индивид в силу своего пола, социального положения, расы, образования, финансового положения, сексуальной ориентации, национальности, религии, состояния здоровья и т.д.
Психологический ранг: Личная сила, обретаемая человеком благодаря личному опыту, преодолению трудностей и вызовов на своем пути.
Структурный ранг: Преимущество, которым обладает человек в данной ситуации в связи со своим положением в организации.
Духовный ранг: Сила, исходящая от ощущения связи с чем-то божественным, с большей силой, подобной Богу или Природе.

В отношениях неосознанный ранг часто проявляется как двойной сигнал, создающий путаницу и часто вызывающий сильные эмоции. Например, богатая женщина предлагает своей менее богатой подруге поужинать вместе в модном ресторане. Она думает, это будет просто отличный вечер. Ее подруга не может себе этого позволить и чувствует себя задетой из-за того, что первая никак этого не учитывает.
В отношениях мы тратим какое-то количество энергии на повышение своего ранга: чтобы занять более высокое положение и добиться комфорта, позволяющего не меняться в рамках своей идентичности и контролировать другого человека, не обязательно при помощи конкретного поведения, но посредством определения ситуации и ролей. Поступая таким образом, мы можем избегать своей собственной боли, беспокойства и усилий, направленных на преодоление своих собственных краев.
Описывая мудрость и философию толтеков, дон Мигель Руис говорит, что в процессе социализации мы накапливаем «эмоциональный яд» - невыраженную реакцию на  перенесенные нами несправедливость и обиду. В дальнейшей жизни мы пытаемся отмежеваться от этого яда и выплескиваем его на других, чтобы не испытывать боль и беспокойство:
«Люди, обладающие властью, злоупотребляют своим положением по отношению к людям, у которых власти меньше, потому что им нужно выпустить свой эмоциональный яд. (...) Иногда мы хотим не справедливости, а просто желаем освободиться (...) Вот почему люди все время охотятся за властью: чем ты могущественнее, тем легче тебе выплеснуть этот яд на тех, кто не может себя защитить» (Ruiz, D.M., 1999, стр. 36).
В повседневной жизни злоупотребление рангом часто происходит едва уловимым и бессознательным образом. Ранг гораздо отчетливее заметен человеку, ставшему его жертвой, чем тому, кто им обладает. Давайте в качестве примера возьмем ранг, связанный с профессией психолога. Даже если мне это не очень важно, или если я не отождествляю себя с психологом, все равно люди часто задаются вопросом, проверяю ли я их, чтобы видеть их насквозь или поставить диагноз. Хотя ни диагностика, ни проверки не в моем характере, и я не ставлю классические психологические диагнозы в своей повседневной практике, эти действия являются частью моей профессиональной роли, и потенциально я обладаю доступом к ним. Вокруг меня создается определенная аура, особенно в представлении людей, не имеющих ничего общего с психологией или личностным ростом. Она наделяет меня определенной властью, которой они не обладают. Когда я расстраиваюсь из-за кого-то, я могу на секунду взглянуть на него из своей профессиональной позиции сверху вниз и навесить на него ярлык нарциссического расстройства личности. При такой позиции раздражающее поведение клиента будет для меня менее угрожающим, я смотрю на его поведение свысока как на слегка патологическое, а значит, менее значимое. Даже если я не стану произносить это вслух, сама только мысль приносит мимолётное ощущение превосходства. Собеседник не имеет ни малейшего представления о том, что я думаю, но все же замечает, как я немного приподнимаю подбородок и почему-то смотрю на него сверху вниз, слегка кивая. Это не «я»; это уверенный в себе доктор психологических наук.
Таким образом, в наших отношениях появилась новая фигура, фигура, способная создать множество проблем, если ее не обозначить сознательно. Если я не буду настаивать на том, что никогда в личных отношениях не веду себя как психолог, то, улавливая эту фигуру в своих жестах и мимолетных мыслях, смогу использовать психологические знания для улучшения нашего контакта. Например, я могу поинтересоваться у этого человека, хотел бы он получить еще какие-нибудь психологические знания об определенных ситуациях. Таким образом, я признаю свой превосходящий авторитет, но вместо того, чтобы направлять его против другого, я предлагаю поделиться с ним своими знаниями, которые могут ему пригодится.
Ранг, воспринимаемый таким образом, перестает быть чем-то, чего нам следует избегать. Эмоциональная боль возникает не вследствие разницы в рангах, а из-за неосознанного, подлого или манипулятивного использования ранга против других или ради упрочения собственного положения.

Работа с отношениями

Процессуальная работа занимается не только внутренним переживанием человека. Наше внимание может быть сосредоточено также и на происходящем в отношениях, семье или группе. В процесс-ориентированной психологии существует три уровня работы с взаимоотношениями. Каждый из них помогает нам понять новый аспект происходящего в отношениях, и каждый из них является источником различных сигналов, требующих вмешательств разного рода. На практике работа с взаимоотношениям часто переводит фокус внимания с одного уровня на другой очень быстро (Mindell, Arnold, 1987, Mindell, Arnold, 2002).
Первый уровень - уровень внутрипсихический. Работа основана на наблюдении и допущении, что человек, с которым мы общаемся, в особенности его завораживающие или раздражающие качества, представляет собой те наши части, с которыми мы себя не отождествляем.
Второй уровень – коммуникативный, или межличностный. Тут мы сосредотачиваемся на том, что происходит между людьми, и на сигналах, которые они посылают друг другу, намеренно или нет.
Третий уровень называется мифическим, трансперсональным, или полевым. На этом уровне отношения между двумя людьми представляют собой нечто большее, чем сами участвующие в них люди (целое больше, чем сумма его частей). Происходящее в отношениях есть проявление истории, разворачивающейся на заднем плане, например: «мы - два человека, созидающие вместе» или «мы - две личности, у каждой из которых есть свой путь, и часть этого пути - быть вместе». На практике мы пытаемся обнаружить закономерности или истории, возникающие благодаря таким фоновым отношениям, и увидеть, как они влияют на смысл совместного бытия.

Мировой канал и мировая работа

Переживание протекает по мировому каналу, когда наше внимание сосредоточено на мировых проблемах, когда мы думаем или говорим о политике, социальных проблемах, экологии, наших действиях в обществе:
«Люди находятся в мировом канале, когда "ощущают" внешние события, общаются с другими на расстоянии или чувствуют влияние Вселенной, фактически не выходя за пределы своей спальни, или когда имеют дела с внешними событиями, объектами и людьми, когда переживают из-за работы и денежных проблем, когда они чинят машину, ухаживают за растениями и проявляют интерес к экологии земли» (Mindell, Arnold, 1985, с. 21).
«Мир» в этом смысле есть способ переживания самих себя. В процессуальной психологии он является предметом интереса, анализа и вмешательств, известных как Мировая работа.
Мировая работа представляет собой метод работы с проблемами нашего мира. Главная цель мировой работы в повышении осознанности. Она основывается на подходе, который Минделл назвал глубинной демократией. Мировая работа выходит за пределы психологии, добавляя к ней явления из области социологии и политики. Эти явления учитываются при практической работе с отдельными людьми, отношениями и группами. Глубинная демократия подразумевает признание важности всех наших переживаний, чувств, убеждений, сновидений и мнений, так как они - части всеобщего целого. В групповой практике глубинная демократия означает предоставление пространства и времени для раскрытия и выражения различных голосов.
На практике Мировая работа часто проходит в форме семинаров, где небольшие или более крупные по размеру группы (до нескольких сотен человек) встречаются и совместно работают над важными для участников вопросами, стремясь повысить осознанность относительно различий, текущих проблем, политических и социальных вопросов, чувств, установок и сновидений. Социальные и политические проблемы зачастую становятся источником раненых чувств. Нас задевают оскорбительные высказывания в адрес нашей страны; такие высказывания часто заставляют нас присвоить свою национальную идентичность, даже если в повседневной реальности она для нас и не столь важна.
Для представителей меньшинств или людей, занимающих низкое социальное положение, раненые чувства - часть повседневного опыта. Правовое неравенство, «стеклянные потолки» (Стеклянный потолок — метафора, используемая для представления невидимого барьера, который препятствует тому, чтобы данная демографическая группа (как правило, группы меньшинств) поднималась выше определённого уровня в иерархии. Эта метафора была впервые придумана феминистками в отношении барьеров в карьере женщин с высокими достижениями. – прим. переводчика) или схожие с ними явления, остракизм, обидные шутки, задевающие чувствительные места и вызывающие сильную эмоциональную реакцию. Процесс-ориентированная психология предполагает, что индивидуальной терапевтической работы в таких ситуациях недостаточно. Социальные действия необходимы не меньше, чем повышение осознанности; измениться необходимо не только отдельным людям, но и миру. Принимая все это во внимание, Мировая работа предлагает нам иной взгляд и дополнительные инструменты для работы с ранеными чувствами.


«Путь, ведущий к цели, не есть извечный Путь...»

Не обладающее именем — начало Неба и Земли,
я называю его «мать всех вещей» (...)
И то, и другое имеют один исток
И различаются лишь названием.
Для неведомого все имена, что одно. Видеть в чудесном чудесное  -
Вот ключ ко всем тайнам мира.
Лао-цзы, Дао Дэ Цзин

Консенсусная реальность

Переживание в различных сферах или на различных уровнях реальности представляет интерес для процессуальной работы. Одной из таких реальностей, хотя и не единственной, является консенсусная реальность. Концепция консенсусной реальности в процесс-ориентированной психологии, как и в других подходах гуманистической или трансперсональной психологии, относится к повседневной реальности – сфере переживаний, с существованием которой большинство людей данной культуры согласны: их мнения относительно нее могут различаться, но они согласны с тем, что такие переживания существуют (Эми Минделл, 2002).
В социологии данное понятие может быть соотнесено с терминами «социально сконструированная реальность» и «реальность повседневной жизни», используемыми Питером Л. Бергером и Томасом Лакманом. Они определяют реальность как «качество, присущее явлениям, существование которых мы признаем независимым от нашей собственной воли, то есть мы не можем от них отмахнуться» (Berger, P.L., Luckmann, T., 1966 стр. 13). Согласно Бергеру и Лакману, не все реальности имеют одинаковый статус:
«Среди множества реальностей существует одна, представляющая собой реальность par exellence (по преимуществу – лат.). Это - реальность повседневной жизни. Ее привилегированное положение дает ей право называться высшей реальностью. Напряженность сознания наиболее высока в повседневной жизни. т.е. последняя накладывается на сознание наиболее сильно, настоятельно и глубоко. Невозможно не заметить и трудно ослабить ее властное присутствие» (Berger, P.L., Luckmann, T., указ. соч. стр. 35).
Отличительным качеством повседневной реальности является ее интерсубъективность. Это «мир, который я разделяю с другими» (Berger, P.L., Luckmann, T., указ. соч.стр. 37) и воспринимается как объективное, т.е. «конституированное порядком объектов, обозначенных как объекты до моего появления на сцене» (указ. соч. стр. 35) и упорядоченное: «уже систематизированы в образцах, которые кажутся независимыми от моего понимания». (указ. соч. стр. 35). Также отмечается, что большинство людей одинаково воспринимают консенсусную реальность «в зависимости от степени пространственной и временной приближенности или удаленности» (цит. соч., стр. 36).
Арнольд Минделл пишет, что повседневная жизнь протекает в консенсусной реальности, обладающей своими правилами и своими требования. В консенсусной реальности «у нас есть идентичность, и мы существуем в определенное время и в определенном месте. Мы подчиняемся законам, управляющим материей. Мы живем своей обычной жизнью, сосредоточившись на друзьях, семье, социальных ситуациях, мечте, бизнесе и мировых проблемах» (Mindell, Arnold, 2001, с. 26).
Переживания, воспринимаемые в консенсусной реальности, обычно имеют характерную, даже измеримую форму. Они довольно легко вписываются в научную парадигму эпохи Просвещения и могут быть вербализованы и донесены до других людей. Переживание соответствует концепциям, концепции «пригодны для измерения» и обычно отражают все, что мы хотим сказать и донести. Обычно мы воспринимаем сигналы из этой сферы аналогичным образом и относимся к ним как к реальным, даже если интерпретируем их несколько иначе. Эмоциональная боль, как обсуждалось ранее, часто выводит нас за пределы четких границ консенсусной реальности.

Сновидческий уровень

Более субъективное пространство реальности Минделл называет Сновидческим уровнем.Сновидения - типичные перцептивные феномены в этой области. Сигналы, например, образы, звуки, ощущения и т.д. субъективны, порой их трудно выразить словесно, но они обладают потенциальным значением для переживающего их человека. Однако зачастую нам необходимо прилагать определенные усилия, чтобы удерживать сновидения в своем сознании и искать подходящей формы их выражения. Иногда у нас возникает такое чувство, когда мы пытаемся вспомнить сон, столь ясный, пока он нам снится, но улетучивающийся из памяти сразу же по пробуждению.
Когда мы видим сны, за исключением осознанных сновидений, мы не отделены от нашего опыта и не обладаем, как называет это Грегори Бейтсон, структурой метакоммуникации, позволяющей нам, пока мы спим, рассматривать сон в виде некой метафоры консенсусной реальности (Bateson, G., 1972). Поэтому переживания на Сновидческом уровне очень субъективны, и ими обычно не делятся с другими людьми. Когда вместе с подругой я смотрю на лестницу перед моим домом, я уверена, мы видим одну и ту же лестницу. Но если я пытаюсь описать ей лестницу из своего сна, мне все время кажется, что моя подруга не может увидеть эту лестницу так же ясно, как вижу ее я. Бергер и Лакман отмечают: «Я один в мире снов, но я знаю, что мир повседневной жизни столь же реален для других, как и для меня» (Berger, P.L., Luckmann, T., 1966, стр. 37).
Сигналы, поступающие со Сновидческого уровня, не всегда соответствуют терминам, используемым для описания повседневной реальности. Некоторые из них мы можем принять, в то время как другие отвергаем или искажаем, чтобы они соответствовали ранее обозначенным концепциям. Такие сигналы как, например, видения, образы сновидений, внутренние телесные ощущения, часто недоступны восприятию других людей. В основном это субъективные чувства и ощущения. С точки зрения здравого смысла, они описываются как нереальные или воображаемые, поскольку их существование не может быть полностью подтверждено внешним наблюдателем. Извне я могу заметить чью-то мимолетную улыбку, но не могу пережить воспоминание, ее вызвавшее.
Юнг был одним из первых психологов, боровшихся за повышение статуса подобных субъективных переживаний. Он сообщил своим студентам, что его пациентка-шизофреничка «действительно побывала на Луне», тем самым подтвердив, что к ее внутренней жизни следует относиться как к реальной.
Сновидческий уровень населен отрицаемыми тенденциями, несогласованными фрагментами личности, фантазиями, дневными грезами, субъективными телесными переживаниями, проекциями и другими нежелательными или непризнанными, бессознательными формами переживания. Согласно представлениям процессуальной работы, Сновидческий уровень также является источником паттернов, организующих нашу повседневную реальность (Mindell, Arnold, 2001, с. 26).
Переживание раненности - тоже врата в Сновидческую реальность. Мы покидаем сферу консенсусной реальности и вступаем в царство субъективных переживаний, где настоящее и прошлое, наблюдения и представления смешиваются друг с другом часто непонятным для окружающих образом. Я напишу о путешествиях по раненому миру подробнее в следующей части этой книги.

Сущностный уровень

Сновидения зарождаются на уровне сущности, и Минделл также называет их процессом сновИдения или просто сновИдением. Подобный образ мышления связан с духовными и религиозными традициями всего мира, что очевидно относит процессуальную работу к области трансперсональной психологии.
Дао по своей сути является нескончаемым творческим процессом, который может быть реализован в десяти тысячах вещей, когда он проявляется во времени и пространстве и воспринимается конкретным наблюдателем. Во многих культурах и религиях уровень сущности рассматривался как базовый или реальный уровень, в отличие от ускользающей повседневной реальности. Этот уровень представляет собой источник великого потенциала, сущность еще не проявленных вещей.
В индуизме эмпирическая реальность нашей жизни - это майя, великая иллюзия;  основной реальностью на самом деле является Брахман, космическая, безличная реальность, скрывающаяся за разнообразием всех вещей  воспринимаемого мира. Австралийские аборигены называют этот уровень Временем Сновидений – процессом, вызывающим материальный мир к существованию.
«Туземные жители (Австралии) считают Время Сновидений основой и главной силой, из которой происходит все остальное; квантовая физика говорит о невидимой сущности, именуемой квантовым потенциалом, из которой возникает реальность" (Mindell, Arnold, 2000а, стр. 8).
Исходя из нашего опыта Сновидение в своей самой базовой форме проявляется в виде мельчайших, едва уловимых тенденций: «Вы не можете измерить свои тенденции, даже если вы можете их ощутить. Ваша тенденция к движению, предшествующая вашему фактическому движению, подобна квантово-волновому потенциалу, представляющему собой тенденцию к тому, что что-то происходит до того, как оно произойдет, и может быть измерено» (там же, стр. 9).
В повседневной жизни мы обычно игнорируем минимальные тенденции, предшествующие появлению более явных сигналов. Минделл называет этот процесс маргинализацией и утверждает, что он осуществляется без участия «я».
Нашим восприятием управляют усвоенные паттерны и известные нам категории. Вещи, относящиеся к этим категориям, мы воспринимаем во взаимосвязи с нашим видением мира и самих себя. Следовательно, процесс восприятия подтверждает и подкрепляет общепринятые способы понимания реальности. Переживания, не соответствующие принятым нами категориям, могут ускользнуть от нашего восприятия, но не исчезнуть. Они стремятся к форме, в которой могли бы выразить себя: чем более маргинализированы или отвергнуты эти переживания нашим первичным процессом, тем их форма будет дальше от той, какой она была изначально.
Работа с минимальными сигналами и тенденциями возвращает нас к сновидению и помогает обнаружить суть или основное намерение, породившее проблему, до того, как она была разделена на воспринимаемую и игнорируемую, желаемую и нежелательную части. Мы можем искать новое проявление этой сущности в консенсусной реальности.




ГЛАВА 3
Кто организует переживание

В предыдущей главе речь шла о том, что Арнольд Минделл определил процесс как поток сигналов, переживаемых с позиции наблюдателя или приемника. Мы уже
описали, чем эти сигналы являются и какие категории целесообразно описывать и наблюдать. В этой главе мы обсудим, с чьей позиции воспринимается процесс, кто переживает поток сигналов и кто является наблюдателем, воспринимающим процесс.
Переживание всегда кому-то принадлежит. Оно воспринимается определенным человеком и организуется вокруг той или иной доминанты. Переживаемое нами подобно результатам квантовых экспериментов - согласно принципу Гейзенберга, оно зависит как от содержания переживания, так и от того, кто является наблюдателем, воспринимающим это переживание.

Вопросы о «Я» и о Наблюдателе

Давайте начнем с истории, рассказанной одной моей клиенткой:
«В тот день я собиралась провести важную конференцию. Подготовка заняла много времени, но у меня было ощущение, что все идет хорошо, все детали продуманы. Я вошла в зал для семинаров перед самым открытием, еще раз огляделась и почувствовала, что могу расслабиться. Первые прибывшие участники мне улыбались. Я гордилась собой и своей командой.
В этот момент зазвонил мой мобильный. До открытия оставалось несколько минут, поэтому я подняла трубку, спрятавшись за сценой. Мой парень сообщил мне, что только что передумал и не собирается ехать со мной в отпуск. Он также сказал, что может быть еще и переедет в другой город, но поговорить об этом в тот момент времени у него не было.
И тогда я почувствовала, будто теряю сознание. Я сразу же утратила всю уверенность в себе, как будто человек, которым я была минуту назад, бесследно исчез. И вместо нее остался один комок нервов. Я выглянула из-за занавеса. Участники входили в комнату, и единственное, что я могла заметить - их враждебные, критически настроенные лица. Даже обстановка комнаты потеряла свою привлекательность.
Я попросила друга поприветствовать гостей, мне нужно было взять себя в руки, снова стать самой собой».
Кто этот «я», которым мы снова пытаемся стать в подобные моменты? Куда он пропадает, когда почва уходит из-под ног? Кто выглядывает из-за занавеса и там, где минутой раньше все заслуживало его похвалы, видит одни лишь червоточины, несовершенства и враждебные взгляды? «Я» находится в центре всего, что принадлежит мне.
В своей первой книге Минделл, в русле традиции аналитической психологии, описал эго («Я») как «центр сознательного осознавания» (Mindell, Arnold, 1984, с. 164). В то же время он отметил, что наше понимание своего «я», и, следовательно, то, как это «я» ведет нас по жизни, тесно связаны с нашей культурой. «Я» составляет ту часть переживания, с которой мы себя отождествляем, так создается фильтр, через который мы воспринимаем мир. Некоторые переживания становятся «моими», и мы создаем сеть повторяющихся паттернов из того, что считаем «своим». Эти паттерны определяют, на что я буду обращать внимание и что буду считать важным.
То, что является «моим», почти всегда сразу же становится важным. «Я» косвенным образом предполагает наличие эмоциональной вовлеченности. Уильям Джеймс (1981) был склонен относить все, называемое «моим», к понятию «я», так как он заметил, что все эти вещи или проблемы вызывают схожие эмоции. Он предположил, что часть, отличающая части «я» от частей, лежащих за его границами, обладает способностью вызывать сходное эмоциональное состояние, описываемое следующим образом: «все, что происходит с определенной частью «я», происходит со мной» (James, W., 1981, с. 299).

Частица в поле

В западной традиции мы привыкли к мысли, что «я» образует (или должно образовывать) довольно постоянную, отдельную и стабильную структуру. Ряд психологических теорий описывает источники, развитие и организацию этой структуры. В то же время такие первоначальные предположения определяли область, в рамках которой разрешалось задавать вопросы и проводить исследования.
Минделл писал о том, что в западной традиции «Эго подобно частице посреди чуждого и завораживающего поля, оказывающего таинственное и неразрешимое давление на наше существование», эго «отделено от сновидящего тела» (Mindell, Arnold, 1984, с. 164). Ранее К.Г. Юнг называл это комплексом. Он писал, что наш любимый комплекс остается постоянно в центре наших желаний и нашего внимания. Таким образом, это неотъемлемый центр сознания (Jung, C.G., 1970).
Отделенное от мира и внутренне интегрированное «я» позволяет нам формировать целостную точку зрения, принимая во внимание свои переживания, находящиеся под влиянием конкретной культуры. В соответствие с современными когнитивными теориями, благодаря «я»возможно повествование, рассказывание истории и наделение их смыслом исходя из своей собственной точки зрения. Хуберт Херманс и Элс Херманс-Янсен (1995) утверждают, что люди создают историю, связанную со своей жизнью. При конструировании такой истории мы склонны делать ее менее гибкой и устойчивой к изменениям. Конструирование истории - это также способ организации своего взаимодействия с миром.
В своей первой книге Минделл указал на разницу между эго, выбирающим хронологический путь, и эго, следующим указаниям поля. «Хронологическое эго переживает архетип или состояние сновидящего тела как комплекс, нарушающий его путь. Из-за своей склонности цепляться за линейное время такое эго участвует в создании болезней, телесных симптомов, локализованных движений тела, фантазий и даже парапсихологических событий. Изменчивое эго (...) также ощущает напряжение и воздействие новой интенсивности поля, но воспринимает эту интенсивность как приглашение изменить направление. Реакции тела и фантазии интегрируются в текущем моменте и становятся сновидящим телом, личностью, которая уже неотличима от окружающего ее поля» (Mindell, Arnold, 1984, с. 172).
Поэтому гибкое эго, понимающее себя как систему, постоянно открытую изменениям, рассматривает каждый сигнал как потенциальную возможность саморазвития. В идеале оно проходит сквозь время, интегрируя все, с чем сталкивается на своем пути, стремясь к повышенной осознанности и целостности.

Тот ли я, кем был в прошлом?

В одном из своих текстов, сравнивающих восточный и западный стиль мышления, Аллан Уоттс писал, что, согласно западной традиции, «я» не только относится к тому, что происходит в данный момент, оно также содержит согласованную версию чьего-либо прошлого, и это прошлое представляется даже в большей степени «моим», чем присутствующее в данном моменте мое «я». Следовательно, «я» более точно определяется чем-то, чего больше не существует (Watts, A., 1965).
Уильям Джеймс, один из отцов современной психологии, проводит различие между эмпирическим «я» как познаваемым элементом и «я» как познающим элементом. «Я» как познающий элемент действует, воспринимает, организует и интерпретирует опыт с субъективной точки зрения. Познаваемый элемент, или эмпирическое «я» - это «совокупность всего, что оно может назвать своим, не только своего тела и своих психических способностей, но и своей одежды, жены и детей, своих предков и друзей, своей репутации и работы, своих земель и лошадей, яхты и банковского счета» (James, W., 1981, с. 291).
В автобиографических нарративных подходах познающий элемент представлен автором, в то время как познаваемый элемент - исполнитель, персонаж или рассказчик (Hermans, H., Hermans-Jansen, E, 1995). Согласно теории Минделла, эго есть скорее продукт, чем источник восприятия. Как продукт, оно помогает нам упорядочивать наше восприятие, но это не означает, что эго снабжает нас переживанием. Мы сталкиваемся с переживаниями независимо от собственных намерений и контроля. Однако то, что мы полагаем важным, а также то, как мы понимаем и интерпретируем эти переживания, зависит от «организующего элемента», действующего в данный момент, а именно от того, что в данный момент составляет наше «я».

Первичный процесс

В теории процессуальной работы «я» связано с первичным процессом и относится к той части опыта, с которой мы отождествляем себя в определенный момент. Оно относится к нашей мимолетной идентичности, это та часть, которая воспринимает, понимает, выбирает и предпринимает действия. Первичный процесс включает в себя переживания, характеризуемые следующим образом:
    отождествление себя с чем-то, что я могу обозначить как «я»: я раздражен; я радостен;
    интенциональность: я чувствую, что то, что я делаю, не случается со мной, а я делаю это намеренно; я активный субъект данного переживания, а не объект, подвергающийся его воздействию;
    контроль; я могу взять на себя контроль над этим переживанием и употребить его в соответствии со своими желаниями;
    близость к осознанию; я осознаю, что я делаю, думаю или чувствую.
Данный способ описания первичного процесса может учитывать также ситуации, в которых не все из вышеупомянутых критериев выполняются одновременно. Мы можем, например, отождествлять себя с какой-то частью переживания, даже если мы не осознаем его целиком.
Понятие первичного процесса в большей степени открыто к изменениям, чем традиционные концепции эго или идентичности. Первичный процесс содержит прошлые переживания, но не ограничивается ими. Он больше связан с тем, что происходит в данный момент, чем с тем, что случилось в прошлом, или с тем, что произойдет в будущем. Прежде всего, это процесс, а не структура, поэтому изменчивость заложена в самой его природе.

Границы и разделения

Кен Уилбер утверждает, что мы определяем свою идентичность, устанавливая границы: «Итак, когда вы говорите "мое я", вы проводите разграничительную черту между тем, что является вами, и тем, что вами не является. Когда вы отвечаете на вопрос "Кто вы?", вы просто описываете то, что находится внутри этой черты» (Wilber, K., 2001, с. 9).
Эта граница определяется в первую очередь кожей. То, что внутри - это «я»; остальное - «не я». Однако для большинства людей нашей культуры границы значительно уже. У нас есть ощущение, что то, что на самом деле является мной, живет где-то внутри меня и обладает моим телом. Это нечто называется психикой, личностью, душой, эго или разумом: переживание, представляющее собой определенный, более или менее детализированный образ самого себя.
Уилбер замечает, что люди по целому ряду причин отрицают тот факт, что некоторые части их психики действительно «принадлежат им». «По разным причинам (...) человек может отказаться считать своими некоторые стороны своей психики. Происходит, говоря психологическим языком, расщепление психики, отчуждение, подавление или отбрасывание (проецирование) каких-то ее аспектов. Суть процесса состоит в том, что человек сдвигает границу между собой/не-собой, включая в "себя" всего лишь какую-то часть тенденций, свойственных его эго» (Wilber, K., 2001, стр. 12).
Чарльз Тарт рассматривает процесс отождествления (идентификации) себя с каким-либо переживанием как один из самых важных процессов в жизни человека. Отождествление, с одной стороны, обеспечивает ощущение стабильности и границ, в то время как, с другой стороны, идентичность представляет собой процесс определения себя только как части того, кем мы могли бы стать. «Вы - гораздо больше, чем все, с чем вы себя отождествляете» (Tart, Ch., 1987, с. 114).

Край и пограничный контроль

В процессуальной работе граница первичного процесса называется краем. Край отделяет первичный процесс от вторичного. Он образует границу между тем, с чем мы отождествляем себя, и тем, что мы не включаем в свою идентичность. По другую сторону края находятся переживания, приключающиеся с нами, но нами не желаемые; это неизвестные части, которые нам трудно принять.
Край поддерживает нашу идентичность и приводит ее в соответствие с нашей системой убеждений, определяющей то, кем мы хотим быть или кем мы должны быть. Несоответствующие этой системе убеждений переживания остаются за пределами нашей идентичности. Таким образом, край помогает нам сохранять определенную целостность, но также отсекает нас от переживаний, не вписывающихся в ранее принятый паттерн.
Краевые убеждения не всегда сознательны, и мы не всегда с ними соглашаемся. В то же время они действуют как своего рода пограничный контроль, систематически проверяя, какие переживания могут переходить край и составлять нашу идентичность, а какие должны оставаться за ее пределами. Эти убеждения формируются в процессе социализации, содержат нормы и ценности культуры, в которой мы воспитывались, а также более индивидуальные модели поведения, которым мы научились в семье и у близкого окружения. В любой данный момент времени за краем размещаются переживания, не соответствующие критериям нашей предполагаемой идентичности.

Вторичный процесс

Вторичный процесс содержит те переживания, с которыми мы не отождествляем себя в данный момент. Наличие двух аспектов процесса (первичного и вторичного) является естественным способом организации наших переживаний. Вторичные процессы состоят из переживаний, приключающихся с нами ненамеренно, в меньшей степени нами осознаваемых и не подвластных нашему контролю.
Вторичный процесс  - это неведомая территория. Даже если мы осознаем наличие каких-то переживаний, относящихся к нашему вторичному процессу, мы смотрим на них со стороны и не знаем, какими они были бы, если бы начали говорить за себя сами. «Первичный процесс - это состояние или способ, при помощи которого вы идентифицируете себя, а вторичный процесс - это то, как мы описываем поведение по другую сторону края, это значит - то, как мы описываем себя, находясь на другой стороне, и есть поведение, связанное с новой идентичностью» (Mindell, Arnold, Mindell, Amy, 2002, с. 37). Краевые убеждения часто действуют подобно некоему фильтру, через который мы наблюдаем за своими переживаниями вторичного процесса, видя их так, словно мы находимся в зеркальном зале.
Разделение процесса на первичную и вторичную части представляет собой чрезмерное упрощение. В действительности переживания могут быть размещены на континууме, один край которого обозначает переживания, удовлетворяющие всем критериям первичного процесса, а другой - переживания, удовлетворяющие всем критериям вторичного процесса. Ряд переживаний может располагаться между этими полюсами, ближе к одному или другому краю континуума.
Иногда я замечаю, что отождествляю себя с нежеланным и неприятным для меня переживанием. Допустим, сегодня я чувствую себя несчастным. Я встал утром, и кто-то мне сказал что-то расстраивающее. С тех пор все пошло из рук вон плохо. Я чувствую, будто весь мир против меня, и мне начинают вспоминаться все неприятные ситуации за последний месяц. Я не хочу быть несчастным, но я несчастен! Таково полное описание моего первичного процесса - того, что «я» чувствую в данный момент. В то же время, нравится мне это или нет, именно это «я», будучи несчастливым (хотя и не желая быть таковым), организует мое восприятие и действия. Оно интерпретирует слова и жесты близких мне людей, и я начинаю чувствовать себя все хуже и хуже. Эту отделенную часть опыта, первичный процесс, можно описать как «весь мир против меня». Этот опыт содержит в себе и тайну, и потенциал. Однако, чтобы как-то этим воспользоваться, мне нужно было бы узнать больше о том, как именно «мир настроен против меня», каковы характеристики этого мира и какую энергию он использует против меня. Тогда мне пришлось бы переступить через край и вобрать эту энергию в свою индивидуальность, используя ее творчески, другими словами, интегрировать вторичный процесс.

То, кем я являюсь, меняется от мгновения к мгновению

Первичный процесс может измениться в любой момент, позволяя человеку воспринимать себя и окружающий мир с бесконечного числа точек зрения.
Например, я думаю, что «мир против меня», и прихожу к выводу, что он недружелюбен и критичен. «Критичен?» -  думаю я. Внезапно я осознаю, что во мне много критики, в особенности связанной с конкретным проектом, которым я занимаюсь вместе с группой коллег. И мой первичный процесс меняется: из несчастной жертвы я начинаю превращаться в рационального и решительного критика. Я сосредотачиваюсь на конкретных проблемах проекта, нуждающихся в изменении. Прежде чем я успеваю это осознать, я вношу коррективы. Мой первичный процесс меняется снова: из критика я превращаюсь в активного лидера, готовящего команде новые задачи.
Это демонстрирует то, как мы можем преображаться, переходя из одной идентичности в другую и позволяя своим мимолетным идентичностям командовать парадом. В то время как мы отождествляем себя с одним аспектом нашего переживания, на заднем плане появляется другой, сначала в виде вторичных сигналов, затем в виде мыслей и, вот, наконец, он уже готов взять на себя ведущую роль. Если он не столкнется с сильным краем, то возьмет под контроль и поведение, и восприятие.

Галерея сновидческих фигур

Анаис Нин (1969) в своих дневниках 1931-34 годов писала о том, как трудно было быть "искренней", когда каждую минуту ей приходилось выбирать между пятью или шестью версиями своей собственной души. В процессуальной работе более или менее осознаваемые нами «разные версии» души называются сновидческими фигурами. Этот термин связан с тем, что процессы, проявляющиеся в сновидениях, часто принимают форму фигур: людей, животных и прочих существ. Их основная особенность заключается в их субъективности и временности, даже если мы говорим о долгосрочных процессах. Как и во сне, эти фигуры приходят и уходят. Они представляют определенную точку зрения, и затем покидают сцену, чтобы скрыться за занавесом или исчезнуть навсегда. На языке процессуальной работы мы называем их олицетворением первичного и вторичного процессов.
Сновидческие фигуры могут иметь свою личную историю, влияющую на то, как они воспринимают мир и как организуют свои (наши!) переживания. Они занимают разные позиции и обладают разными рангами как во внутреннем, так и во внешнем мире. Некоторые из моих внутренних фигур нравятся мне больше других. К одним фигурам я питаю больше уважения, но все же другие могут обладать большой властью в реальном мире, даже если я не так уж сильно себя с ними отождествляю.
Разные сновидческие фигуры могут быть активны в один и тот же момент времени. Одной из них будет фигура, с которой я себя отождествляю: она контролирует то, что я делаю, ее намерения - это мои намерения, и я воспринимаю ситуацию через знания и опыт, собранные в ее личной истории. Допустим, я читаю лекцию: я университетский преподаватель, я знаю, как это делать, и отождествление с этой фигурой позволяет мне легко получать доступ как к содержанию лекции, так и к определенным поведенческим паттернам. Я также буду определять эмоциональные мотивы своего поведения.
Но в то же самое время аспекты моего переживания, не входящие в эту идентификацию, отодвигаются на задний план. Однако они все еще будут заметны внешнему наблюдателю как двойные сигналы, то есть сигналы, не соответствующие моей текущей идентификации. И вот, читая лекцию, я неосознанно покачиваю ногой, время от времени носок моего ботинка ритмично ударяет по столу. Поведение моей ноги никак не связано с содержанием лекции и требованиям, предъявляемым к роли преподавателя. Если бы я последовала за этим сигналом и позволила себе выяснить, кто его посылает, я могла бы обнаружить девочку, которая хочет увлечь других детей в совместные игры и поиски приключений. Эта девочка очень энергична, полна энтузиазма и легко приходит в восторг от мелочей; каждый найденный ею пустяк заставляет ее почувствовать себя так, будто она открыла Америку. Однако ее окружение подобное отношение не поддерживает. Другие дети смеются над ней, а учителя велят ей вести себя прилично. Интенсивность радости, возникающей в результате открытия нового, постоянно подавлялась, в результате чего сегодня она проявляется в виде двойного сигнала, даже во время проведения серьезной лекции.
Время жизни некоторых фигур очень кратко, они появляясь на мгновение, чтобы позволить нам интегрировать некоторый опыт, и затем немедленно исчезнуть. Другие же возвращаются снова и снова в той же самой или иной форме. Такие фигуры в различных психологических теориях описываются как относительно стабильные личностные структуры. В следующем разделе мы рассмотрим, как другие психологические теории описывают и трактуют эти структуры.


Различные версии «Я» в ряде других психологических теориях

- У меня такое чувство, что... что меня две...
- Мадам, это ненормально, что вас две. У нормального человека, мадам, внутри есть по крайней мере несколько личностей. И если вас две, это означает, что ваша внутренняя жизнь бедна.

Джоанна Щепковска. Фрагменты из жизни люстры

Различные психологические подходы говорят о комплексах, частях, эго-состояниях, субличностях или состояниях идентичности. Здесь мы расскажем о психологических теориях, обладающих любопытными сходствами или различиями с процессуальной работой.
Джон Роуэн (1990) написал исчерпывающую публикацию, описывающую и анализирующую различные психологические концепции аналитической психологии, психотерапии и академической социальной и когнитивной психологии. В ней содержится представление об отщепленных, относительно независимо функционирующих частях нашей личности. Роуэн называет эти части субличностями. Он определяет субличность как «полупостоянную и полуавтономную область личности, способную действовать как субъект» (Rowan, J., 1990, с. 8).
Степень отщепленности части личности от целого может быть размещена на континууме. С одной стороны, мы наблюдаем колебания настроения, понимаемые как состояние ума, организованное вокруг определенной эмоции. Кроме того, существуют роли, эго-состояния или субличности, в рамках которых люди выполняют специфические для этих состояний деятельность и задачи. На этом континууме существуют относительно долговременные субличности, существовавшие до этого момента и продолжающие существовать после него» (Rowan, J., 1990, с. 9). Ссылаясь на различные терапевтические концепции, Роуэн предлагает способы изучения и интеграции разных субличностей.
Джеймс Хиллман пишет, что мы не являемся индивидуальными созданиями, подобными единому Богу, скорее, внутри нас всегда множество частей: озорной ребенок, герой или героиня, оценивающая авторитетная фигура, антисоциальный психопат и другие - больше похоже на сонм богов древних религий (Hillman, J., 1975).
В социальной психологии мы говорим о социальных ролях. Концепция роли предполагает, что поведение человека не обязательно должно быть однородным и внутренне конгруэнтным, скорее оно будет различаться в зависимости от контекста ситуации, функций и задач, которые человек выполняет. Принятие на себя определенной роли - это внутренний ответ индивида на внешние требования.

Полезные комплексы

В юнгианской психологии не интегрированные нашей личностью части психики называются комплексами. Иоланда Якоби определяла комплексы как расщепленные духовные части личности, группы психических содержаний, отделенные от сознания и функционирующие индивидуально и автономно (Jacobi, J., 1973). Комплексы содержат аспекты, сгруппированные вокруг определенного ядра, связанного сетью эмоциональных ассоциаций. Эти психологические аспекты имеют тенденцию не только отделяться от остального сознания, но и формировать свой собственный центр и в некоторых ситуациях брать контроль над тем, что мы переживаем и как мы себя ведем.
К.Г. Юнг писал, что комплекс, обладающий особым энергетическим потенциалом, имеет тенденцию превращаться в маленькую автономную личность. Таким образом, он способен вызвать проблемы с желудком, нарушать дыхание и вести себя как субличность, так словно она обладает своей собственной волей (Jung, C.G., 1970). Юнг понимал комплексы как одну из движущих сил психического развития, утверждая, что без их потенциала психика начала бы стагнировать.

Каждый говорит за себя сам

Работа в гештальт-терапии направлена на интеграцию отчужденных частей самого себя - желаний, чувств, суждений или фантазий. Незрелая личность характеризуется отсутствием конгруэнтности. Две основные внутренние фигуры, свойственные незрелой личности, - это «собака-сверху» (вожак) и «собака-снизу» (аутсайдер).
«Собака-сверху» представляет собой интегрированные нормы, проявляющиеся в виде обязательств, в то время как «собака-снизу" демонстрирует автономные побуждения и импульсы. Эти две фигуры находятся в постоянном конфликте друг с другом.
Согласно теории Фрица Перлза, «собака-сверху» главным образом характеризуется чувством собственной правоты. Она всегда знает, как должна вести себя «собака-снизу». Но ей не хватает гибкости относительно того, как выполнять приказы; напротив, она автократична и стремится достичь своей цели с помощью угроз. «Собака-снизу», получающая эти приказы, очень не уверена в себе. Она не противостоит нападающему. Но продолжает пытаться избежать агрессии или защитить себя, откладывая дела на потом или придумывая оправдания. Эти две части находятся в постоянном противостоянии (Perls, F., 1969).
В практике гештальт-терапии большое значение придается переживанию происходящего здесь и сейчас. Переживаниям, элементам сновидений, компонентам внутреннего мира человека предлагается «высказаться», выражая свою собственную точку зрения. Каждое переживание, будучи частью большего целого, имеет право высказаться. Вместе с тем, задача клиента в терапевтической работе в том, чтобы взять на себя ответственность за каждую из этих отщепленных частей и сознательно ее интегрировать (Perls, F., 1969).

Трудная семья: взрослый, родитель и ребенок

Эрик Берн выделил три основных состояния эго. Родитель выстраивается на основе данных о переживаниях, поступающих от значимых взрослых, и представляет собой архаичную систему, закрытую для нового и являющуюся источником автоматических реакций. Отсюда проистекают неоспоримые правила, приказы, жесткие убеждения и обязательства. Переживания, сохранённые из позиции Ребенка, включая потребности, желания и эмоции, составляют второе эго-состояние. Третье состояние, Взрослый, не записывается памятью автоматически, а достигается в процессе развития человека. Взрослый развивается в более позднем возрасте благодаря сознательной интеграции собственного опыта (Harris, T.A., 1969).
Активация любого из этих состояний сопровождается специфическим невербальным поведением. Концепция «игр», представленная Берном, показывает, как межличностные отношения часто представляют собой взаимодействия не столько между людьми, сколько между частями личностей (Berne, E., 1987; Harris, T.A., 1969).

Путешествия между состояниями

Джон и Хелен Уоткинс создали теоретическую модель и терапевтическую практику, основанные на центральной для них концепции эго-состояний. Эго-состояние есть организованная система поведения и переживаний. Элементы таких систем связаны друг с другом по определенному принципу. Каждая система отделена от других систем более или менее проницаемой границей (Watkins, J.G., Watkins, H.H., 1997).
Существование различных эго-состояний является естественной и адаптивной характеристикой психики. Эти состояния формируются на определенных этапах жизни и сохраняют некоторые характеристики тех стадий развития. В эго-состояниях Ребенка, например, человек будет склонен мыслить конкретно и сосредотачиваться на своих собственных потребностях. В эго-состояних, сформированных в подростковом возрасте, будет присутствовать сильная тенденция к отстаиванию собственной независимости. В моменты, когда эти эго-состояния формировались, они являлись источником наилучших возможных решений и потенциальных действий. Однако, будучи активированными при других обстоятельствах и в другие периоды жизни, они могут оказаться менее эффективными или даже деструктивными. Особенно проблематичными являются состояния, сформированные благодаря диссоциации и, следовательно, отсеченные от самости (Watkins, J.G., Watkins, H.H., 1997).

Гардероб идентичностей

Чарльз Тарт, основывая свои концепции на идеях Георгия Ивановича Гурджиева, писал о состояниях идентичности, определяя их как «уникальную конфигурацию или систему психологических структур и подсистем», элементы которой «расположены в определенного рода паттерне или системе, которым придается чувство «Я!» (Tart, Ch., 1987, с. 118). Внутренним или внешним наблюдателем эти состояния распознаются как отдельные сущности. Они представляют собой динамические процессы. Каждое из этих состояний длится определенное ограниченное количество времени до тех пор, пока не появится фактор, заставляющий возобладать другое состояние. Эмоции являются распространенным активатором состояний идентичности.
Согласно Тарту, основная проблема заключается не в самом существовании различных состояний идентичности, а в том, что они возникают автоматически, как бессознательная реакция на определенные ситуации. Поэтому, будучи активированы, они могут организовывать наше восприятие и поведение не оптимальным для данной ситуации образом.
«Если бы ваши различные хорошо проработанные идентичности были подобны гардеробу, если бы вы могли сознательно выбирать, какие костюмы или идентичности больше всего подходят для данного случая, учитывая все, что вы знаете, идентичности стали бы полезным инструментом. Однако обычно происходит так, что ситуация K всегда автоматически вызывает идентичность K. Если ситуация действительно сложнее, чем то, с чем может справиться идентичность K, идентичность K, которой вы являетесь в данный момент, может с ней справиться плохо. Все остальные ваши идентичности и то, что за ними стоит на самом деле, наследуют последствия того, как личность К справилась с этой ситуацией» (Tart, Ch., 1987, с. 113).

Наведение порядка в своей голове: сценарии, схемы и повествовательные структуры

В конце 1970-х годов в когнитивной психологии появилась тенденция мыслить категориями когнитивных схем, включавших в себя сценарии, темы и планы, связанные с социальным контекстом. Исследования, проведенные в рамках этого направления, касались организации памяти и доступа к информации. Похоже, в повседневной жизни информация записывается в структурах, связанных с определенным контекстом и реализацией определенных целей. Активация данного контекста облегчает доступ к информации, записанной в данной структуре, в то время как информация, записанная в разных контекстах, будет гораздо менее доступна в каждый отдельно взятый момент времени. Иными словами, в некоторых ситуациях я могу «не знать» некоторых вещей, которые в других ситуациях будут для меня очевидны (Schank, R., Abelson R.P., 1977; Rumelhart, D.E., 1978).
За последнее десятилетие были разработаны концепции нарративных структур и диалогического «я». Например, Херманс описывает самость как динамическую множественность различных перспектив «Я». Они представляют позиции и взаимодействуют друг с другом (Hermans, H., Rijks, T., Kempen, H., 1993). Авторы утверждают, что для обретения личностного смысла и участия во внутреннем диалоге, идея, мысль или суждение должны быть «телесно воплощены». Таким образом, идея представляется с личной точки зрения (Hermans, H., Rijks, T., Kempen, H., 1993).

Социальная жизнь во внутреннем мире

Внутренние персонажи вступают в отношения друг с другом. Внутренний диалог - один из основных способов построения представления о реальности. Некоторые персонажи занимают высокое положение в нашем внутреннем мире, и их мнение уважается. Другие пытаются всячески выражать свое мнение, но никто не желает их слушать. Порой они становятся настолько фрустрированными или неуверенными, что престают понимать, что именно они хотели бы донести.
В отличие от, к примеру, когнитивных теорий, понятие сновидческих фигур в процессуальной работе предполагает, что переживание данной фигуры складывается из различных каналов, а не только из содержания их истории. Каждая из фигур имеет определенную внешность, двигается определенным образом, говорит определенным голосом, обладает своими телесными ощущениями и особым осознанием. Таким образом, для усиления фигуры и обретения ею завершенности используются различные каналы, по которым передается информация, включая положение этой фигуры во внутреннем и внешнем мирах, а также ее потенциальных друзей и врагов.
Сновидческие фигуры часто появляются парами. Если есть внутренний критик, то должна быть и критикуемая фигура. Не может быть раба без хозяина или ребенка без родителя. Зачастую конкретные очертания обретает лишь одна фигура такой пары, в то время как другая сливается с фоном, что затрудняет установление какого-либо диалога. Иногда точек зрения становится больше, и в нашей психике происходит «групповой процесс», в котором принимают участие множество сновидческих фигур. Некоторые из них занимают высокое положение, другие - низкое. Существуют также переживания, не поддерживаемые какой-либо фигурой, проявляющиеся в виде сигналов, но не обладающие субъектом, который мог бы их представлять.
В процесс-ориентированной групповой работе непредставленная роль называется «ролью-призраком». Многие в группе, например, могут сказать, что кто-то навязывает им свою волю, контролирует их и не уважает их мнение. За таким поведением иногда скрывается роль, которую мы можем назвать «диктатором». Диктатор присутствует в групповом поле, но нет кого-то, кто захотел бы взять на себя эту роль. Каждый ощущает себя его жертвой, и до тех пор, пока не будет налажено открытое общение между сторонами, конфликт не сможет разрешиться. Аналогичным образом роли, не имеющие своего представителя, появляются и во внутреннем групповом процессе. Они приходят как призраки, им трудно дать имя и уловить.

Метакоммуникация: нейтральный наблюдатель

Отождествление с определенной сновидческой фигурой заставляет человека принять определенную точку зрения и войти в мир этой фигуры. Независимо от того, будет ли это наше «Маленькое я» или  отщеплённая от него часть (такая, например, как испуганный ребенок или чувственная танцовщица), когда мы отождествляемся с такой фигурой, то наша позиция (то, как мы смотрим на мир) будет ограничена.. «Маленькое я» цепляется за знакомые, повторяемые паттерны так же, как живущая возбуждением, едва касающаяся земли, танцовщица или испуганный ребёнок, воспринимающий мир как огромный и враждебный Будучи вызванной к жизни, каждая из этих позиций готова отвергнуть все остальные возможные взгляды на мир.
Однако существует и точка зрения, позволяющая объективно воспринимать происходящее в переживании более отстраненно. Принятие этой точки зрения дает человеку возможность сказать: «Теперь я подобна маленькому ребенку, испытывающему страх перед миром, а теперь я отождествляю себя со своим повседневным «Я», жалующимся на то, что у него слишком много обязанностей, а сейчас я перешла через край, и я танцовщица, почти неподвластная гравитации».
В процессуальной работе такая позиции называется метакоммуникацией или метапозицией. В книге «Самостоятельная работа над собой. Внутренняя работа со сновидящим телом» Арнольд Минделл писал о том, что в нас присутствует нечто, размышляющее о нас с метапозиции, то есть размышляющее о своем мышлении. Метакоммуникатор - это своего рода беспристрастный свидетель, способный наблюдать как первичные, так и вторичные процессы (Mindell, Arnold, 1990).
Метакоммуникация, по-видимому, возможна благодаря существованию, по крайней мере, крошечного зазора между субъектом и объектом, между наблюдателем и наблюдаемым. Следовательно, свой опыт можно не только переживать, но и обсуждать. Как описывает это Эми Минделл, человек, способный к метакоммуникации, - это тот, кто может рассказывать о своих состояниях сознания и переживаниях, независимо от того, в каком состоянии он находится. Человек с очень слабой способностью к метакоммуникации не в состоянии обсуждать опыт и вместо этого погружается в него (Mindell, Amy, 2006, с. 263).
Херманс в книге «Теория диалогического я» предполагает возможность занимать позицию рассказчика или автора, возвышающуюся над различными частями или фигурами. Такая позиция способствует более разнообразному восприятию различных фигур. Благодаря этому даже относительно более слабые, с точки зрения всей структуры, фигуры могут выступать от своего имени (Hermans, H., Rijks, T., Kempen, H., 1993).
Транзактный анализ относит способность занимать позицию наблюдателя к эго-состоянию Взрослого. Взрослый не есть автоматически фиксированный опыт, но достигнутый в процессе развития результат, позволяющий человеку наблюдать за происходящим со стороны, контролировать автоматический внутренний диалог и осознанно принимать решения (Harris, 1969).
Чарльз Тарт утверждает, что без сознающего наблюдателя, различающего, какие состояния идентичности активизируются, мы живем будто в полусне, даже если нам кажется, что мы не витаем в облаках в консенсусной реальности. Наши действия основаны на своего рода автопилоте, и мы позволяем некоторым ранее зафиксированным способам восприятия реальности навязывать нашим переживаниям структуру, независимо от того, подходит она нам или нет (Tart, Ch., 1987).
Способность к метакоммуникации - не столь уж очевидная вещь, как можно подумать. Мы часто полагаем, что общаемся с кем-то, полностью осведомленным о своем переживании, и нам неясно, почему он не видит и не слышит, казалось бы, совершенно очевидных вещей. Мы сообщаем: «Вы говорите громким голосом, должно быть, вы сердитесь», а нам отвечают еще громче: «Я не кричу!» Действительно, этот человек не знает того, что он или она кричит, и на самом деле внутри нет никого, кто мог бы осознавать происходящее в достаточной степени, чтобы это заметить. Та же ситуация может повториться и в терапевтических отношениях. Эми Минделл пишет:
«(...) когда мы работаем с кем-то, кто явно не находится в экстремальном состоянии сознания, мы обычно предполагаем, что этот человек занимает "мета" позицию. Это означает, что человек способен осознавать свои переживания и говорить о них. Этот человек также заинтересован в исследовании и раскрытии различных аспектов своего переживания и восприятия (первичных и вторичных) и способен выйти за рамки самого себя и рассказать о том, что происходит. Человек, обладающий мета-позицией, также обычно имеет некоторую обратную связь в отношении поступающей извне информации» (Mindell, Amy, 2006, с. 162).
Тем не менее люди довольно часто настолько сильно отождествляются с одной частью своего существа, настолько сильно отождествляют себя с одной частью своего «Я», что утрачивают способность смотреть на переживание, в которое они погружены, со стороны. Полностью отождествляя себя с какой-то частью переживания, мы не только смотрим сквозь некий фильтр, но часто испытываем ощущение, будто эта точка зрения является единственным и абсолютно истинным взглядом на реальность.
Иногда мы отсоединяем себя от каких-то переживаний и смотрим на них критически. И хотя мы обладаем доступом к ним, все же это не есть беспристрастное наблюдение. Минделл считает, что, работая над собой, мы не должны забывать задаваться вопросом: «Кто сейчас наблюдает?» Беспристрастный ли это наблюдатель, или, может быть, критик или иная внутренняя фигура, притворяющаяся, что занимает метапозицию, а на самом деле желающая навязать нам свою точку зрения?
Способность к метакоммуникации можно рассматривать в виде континуума, на одном конце которого будет сплошная погруженность в переживание, а на другом - высшая степень способности наблюдать за меняющимися переживаниями, отождествлениями и состояниями сознания. В разные моменты времени мы ближе к тому или иному концу этого континуума.

Коперниканская революция: Маленькое «я» и большое U

К.Г. Юнг писал, когда мы говорим «я», у нас нет никакого абсолютного критерия, который позволил бы нам проверить, переживаем ли мы это «я» в завершенной форме или нет, и что, возможно, в будущем мы узнаем гораздо больше о том, что означает «я» (Jung, C.G., 1970).
В аналитической психологии, процессуальной работе и других трансперсональных подходах существуют две различные точки зрения на то, как устроено наше «я». Согласно одной из них, организующим принципом является «я», эго. Минделл пишет о «маленьком «я», с которым мы обычно отождествляемся как с субъектом восприятия» (Mindell, Arnold, 2000a). Маленькое «я», как правило, является центральной точкой, организующей наши переживания в данный момент. Это идентичность, принимаемая нами за данность. С этой точки зрения, сновидческие фигуры, проекции или видения - отщепленные части, иногда получающие контроль над нашей психикой и подлежащие интеграции.
Второй взгляд за основу берет «отсутствие границ». Минделл использует понятие Большое U, что допускает две интерпретации: U как Ты (YOU) или U как Вселенная (Universe). Он ссылается на Большое U как на идею, сходную с концепцией Ума Будды, берущую свое начало в дзен-буддизме. Ум Будды представлен в виде круга, центр которого находится повсюду, а периметр не имеет границ. Ум Будды, или Большое U - это открытое сознание (Mindell, Arnold, 2000a).
Здесь психология встречается с духовностью, или заканчивается психология и начинается духовность. Во время семинара в клинике Лава Рок в Яхатсе, штат Орегон, в 2003 году Арнольд Минделл назвал направление изменений, связанных с идеей большого U, «коперниканской революцией в психологии». Так происходит потому, что до сих пор то, как мы рассматривали свою психику, ставило наше эго, или маленькое «я», в центр, как мы делали это с Землей до открытия Коперника. В новой модели наша психика, маленькое «я», является всего лишь одной из многих планет, одним из продуктов нашего сознания. С этой новой точки зрения маленькое «я» больше не является центром всего; центр переносится на отношения между наблюдателем и наблюдаемым (Mindell, Arnold, 2000a).
Оба этих подхода необходимы и полезны. Маленькое «я» помогает находить различия и исследовать инаковость. Оно дает возможность переживать различные стороны нашего «я» и стремиться к интеграции. Большое U помогает ощутить единство, стоящее за всеми этими различиями.





ГЛАВА 4
Измененные состояния сознания

Чувство эмоциональной боли, представляющее собой реакцию на страдание или вред, обычно застает нас врасплох. Оно - нежеланный гость в нашей реальности. Более того, зачастую оно сильно влияет на нашу реальность и выбрасывает нас за ее пределы. На мгновение, а то и дольше, оно переносит нас в иной мир. Состояние сознания, возникающее в подобные моменты, я называю уязвленным или раненным состоянием сознания.
Это состояние часто отличается от типичного состояния сознания и, как следствие, сортирует переживания и влияет на поведение своим собственным особым образом. Изменение может быть едва уловимым или явно различимым, может продолжаться от нескольких секунд до многих месяцев, но основные, лежащие в основе изменения, процессы будут те же.
Состояние сознания задает рамки для поступающих сигналов. Концепция состояния сознания также предполагает, что такие рамки могут относиться к некоторой части индивидуального опыта, а не к нему всему целиком. То, что данный человек способен воспринимать в определенный момент, может отличаться от того, что воспринимают другие люди в том же месте и в то же время, а также отличаться от того, что воспринимал бы этот же человек, находись он в другом состоянии сознания. Прежде чем мы опишем характерные особенности того, как люди реагируют в этих состояниях, мы вкратце рассмотрим психологию измененных состояний сознания.

Путешествия в другие миры

Согласно Питеру Бергеру и Томасу Лакману:
«Различные объекты представляются сознанию как составляющие элементы разных сфер реальности. Я признаю, что люди, с которыми я сталкиваюсь в повседневной жизни, имеют отношение к реальности и сильно отличаются от бесплотных образов моих сновидений. Две системы объектов вызывают в моем сознании совершенно различное напряжение, и мое внимание к ним — вовсе не одинаково. Это значит, что мое сознание способно перемещаться в различных сферах реальности» (Berger, P.L., Luckmann, T., 1967, с. 18).
«Я», или любая сновидческая фигура являет собой субъект, действующий в определенном мире. Этот мир можно охарактеризовать некоторыми основными неотъемлемыми качествами, очевидными и неоспоримыми. В моем «бодрствующем» мире яблоко падает с дерева, время течет из прошлого в будущее, а люди заняты зарабатыванием на жизнь. Однако в мире моих грез спелые яблоки взлетают ввысь, прошлое возвращается каждое воскресенье, и люди не знают понятия денег. В любом из этих миров правила, управляющие их реальностями, сами по себе кажутся мне абсолютно логичными и понятными.
Когда мы находимся в том или ином мире, мы принимаем правила, управляющие им, не подвергая их сомнению и не задавая вопросов. Во время одной из своих лекций К.Г. Юнг объяснял своим студентам, что его пациент, страдающий шизофренией, «действительно был на Луне». М. Л. фон Франц, вспоминая этот опыт, сказала, что сначала она было начала задаваться вопросом, а в своем ли Юнг уме. Потом она, конечно, поняла, что Юнг выбрал такое сравнение, пытаясь донести до своей аудитории «реальность психики».
В шаманской традиции переживания в измененных состояниях сознания понимаются как путешествия в другие миры. Наше состояние сознания задает рамки нашему восприятию мира и помогает обрабатывать информацию автоматически, в соответствии с правилами конкретного мира. Чарльз Тарт определил состояние сознания как «полезную отличительную организационную модель компонентов сознания» (Tart, Ch., 1998, с. 104). В рамках этой модели были определены основные измерения, позволяющие человеку ориентироваться в этой реальности, и основные правила, управляющие этой реальностью. В области переживания это проявляется как ощущение определенного установленного порядка и понятности.
Тарт заметил сходство между состояниями сознания и научными парадигмами, описанными Томасом Куном. Одно из значений слова «парадигма» в словаре The American Heritage Dictionary (2000) звучит следующим образом: «Набор предположений, концепций, ценностей и практик, представляющих собой способ видения реальности для сообщества, которое их разделяет, особенно в интеллектуальной дисциплине».
Согласно Куну, парадигма есть модель или паттерн, вытекающий из практики, и лежащий в основе конкретной, последовательной традиции научного исследования (Kuhn, T.S.,  1962). Парадигма содержит базовые допущения, принимаемые как очевидные и, следовательно, не нуждающиеся в том, чтобы повторно подвергать их сомнению или обсуждать. Нормы и правила в данной парадигме не всегда выражаются прямолинейно. Обычно существуют какие-то подсознательные убеждения, направляющие восприятие, сортировку и обработку данных (1962).
Согласно Тарту, как научные парадигмы, так и состояния сознания облегчают взаимодействие с окружающим миром и помогают нам автоматически интерпретировать наш опыт. И те, и другие содержат конкретные допущения и правила использования этих допущений. Такие правила обуславливают создание данной теории на основе конкретных фактов. Одни и те же факты, воспринятые с точки зрения разных парадигмы или из разных состояния сознания, могут привести к созданию разных теории. В таких случаях правила и теории часто являются скрытыми и основанными на догадках, но в то же время принимаются за «истину» о реальности, таким образом заставляя человека чувствовать, что то, что он делает или думает, естественно и очевидно. Эти правила и теории фокусируют наше внимание на том, как мы собираем и сортируем факты, и таким образом становятся самоподтверждающимися (Tart, Ch., 1998). Правила и аксиомы, регулирующие состояниями сознания, связаны с глубинными допущениями, коренящимися в эмоциональных переживаниях себя, мира и других, например: «Это все моя вина»; «Никому нельзя доверять»; и «Со мной что-то не так», и «С тобой что-то не так». Во многих состояниях сознания наше восприятие ограничено – чем больше оно ограничено, тем меньше мы способны смотреть на ситуацию со стороны и входить в метакоммуникацию о ней. В некоторых состояниях сознания есть место лишь внутренним фигурам, соответствующим правилам данной конкретной системы убеждений. Фигуры, пробующие иные правила восприятия (сбор фактов), интерпретации (построение теорий) или прогнозирования (планирование будущего), сдерживаются, потому что во внутреннем диалоге «их никто не слушает». В некоторых внутренних состояниях их точка зрения представляется чересчур глупой, упрощенной или радикальной, чтобы быть хотя бы принятой во внимание; потому что они приняли «правило», установленное родителями или учителями и поддерживаемое преобладающей системой убеждений.

«Это очевидно» – Нормальное состояние сознания

Нормальное состояние сознания - это состояние, с которым индивид отождествляет себя ежедневно (Mindell, Arnold, 1994) и которое он субъективно признает «типичным» (Tart, Ch.,  1972). Такой способ организации внутренних процессов облегчает функционирование в повседневной реальности. И является результатом взросления в определенной культуре, как материальной, так и социальной. Из-за этого нормальное состояние сознания обладает адаптивной ценностью  для каждого человека в конкретной культуре и среде (Tart, Ch., 1972).
Хотя нормальное состояние сознания в значительной степени можно рассматривать как продукт определенной культуры, и оно одинаково для людей, выросших в данном сообществе, ряд исследователей подчеркивают его индивидуальный аспект. Он связан с субъективным ощущением бытия в знакомом мире. Нормальное состояние сознания «мечтателя», вероятно, сильно отличается от состояния, считающегося нормальным у «приземленного» человека. Точно так же состояние, которое считает нормальным Иа, вероятно, отличается от того, как переживания структурируются, организуются и обрабатываются во внутреннем мире Винни-Пуха. По словам Тарта, одной из типичных когнитивных ошибок является то, что Карл Юнг описал как проекцию своей психологии на другого человека, т.е. наше предположение о том, что другие люди думают и переживают реальность таким же образом, как и мы сами (Tart, Ch., 1972).
В процессуальной работе, как и во многих теориях, интересующихся исследованием измененных состояний сознания, нормальное понимается скорее как типичное, чем подходящее или корректное. Нахождение в контакте с «консенсусной реальностью» является одним из общепринятых критериев нормального состояния сознания. Для большинства людей в данной культуре нормальное состояние сознания - это состояние, позволяющее им понимать повседневную реальность и функционировать в ней. Минделл пишет, что в нормальных состояниях сознания люди способны вербально или невербально реагировать на вопросы и говорить о повседневной реальности, более или менее одинаковой для всех (Mindell, Arnold, 1989). Мы изучаем правила, управляющие этой реальностью, дома и в школе, и принимаем их за правду о мире. Эти правила влияют на нас по мере того как мы взрослеем и формируем свою идентичность. Наша идентичность, наше повседневное «я» находится в центре нормального состояния сознания.

Измененные состояния сознания

Люди интересовались измененными состояниями сознания столетиями. Племенные и духовные традиции собрали больше данных об этих состояниях, чем современная наука. Измененные состояния выполняли важные целительные, культурные и социальные функции (Eliade, M., 2004) в дописьменных обществах. Однако идеалы Просвещения отнесли измененные состояния к области психопатологии, и с тех пор на эти состояния смотрят и описывают их только извне, сравнивая с установленной нормой. В 1960-х годах, вместе с движением хиппи и интересом к меняющим сознание веществам наука также начала заниматься изучением измененных состояний сознания. Тимоти Лири, Чарльз Тарт, Станислав Гроф и Роджер Уолш сыграли важную роль в этом исследовании. Вопросы, связанные с измененными состояниями, сегодня представляют интерес для ученых самых разных областей знания. Физики, биологи и психологи проводят и посещают конференции, посвященные этой теме, публикуется все больше и больше статей.
Согласно классическому определению Тарта, измененное состояние для данного человека - это состояние, в котором он испытывает качественные перемены в функционировании своего разума, таким образом, это изменение не только количественного характера, например, более быстрое мышление, появляется увеличение или уменьшение числа визуальных образов, более острое или притупленное сознание и т.д., но также и качественного характера (Tart, Ch., 1972). В своей статье 1998 года Тарт подчеркивает, что:
Измененное состояние сознание есть, таким образом, качественное, а также, возможно, количественное изменение в общей схеме психического функционирования по отношению к некоторым состояниям сознания, выбранным в качестве базовых (обычно обыденное сознание). В том смысле, что переживание заставляет человека чувствовать, что его сознание качественно (и часто радикально) отличается от того, как оно функционирует в базовом состоянии (Tart, Ch.,1998, стр. 104).
Основные, используемые нами категории  описывают изменения реальности в различных состояниях сознания. Мы по-другому воспринимаем время и пространство. Временная шкала перестает быть очевидной концепцией, возможны переживания безвременья и погружения в вечность. Может меняться скорость мыслительных процессов. Происходят также качественные изменения, связанные с концентрацией внимания, памятью и оценкой. Меняется способ понимания взаимосвязи между причиной и следствием. Может меняться скорость протекания психических процессов и чувство идентичности или границы этой идентичности. Могут использоваться другие законы физики и логики, отличающиеся от двухвалентной логики, принятой в нашей культуре. Распространены изменения, связанные со значением и важностью чего-либо, включая внезапные озарения или переживание свершения величайшего открытия  (Ludwig, A., 1972).
Роджер Уолш (1993), упоминая категории, описывающие измененные состояния, обращает внимание на уровень контроля, то есть способность входить в данное состояние и выходить из него, а также на ощущение способности влиять при нахождении внутри данного мира на сознание, то есть на способность осознавать происходящее  внутри и вовне нас - способность общаться с другими людьми и эмоции, чувство идентичности, телесные ощущения и специфическое содержание, связанные с определенным состоянием сознания.
В процессуальной работе обычное состояние сознания, как правило, является состоянием, определяемым первичным процессом индивида, следовательно, оно связано с его фактическим отождествлением. «Я» функционирует в определенном мире и воспринимает этот мир в соответствии со своими собственными допущениями, принимая во внимание все данные и все процессы, к которым оно относится так, как это задается парадигмой. Когда по той или иной причине центр нашего восприятия оказывается в другом месте, за пределами «я», с точки зрения процессуальной работы, что-то толкает нас за край, и мы переживаем измененное состояние сознания.
Эми Минделл определяет измененное состояние сознания как «любое состояние сознания, отличающееся от состояния, с которым мы обычно себя отождествляем» (Mindell, Amy, 1999, с. 277). Это состояние возникает, когда центр нашего внимания на некоторое время перемещается с первичного процесса на вторичный, и мы переживаем реальность за краем в Сновидческой реальности или прикасаемся к сущностному уровню.
Часто при переключении каналов на менее знакомый, способ восприятия реальности, к которому мы обращаемся реже или менее осознанно (например, сосредоточение внимания на движениях вместо использования привычного визуального канала), приводит к изменению состояния сознания. Эта особенность восприятия используется во многих медитативных практиках, где сосредоточение внимания на дыхании, положении тела или движении помогает достичь другого способа восприятия реальности (Mindell, Arnold, 1995).
В измененном состоянии мы воспринимаем реальность с другой точки зрения и, часто неосознанно, становимся на сторону этой точки зрения. Если мной овладевает гнев, я представляю то, что хочет сказать эта разгневанная часть. Даже если я не отождествляю себя с ней сознательно, именно эта часть взаимодействует с другим человеком. Когда я чувствую себя подавленным, я чувствую себя слабым и беспомощным, видя мир и действуя (или, скорее, бездействуя) с позиции беспомощного человека, даже если мой первичный процесс не позволяет включить эту беспомощную часть в мою повседневную идентичность.
Достижение измененных состояний сознания для того, чтобы открыть, дополнить и интегрировать содержащиеся в них энергии и информацию является обычной практикой в терапевтической процессуальной работе.
В повседневной жизни измененные состояния также являются распространенным переживанием. Некоторые изменения незаметны, и часто мы не придаем им значения, на самом деле мы даже не замечаем, что только что отправились в путешествие по «другому миру». В книге по технике работы с комой Эми Минделл (1999) приводит множество примеров ситуаций, в которых наше состояние сознания претерпевает качественные изменения: когда мы глубоко задумываемся, когда наше внимание уносится в неизвестные сферы, когда мы очень устали или глубоко погружены в медитацию, но также и когда мы восхищаемся нашей новой собакой, в моменты полных страсти объятий, сексуального возбуждения, ярости или влюбленности. Однако:
«...часто мы не придаем никакого значения этим распространенным формам измененных состояний. Мы учимся откладывать их в сторону. Говорим: «Ничего особенного»; «Я просто фантазировал»; или «Я просто был расстроен», чтобы объяснить необычное поведение или реакцию. И все же никто из нас не хочет быть вечно прикованным к обычной реальности! Человеческая природа слишком креативна, чтобы находится лишь в одном модусе бытия» (Mindell, Amy, 1999, с. 34).

Трансовые состояния

Словарное определение транса гласит, что это состояние гипнотического сна или нарушение сознания в состоянии экстаза, восхищения, недоумения или опьянения (вызванного веществами). Слово «транс» происходит от среднеанглийского traunce, от старофранцузского transe, прохождение, страх, видение, от transir, умирать, цепенеть от страха, от латинского transire, переходить через (American Heritage® Dictionary, 2009).  Транс относится к запредельному переживанию, то есть уже не принадлежащему консенсусной реальности, но все еще не полностью принадлежащему другому миру, или же к состоянию, в котором граница между сознательным «Я» и иными переживаниями становится размытой. Транс - это путешествие, похожее на пребывание в полушаге от чего-то, это что-то незаконченное, незавершенное. Поэтому он часто ассоциируется с некоторой повторяемостью, например, в ритме или движении. Макс Шупбах, один из ведущих преподавателей процессуальной работы, указал мне на то, что транс часто появляется, когда мы переживаем сильный внутренний эмоциональный конфликт; мы испытываем одно чувство, которое мы принимаем, и в то же время испытываем и другое, с которым не согласны.
Минделл классифицирует трансы в соответствии с легкостью и скоростью реакции на внешние раздражители.
    Легкий транс (1/4) означает, что наша реакция на внешние раздражители слегка запаздывает или так или иначе не связана со стимулом, например, когда мы глубоко задумываемся или когда находимся среди людей, с которыми нам не хочется быть.
    Умеренный транс (1/2) - это состояние, в котором наша реакция на внешние раздражители очень заметно замедлена или почти отсутствует, хотя все еще сохраняется ощущение связи с тем, что происходит снаружи: например, когда мы погружены в творческую работу.
    Неполный транс (3/4) - это ситуация, которая может возникнуть на границе коматозного состояния или между сном и пробуждением, когда нормальный контакт затруднен или почти невозможен.
    Транс или полная кома - состояние, в котором человек не проявляет типичных реакций на какие-либо внешние раздражители (Минделл, 1989).


Измерения для описания измененных состояний сознания

Согласно концепции, предложенной Эми Минделл (2006), мы можем описать измененные состояния сознания, используя три измерения. Первое из них - это способность к метакоммуникации в противоположность отождествлению себя с какой-то частью переживания. Второе измерение - удаленность от консенсусной реальности, а третье - продолжительность.

1.    Способность к метакоммуникации в сравнении с отождествлением с одной частью себя
Первое измерение имеет отношение к тому, кто переживает это состояние. В соответствии с соображениями, представленными в главе 4, ответ на вопрос «Кто организует этот опыт?» окажется значительно сложнее, чем можно было себе представить. Если мы говорим о субъективном переживании, то я - это тот, кто переживает происходящее, но какое из всех я? Какая информация, накопленная в течение моей жизни, могла бы стать основой моей идентификации, моего первичного процесса в каждый отдельно взятый момент времени? Будет ли это часто используемая мной информация или совокупность внезапно активированных характеристик, приводящая к совершенно нетипичной идентификации и ощущению, будто мною что-то «овладело»? И, наконец, я способен наблюдать только за процессом переживания, или я могу замечать и то, что испытываю, и того себя, кто организовал эти переживания? Или я не способен обсуждать это переживании, так как полностью в него погружен? Даже если со стороны кажется, будто человек способен занять позицию метакоммуникатора, на самом деле, это не всегда так.

2.    Консенсусная реальность и другие миры

Второе измерение - это склонность воспринимать мир как более близкий к консенсусной реальности или более удаленный от нее. На одном конце континуума находится структура, организующая поток переживаний, а именно реальность повседневной жизни. На другом располагаются другие миры, и чем дальше, тем сильнее они отличаются от того, что большинство людей, принадлежащих к данной культуре, считают нормальным.
Основные категории, используемые для описания реальности в разных мирах, будут отличаться. Как мы определяем пространство? Оно может быть обширным или тесным, открытым или закрытым, знакомым или незнакомым. Может быть точно определенным или иметь неясные границы. Существует бесконечное количество описаний подобных переживаний, и каждое описание помогает нам понять, где мы находимся.
Что такое время и как мы его переживаем? Время может течь бесконечно медленно, мы можем находиться в цейтноте, оно может лететь со скоростью света и т.д. – процитирую эти очень популярные повседневные переживания.
Каковы базовые ценности и правила? В чем смысл жизни? Такие вопросы помогают нам лучше осознавать пределы нашего мира. Мы обретаем базовую ориентацию в этом мире. Похожа ли интерпретация, которую я создаю на основе воспринимаемых фактов, на интерпретацию разных людей, с которыми я общаюсь? Другими словами, используем ли мы одну и ту же парадигму для понимания реальности? Какие факты мы считаем важными, а какие опускаем? Делимся ли мы своими представлениями по данной теме?
Во внутреннем пространстве эмоциональной боли правила и смысл могут радикально отличаться от тех, что установлены в консенсусной реальности. Мы как будто находимся в одном и том же мире, но на самом деле все не так. Чтобы понять эти различия, нам нужно обратить внимание на едва уловимые изменения.

3. Продолжительность измененных состояний

Измененное состояние может длиться только долю секунды, этого времени достаточно, чтобы вывести нас из состояния упорядоченности, к которому мы можем почти сразу же вернуться. Наша реакция, если наблюдать за ней со стороны, выглядит как кратковременный четверть-транс или полу-транс. Тем не менее, это состояние может продолжаться дни или недели, организуя наше восприятие, внутренние переживания и поведение в отношениях. В некоторых случаях человек может вернуться к своему нормальному состоянию сознания на работе или среди друзей, но когда он остается наедине с собой или находится в отношениях, связанных с раненым состоянием, оно тут же запускается вновь.

Тонкие, измененные и экстремальные состояния

В зависимости от того, где состояние располагается относительно этих трех параметров, его можно классифицировать как тонкое состояние сознания, измененное состояние сознания или экстремальное состояние сознания. Нет никаких измеримых показателей, позволяющих нам провести четкие разграничения между состояниями: они представляют собой континуум с референтными точками.
В состояниях, которые Эми Минделл называет тонкими состояниями сознания, внутренний наблюдатель исчезает, хотя для внешнего наблюдателя это и неочевидно. Поэтому человек отождествляет себя с какой-то сновидческой фигурой и приспосабливает внешнюю реальность к своей внутренней драме, особенно если она состоит из незаконченных, незавершенных историй. В то же время, поскольку используемые ими категории близки к консенсусной реальности, другие люди могут не осознавать, что находятся в контакте со сновидческой фигурой, являющейся всего лишь частью переживания, а не пребывают в контакте с наблюдателем, осуществляющим метакоммуникацию.
Такое едва уловимое изменение состояния часто происходит в момент эмоциональной боли. Например, общение с конкретным человеком внезапно становится до странности трудным. Как будто бы он неспособен принять даже простейшую информацию, связанную с отличной от его собственной точкой зрения. Мы чувствуем, что этот человек неверно истолковывает смысл наших слов, и мы не в состоянии этого до него донести. Это удивительно, потому что нам известно, что один и тот же человек в других ситуациях может быть наблюдательным, открытым, может обладать здравым смыслом. Такое поведение типично для человека, сильно идентифицирующего себя с одной частью своего переживания и не обладающего способностями к метакоммуникации. Он, например, превращается в маленького обиженного ребенка, который никому не позволяет вести с собой переговоры, и в то же время не осознает, что сам смотрит на ситуацию с точки зрения обиженного ребенка!
Тонкие состояния сознания характеризуются тем, что внешне все выглядит нормальным. Отсутствие способности к метакоммуникации неочевидно, потому что сновидческая фигура, с которой мы себя отождествляем, имитирует метакоммуникатора, притворяясь, что наблюдает переживание и процесс коммуникации со стороны.
В измененных состояниях сознания человек перемещается в иную реальность, реальность со своими собственными правилами. В таком состоянии человек чрезвычайно сильно отождествляет себя только с одним фрагментом своего переживания. В то же время, даже если он не смотрит на это переживание со стороны, обычно мы можем помочь ему начать метакоммуникацию, используя простую коммуникацию. Эми Минделл описывает типичные измененные состояния сознания как ситуации, в которых мы ощущаем себя одним из персонажей определенной истории:
Вы - протагонист, жертва, ребенок или герой. Вы настолько отождествляетесь с одним аспектом этой истории, что окружающие не понимают - вы не обладаете более широким углом зрения или метапозицией. Вы отождествляетесь с одной частью своего процесса и видите все, что происходит, глазами этой части (Mindell, Amy, 2006, с. 168).
Измененные состояния часто сопровождаются очень сильными эмоциями и настроениями, и таким пониманием событий человеком, переживающим эти состояния, которое отличается от того, как другие люди, находящиеся в консенсусной реальности, воспринимают те же события.
В экстремальном состоянии сознания способность воспринимать собственное переживание со стороны исчезает почти полностью. Эти состояния характеризуются отсутствием метакоммуникатора, поэтому человек не способен наблюдать и рассказывать о своем собственном переживании со стороны. Ожидаемый цикл обратной связи отсутствует: человек в экстремальном состоянии не реагирует на поведение других в соответствии с правилами консенсусной реальности. Между мирами появляется отчетливая граница, и чтобы установить контакт, необходимо отказаться от собственных привычек и шаблонов поведения.
Джо Гудбред утверждает, что с точки зрения процессуальной работы одной из особенностей, определяющих экстремальное состояние, будет отсутствие способности к метакоммуникации. В этих состояниях человек не способен даже на мгновение оторваться от своих переживаний и описать свое состояние (Goodbread, J., 1994).

«Хотя это и безумие, все же в нем есть метод»: Функции измененных состояний сознания

Как утверждает Чарльз Тарт, нормальные состояния сознания являются хорошей основой для повседневных переживаний, а измененные состояния предоставляют нам доступ к переживаниям, не относящимся к установленному культурному или личному укладу и/или не имеют в рамках этого уклада никакого смысла (Tart, Ch., 1993).
Арнольд Людвиг делит функции измененных состояний на дезадаптивные и адаптивные. К первой категории мы отнесем попытки разрешить эмоциональные конфликты за счет, например, диссоциации, амнезии, защитных функций в некоторых угрожающих ситуациях, вспышек запрещенных реакций, психотических эпизодов, уклонения от ответственности и аддикции. При измененных состояниях сознания, выполняющих целительные и социальные функции, вход в измененное состояние позволяет индивиду получить новый вид знаний; эти состояния считаются адаптивными (Ludwig, A., 1972).
Согласно принципам процессуальной работы, все измененные состояния потенциально полезны. Вопрос в том, сможем ли мы эффективно ими воспользоваться. Как упоминалось ранее в этой главе, определенное состояние сознания, являясь полезной системой координат в повседневной реальности, одновременно ограничивает наши возможности по восприятию, классификации и обработке своего переживания. Подобно научной парадигме, это состояние определяет не только объем ответов, но и объем вопросов, которые можно задать.
Потенциальная ценность измененных состояний заключается в том, что они предоставляют нам доступ к другим методам классификации и описания реальности. Таким образом, это не только практично и полезно для решения проблем, но также и увеличивает диапазон чувств и переживаний.
В то же время, без сознательного наблюдателя измененные состояния могут привести к неприятностям. Они могут завладеть контролем вопреки нашим намерениям и без разрешения главной вышестоящей инстанции, то есть основного процесса. Идентичности, отличные от нашего повседневного «я», выходят на сцену и разыгрывают свои истории, не обращая никакого внимания на последствия, к каким их поведение может привести личность в целом.
Края между первичным и вторичным процессами вносят некоторую упорядоченность в эту картину, но в то же время затрудняют сознательное исследование того, что находится по ту сторону края. Края также относятся к психологической системе и поэтому нуждаются в нашем внимании и сознательной переработке. Процессуальная психология предполагает, что основные характеристики измененных состояний также обладают своими функциями:
    Отсутствие обратной связи помогает замкнуться в границах определенной истории, мифа или парадигмы и, следовательно, развивать ее изнутри и завершить.
    Хотя каждое состояние является лишь кратковременным образом в потоке всего процесса, требуется время, чтобы завершить некоторые подсюжеты и превратить их в осмысленное целое.
    Неспособность наблюдать за своим собственным поведением вынуждает наблюдать за ним других людей. В этом смысле наиболее интенсивные экстремальные состояния сознания стимулируют общество воспринимать проблемы, на которые в противном случае оно могло бы не обратить внимания (Минделл, 1988).
Так мы замечаем, что независимо от формы, продолжительности, глубины, доступности для метакоммуникатора или своей функции, измененные состояния сознания являются частью важного для нашего внутреннего мира переживания. Более того, они играют ключевую роль в понимании самой сути переживания эмоциональной боли.






ЧАСТЬ II
Ловушка эмоциональной боли

ГЛАВА 5
Путешествуя по миру эмоциональной боли

Ловушка

Эмоциональная боль может возникнуть в любых отношениях. Основным паттерном, организующим переживание, является взаимодействие между человеком, которому причиняют боль, и человеком, который боль причиняет, между жертвой и преследователем. Такая поляризация - своего рода ловушка, в которую иногда попадает поток переживаний. В то же время, эта ловушка дает шанс на потенциальные изменения и развитие. Каждое из переживаний, связанных с ранеными чувствами, содержит огромный потенциал для преобразований. Появляется возможность лучше узнать себя и другого: найти более удовлетворяющий ответ, трансформировать отношения, отследить свои прошлые личные и культурные переживания, организующие наше восприятие в данный момент, то есть преодолеть край, узнать и интегрировать отщепленные сновидческие фигуры, чтобы выйти за пределы поляризации по направлению к Большому U и чувству единства. Но, как это бывает с ловушками, в них можно застрять надолго. В пространствах эмоциональной боли есть и сильные стороны, и настоящая боль, в отношениях и тому, и другому аспектам часто недостает осознанности, открытости и сострадания.


Общая реальность

Он смотрел на меня, одаривая красотой, а я приняла ее за свою собственную.

Вислава Шимборская, Распивая вино

Наше маленькое «я» ищет в отношениях подтверждения и поддержки. Когда мы встречаем другого человека, у нас появляются ожидания и высокие сны. Мы предполагаем, что другой человек должен вести себя каким-то определенным образом, подчиняться каким-то правилам, и мы также надеемся, что он увидит, поддержит или защитит то, что мы считаем важным и ценным в своей внутренней реальности. Чем теснее отношения, тем больше появляется ожиданий и снов. Наше маленькое «я» отражается в глазах другого человека и, как следствие, начинает испытывать большую уверенность в себе. Другой человек может «одарить нас красотой» и защитить от внутренних страхов и критики. В рамках отношений мы начинаем конструировать некую общую (разделяемую) реальность. Мы путешествуем по похожему миру (или, по крайней мере, на это надеемся). Когда мы с другим человеком близки, то предполагаем, что можем открыться, можем распахнуть дверь в свой интимный мир, позволяя кому-то войти в этот мир вместе со своей собственной реальностью. Таким образом, эти две реальности смешиваются и образуют общий, менее одинокий мир.

Разрушенные отношения

Эмоциональная боль разрушает такой общий мир. Один человек действует в соответствии с правилами своего мира и делает что-то, что не учитывает реальность другого. Связь разрывается. Моя реальность оказывается отличной от вашей. Когда подобное происходит в близких отношениях, то причиняет наибольшую боль. Клиентка поделилась таким опытом:
«Я сильно разболелась. Моя лучшая подруга пообещала, что придет и поможет мне. Я ее ждала, когда зазвонил телефон. Она сказала, что не придет, потому что у нее еще какие-то там дела. Это было ужасно. Жуткая пустота. Черная дыра, бездна, затягивающая тебя внутрь. Есть только пустота. Подобное непонимание просто вас обрубает: нет, здесь нет никаких отношений. Момент, когда меня отвергли, был настолько интенсивным, что даже если бы она тут же передумала, я бы все равно провалилась в эту дыру и ощутила бы всю эту боль».
Один мир распался на два разных мира. Вместо людей с их историей и сложностями появляются роли: тот, кто причиняет эмоциональную боль, и тот, кому эмоциональную боль причиняют, преследователь и жертва. Эти роли начинают существовать здесь и сейчас, хотя они могли прийти из далекого прошлого, вызванного этим инцидентом, или из культурных или социальных стереотипов, или из мифов, организующих наше поведение и восприятие.

Дыра в мосту

Возникающее у нас иногда ощущение, будто наш мир - единственно «правильный», усложняет ситуацию еще больше. Мы воспринимаем и интерпретируем то, что сделал другой человек.
Он: Я приехал в наш летний домик усталым, но в прекрасном настроении. Мне нравится это место, я создавал его своими руками. Я с нетерпением ждал возможности провести время вместе с женой. Купил ей новый блендер для кухни, потому что она любит готовить, а в летнем домике не было такого оборудования. И вот, я туда еду, блендер в машине, я пою, светит солнце, идиллия.
Рядом с нашим домом протекает небольшой ручей, через который в прошлом году мы построили мост. Но в конце лета одна из деревянных досок расшаталась, поэтому, когда моя жена собиралась поехать туда в этом году, я попросил ее найти кого-то, кто починил бы мост. Это было действительно всё, о чем я ее просил. Одна единственная вещь. И вот, когда я приехал
на стоянку и увидел, что в мосту все еще есть эта дыра, у меня  упало настроение. Я подумал: я совершенно ей безразличен, потому что иначе она бы как-то организовала ремонт ради меня! Больше меня ничего не радовало. И, разумеется, мы сразу же начали ссориться...
Она: Я поехала в наш летний домик на несколько дней раньше мужа. В последнее время он много работал, поэтому я решила позаботиться о доме и все подготовить к его приезду. Вы знаете, что такое летний домик после зимы. А еще выяснилось, что у нас завелись мыши, так что мне пришлось освободить кладовку и починить полки. Я наслаждалась, занимаясь этими делами, потому что муж может расслабиться только когда считает, что все в порядке и все под контролем. Парень по соседству мне помогал, но через три дня заболел. Очевидно, ему поэтому не удалось заделать эту злополучную дыру в мосту, с которой и начались все проблемы. Когда муж приехал, он больше ничего и не заметил - ни отремонтированную кладовку, ни свежеиспеченный торт, ни выстиранные занавески, ни цветы в вазе - ничего. Как будто единственной важной вещью была эта деревянная доска. И тогда я подумала, что ему и правда важны эти чертовы доски, мосты, но не мои чувства. Я была не в состоянии ничему радоваться.
Со стороны, можно было бы подумать, что подобная ситуация легко разрешима. В конце концов, у обоих были благие намерения. Но иногда дыра в мосту настолько огромна, что преодолеть ее и перейти на другую сторону не представляется возможным. Мы замыкаемся в границах нашего собственного мира, лишая себя возможности понять другого и даже не подозревая, как и почему так происходит.

Маленькое «я» теряет контроль

Ранящее поведение или слово поражает наше маленькое «я», или, пользуясь термином Минделла, наш первичный процесс. Иногда этот удар, хоть он и неприятный, и болезненный, не вызывает внутреннего потрясения и позволяет человеку оставаться в границах своей идентификации.
Приветливая продавщица в местном магазинчике, куда я часто заглядываю, смотрит на мою новую стрижку и комментирует: «Эта новая прическа вам не очень идет, интересно, что сказали бы о ней ваши друзья!» На мгновение меня это задевает, но поскольку моя новая стрижка мне очень нравится, и более того, мои друзья от нее в восторге, я отвечаю с улыбкой: «Ну, думаю, им придется как-то это пережить». Через несколько секунд я опять возвращаюсь к своим покупкам, стараясь снова не забыть купить пучок укропа. Мой первичный процесс остается таким же, как и раньше: я дружелюбный и вежливый человек, совершающий покупки в местном магазине. Мое маленькое «я» справилось с замечанием продавщицы. Внутри своих границ оно нашло правила и информацию, позволившие ему понять эту ситуацию и отреагировать на нее удовлетворительным образом.
Однако, иногда эмоциональная боль субъективно воспринимается настолько остро, что выбивает нас из первичного процесса. Маленькое «я» не получает подтверждения, не занимает того места, которое ему хотелось бы занимать в данных отношениях. Поэтому оно чувствует себя отвергнутым, униженным, ощущает угрозу. То, что приходит извне, настолько непостижимо, неожиданно и причиняет такую боль, что «я» не способно с этим справиться. Ему не хватает ресурсов, поэтому оно теряется и теряет контроль. Моя клиентка говорит:
«Я ощущаю себя ребенком и ничего не могу с собой поделать. Недавно я вернулась домой из парикмахерской, и муж просто на меня посмотрел... и ничего не сказал. Он лишь жалостливо покачал головой и продолжил читать свою газету. А я так отчаянно хотела, чтобы ему понравился мой новый образ! Мне захотелось, чтобы земля меня поглотила, и я заплакала. Я просто никак не могла взять себя в руки».
Кто кого пытался «взять в руки»? Определенное «я» потеряло контроль над ситуацией. Взрослую женщину, желавшую, чтобы ее мужу понравился ее новый образ, «поглотила земля». Роль организатора переживаний взял на себя маленький обиженный ребенок.
«Когда моя мама критиковала мою новую прическу, я бесилась. Я начинала кричать, что по горло сыта подобными замечаниями, мне уже 20 лет, и я могу делать все, что хочу, и что меня совершенно не волнует ее мнение. Очевидно, все это было неправдой, потому что мне в самом деле важно ее мнение, и я была очень расстроена, просто не смогла в этом признаться. Я так разозлилась, что хотела сказать ей, что она полная дура. Мной овладел такой гнев, что мне просто хотелось разрубить что-нибудь на куски».
Тот, кто находится в ярости и хотел бы разрубить что-нибудь на куски, занял место дочери, для которой важно мнение ее мамы. С этой новой позиции, мама - «дура», и о ее мнении беспокоиться не стоит. В такой момент восприятие и поведение организуются лишь этим персонажем.
Иными словами, первичный процесс не способен понять ситуацию и отреагировать на нее. Однако за краем существуют и другие, недоступные «мне» возможности. Следовательно, центр переживания каким-то образом оказывается «выброшенным за край». Человек отождествляет себя с той или иной сновидческой фигурой, и теперь «плачущий ребенок» или «разъяренный бунтарь» становятся его первичным процессом. Эти сновидческие фигуры способны понять ситуацию: что не значит, будто они рады в ней находится, но они обретают своего рода когнитивный контроль. Обиженному ребенку ясно, что другие люди причиняют ему боль; разъяренный бунтарь ожидает замечаний, вызывающих его бунт.
В соответствие с рассмотренным в предыдущей главе материалом, маленькое «я» - всего лишь один из возможных центров, организующих поток переживания. В ситуациях, превосходящих его возможности, маленькое «я» отрекается от престола и передает свое царство кому-то другому, часто персонажу, совершенно не готовому им управлять.
В такой ситуации возникают эмоции, способные блокировать осознание, запирая его внутри автоматически повторяющихся историй. Следуя готовым сценариям, мы можем реагировать быстро и эффективно, но эта реакция не обязательно будет иметь отношение к текущей ситуации. Таким образом, эмоции могут привнести хаос в моменты эмоциональной боли (Shweder, R.A., 1994). Одни и те же эмоции могут быть порталом к различным аспектам нас самих; часто это те аспекты и части, с которыми мы, как правило, себя не отождествляем на повседневной основе (Szymkiewicz-Kowalska, B., 2003).
Переживания, которые наше маленькое «я»  до сих пор не смогло объять и интегрировать, начинают возникать в поле нашего внимания. Юнг рассматривал некоторые эмоции как вторжение бессознательной личности (Hillman, J., 1992). Во многих культурах люди, находящиеся в состоянии сильного аффекта, считались одержимыми дьяволом или духом. Именно с этого места начинается путешествие к раненым состояниям сознания.

В начале – удивление

Эмоциональная боль очень часто содержит в себе элемент неожиданности, если речь о повторяющихся и предсказуемых ситуациях. В интервью с испытуемыми, переживавшими эмоциональную боль, наиболее частой первой реакцией было удивление. Это будто было так, что в момент эмоционально боли очень хорошо знакомый, предсказуемый мир разваливался на части. Вот несколько примеров:
    Я должен был играть в бридж с партнером, с которым заранее договорился об игре, но другой мой знакомый, тоже желавший сыграть с тем человеком, начал рассказывать обо мне всякие небылицы, чтобы отбить у моего партнера охоту со мной играть. Я был чрезвычайно удивлен; подобное поведение было совершенно для меня непостижимым.
    Я узнала, что муж завел интрижку. Сначала для меня это было настоящим шоком, и мне хотелось броситься под поезд.
    Коллега хотела вынудить меня дать ей отгул в обмен за тот день, когда она не работала. Она вела себя хитро и изворотливо; манипулировала мягкой стороной моей натуры. Наш разговор меня потряс и удивил, я не могла поверить, что кто-то способен так возмутительную лгать. И только потом я начала ощущать негодование.
Состояние удивления возникает, когда мы сталкиваемся с новой ситуацией, с незнакомым нам человеком или с кем-то, чье поведение невозможно заранее предугадать. Глава экзаменационной комиссии делает ироничное замечание по поводу вашей зачетной ведомости. Новый начальник начинает жаловаться, но вы не понимаете, в чем допустили оплошность. Друг вашего друга, с которым вы случайно столкнулись на улице и которого на самом деле не знаете, отпускает язвительный комментарий по поводу вашей одежды. Однако такое же чувство удивления возникает и в повторяющихся ситуациях, даже у людей, утверждающих, что они не ожидают ничего хорошего от своих собратьев.

Потому что все должно было быть иначе!

Чувство удивления не имеет отношения к нашим теоретическим, абстрактным знаниям о мире или нашим убеждениям. Оно случается «здесь и сейчас» в связи с нашими ожиданиями от другого человека, ожиданиями, которые мы не всегда осознаем. Во время терапевтической сессии женщина-руководитель высшего звена описывала свои чувства так:
Клиентка: Я действительно компетентный человек и не нуждаюсь в похвале. Но каждый раз, когда мой коллега меня критикует, я поражаюсь,
и в голове возникает фраза, похожая на припев: «Я не могу поверить, что она такое сказала!"
Когда она об этом говорила, губы дрожали. Поскольку ей было интересно «отслеживать» двойные сигналы, мы на некоторое время отложили образ коллеги в сторону и обратили внимание на процесс в фоне. Она начала усиливать сигналы, и дрожь распространилась на все тело, являя кого-то, кто сидит, свернувшись калачиком, и дрожит.
Клиентка: - Я - кто-то маленький и хрупкий. Я напугана, потому что на мою планету кто-то напал.
Терапевт: А какая она, ваша планета?
Клиентка: Там ни на кого не нападают. Безопасно, весь день Мама-Солнце светит в небе и защищает всех своими теплыми лучами…
В этот момент она остановилась, комментируя свое описание как бы со стороны:
Клиентка: Так вот оно что. Этот маленький человек у меня внутри живет в мире, сотканном из надежды. Он верит, что мир вокруг нас дружелюбен. И настаивает на том, что мир дружелюбен, не хочет признавать, что не всегда это так.
Этот кто-то, маленький и хрупкий, не каждый день появляется на сцене. Однако, когда его «сотканный из надежды» мир не получает внешнего подтверждения, он берет слово и реагирует, поначалу удивляясь. Потому что все должно было быть иначе!
Момент удивления часто напоминает кратковременный транс. Поранившемуся человеку кажется, что он не присутствует в полной мере, оказавшись зажатым между общей реальностью отношений, мгновение назад столь очевидной, и неизвестным миром по другую сторону края. Случается, что нам удается взять себя в руки и вернуться в отношения с позиции предыдущего первичного процесса или маленького «я». Но порой это оказывается непросто, и мы вступаем в царство раненых состояний сознания.

Отождествление с раненой фигурой

В раненых состояниях сознания мы отождествляем себя с фигурой, о существовании которой могли и не подозревать. Эта фигура реагирует и воспринимает ситуацию по-своему. Она функционирует в рамках определенной реальности, в которой смешиваются настоящий момент и ограничивающие нас, неразрешенные внутренние конфликты и роли. Эмоциональная боль вызывает эту фигуру к жизни в настоящем моменте.
Беззащитный ребенок, заблудившийся подросток, безнадежная мечтательница, женщина-воин, ищущая свою силу, благородный друг или какая-то другая фигура пытается выйти на сцену и произнести свои реплики. Эти фигуры ведут себя хаотично и непонятно. Они забирают контроль, но не берут на себя ответственность за свои действия; им не хватает самосознания.
Хелен и Джон Уоткинс писали, что эго-состояния направлены на защиту и поддержание своего собственного существования (Watkins, J.G., Watkins, H.H., 1987, с. 29). Мы можем сказать, что эго-состояния, как и любая другая система, пытаются поддерживать свою собственную идентичность, даже если это не несет блага всей личности.
Отождествляя себя только с частью своей личности, мы воспринимаем мир, вступаем в отношения и действуем, исходя только из этой ограниченной точки зрения.
Джон Уэллвуд, психотерапевт, специализирующийся на терапии взаимоотношений, говорит, что пробуждение «бессознательных идентификаций» является одной из функций близких отношений (Wellwood, J., 1996). Сознательно мы отождествляем себя с принимаемой частью опыта, например, с тем, что мы компетентны, и в то же время не принимаемая часть, например, чувство неуверенности, становится основой для «бессознательной идентификации». В наших близких отношениях мы более подвержены эмоциональной боли: конфликты раскрывают нашу бессознательную идентичность, которую мы пытались скрывать в течении всей своей жизни (Wellwood, J., 1996). Проблемы начинаются при активации такой идентификации. Например, мужчина перестает гибко реагировать на определенную часто встречающуюся ситуацию. Это похоже на впадение в транс, вместо того чтобы замечать происходящее и на него реагировать, он мысленно пересматривает какое-то старое кино. Возможно, гнев жены заставляет его почувствовать себя беззащитным ребенком. Находясь в состоянии транса, он может видеть себя маленьким мальчиком, которого ругает его мать (Wellwood, J., 1996, с. 35).
По мере того как отождествление с частью переживания становится сильнее, снижается способность к метакоммуникации. Сновидческой фигуре неизвестно, что она - всего лишь часть личности, или что мир вокруг нее - не единственный существующий мир. Чарльз Тарт описывает это явление следующим образом:
«Человек, захваченный состоянием тождественности, обычно не знает, что он находится в каком-то отдельном состоянии, и не знает, что это состояние не представляет собой всю его сущность. (...) Все ваше сознание отождествляется с этим состоянием; ничего не остается за пределами такого состояния, и нечему предупредить вас о том, что происходит» (Tart, Ch., 1987, с. 119-120).
В такие моменты сознание внутри нас сворачивается в маленькое, узкое пространство, из которого мы можем видеть только свою собственную боль или разрушительную и ранящую силу нашего оппонента.

Ловушка захлопнулась

В момент эмоциональной боли границы обретают более четкие очертания. «Мы» превращается в «я» и «ты». Человек, мгновение назад близкий и значимый, становится незнакомым и враждебным. Мир предстает однозначно разделенным. В этом переживании очень часто возникает ощущение, что ты заперт в ограниченном пространстве и времени, внутри контекста и содержания, из которых не в состоянии вырваться. Действительно, трудно участвовать в чем-то, не связанном с эмоциональной болью, словно существует невидимый барьер, останавливающий поток между тем, что находится внутри этого раненого состояния, и тем, что находится за его пределами.
    «Когда мой жених сказал, что уезжает в отпуск без меня, я почувствовала, как что-то внутри меня захлопнулось, вернее, закрылось со мной внутри. Друзья повели меня в кино, и мне было трудно следить за сюжетом фильма. Позже, когда на обратном пути они рассказывали мне забавные и приятные вещи, казалось, их слова не могут пробиться сквозь какой-то барьер и не доходят до меня. Я понимала, что они говорят
что-то приятное, но я этого не чувствовала».
    «Моя девушка очень раскритиковала мой перевод и, что еще хуже, сделала это в очень мерзкой манере. Потом мы пошли на вечеринку; всем нравилось, атмосфера была потрясающей, а я ощущал себя так, словно нахожусь вне праздника. Мне все это время казалось, что я притворяюсь, что нахожусь там, потому что на самом деле я пребывал в порочном круге своих собственных мыслей».
Изображение замкнутого пространства, окруженного четко различимой границей, часто появлялось на рисунках, выполненных людьми, которых попросили изобразить на бумаге их «раненые состояния сознания».

Вдали от консенсусной реальности

Изменяя нашу идентификацию, эмоциональные раны отбрасывают нас за край, в другие миры, отличные от реальности повседневной жизни. Раны привносят в нашу реальность низкий сон отношений, пробуждают застарелые истории и открывают двери в миры, населенные духами прошлого.
Эмоциональные раны часто извлекают из нашей памяти ситуацию или историю, не нашедшую удовлетворительного разрешения в прошлом. То, что происходит «здесь и сейчас», интерпретируется в рамках такого мира прошлого и относится к паттернам незавершенных реакций.
Развитие аналитической психологии и психотерапии в прошлом веке помогло нам понять, как текущие события наслаиваются на предыдущий опыт. Неразрешенные конфликты на определенных этапах развития, травмирующий опыт и ранние модели взаимодействия являются источником паттернов, которых мы склонны придерживаться в текущий момент события. Эти паттерны особенно заметны в сложных ситуациях.
Переживание эмоциональной боли очень часто запускает такие сценарии. Человек находится посреди некой истории, которую он рассказывает себе и другим с позиции одного из персонажей, но рассказчик при этом отсутствует. Мы находимся в той области, где за спинами людей, живущих в консенсусной реальности, скрываются фигуры из их прошлого, разыгрывающие свои собственные пьесы. Моя клиентка говорит:
«С моим мужем время от времени кое-что происходит. Иногда это может быть спровоцировано даже самой незначительной вещью. Например, если наш сын не встает из-за стола, чтобы открыть мужу дверь. Делая домашнее задание, сын всегда слушает музыку, поэтому обычно не слышит, когда мы приходим домой. Мой муж об этом знает, вернее, обычно знает, потому что вчера все было совершенно по-другому. Его невозможно было переубедить. С ним такое случается. В эти моменты он оказывается внутри какой-то истории. Он как будто ничего не сознает, погружен в свои мысли, ничего не видит, кроме этой истории. История называется «Меня никто не уважает». Не принимается ничего из того, что происходит за пределами этой истории.
Глядя со стороны, я вижу абсурдность таких рассуждений и знаю, что услышит человек звонок в дверь или нет, зависит от того, насколько громко звучит музыка, а не от того, кого он уважает. Я знаю, что за пределами его истории есть другой мир, и пытаюсь до него это донести. Мне это кажется таким очевидным, но его невозможно переубедить.
Я знаю, на это есть причины. Знаю, внутри него живет боль о том, что его никто не ценит. Потому что так и было. Он был самым младшим в своей семье, и его братья на него срывались. Некому было его защитить; отец был таким же, ему необходимо было постоянно показывать свое превосходство. Поэтому каждый раз, когда задевается эта струна, он впадает в ярость, но в то же время будто запирается где-то в этом переживании, в этой истории».

Недостающие элементы старой головоломки

Часто центральным элементом, организующим переживание в раненых состояниях сознания, является поведение или реакция, не состоявшиеся в прошлом. Мы не сможем взять на себя ответственность за то, что происходит с нами сейчас, если не найдем ответа, который удовлетворит кого-то, кем мы являлись в первоначальном сценарии. Такое «отсутствие реакции» тогда, в прошлом, превращается в «отсутствие ответственности» в настоящем. Одна женщина мне рассказала следующую историю:
«В субботу мы договорились пойти с нашими детьми и моим шурином в итальянский ресторан. Когда я приехала домой, мой шурин уже был там, сидел с моим мужем за столом и пил чай. Несмотря на то, что я очень устала после целого рабочего дня, перспектива куда-нибудь пойти привела меня в отличное настроение. Внезапно мой шурин встал и сказал:"Ладно, мне нужно идти, у меня встреча".
Я почувствовала, словно падаю в черную дыру. Собрала все свои силы, чтобы не расплакаться. Почему я не могла в тот момент сказать: "Эй, подожди минутку! Это у нас была назначена встреча?!" Вместо того чтобы это сделать, я быстро пошла в свою комнату и разрыдалась. Я чувствовала себя одинокой, покинутой, беспомощной, как будто весь мой мир развалился на части, хотя это был всего лишь ужин с моим шурином!
Когда я взяла себя в руки и рассказала мужу, что произошло, он удивленно посмотрел на меня и спросил: "Почему ты просто не напомнила ему, что у нас с ним была назначена встреча? Эта встреча не была важной, он просто забыл о том, что мы куда-то собирались вместе пойти, вот и все".
Действительно, почему же я ему ничего не сказала? В прошлом кое-что научило меня, что человек не должен отстаивать свои потребности прямо. Если другая сторона забыла о наших договоренностях, то мне остается только молча страдать. Это как большая рана, полная множества детских воспоминаний о ситуациях, когда я не могла рассчитывать на других, когда никто не соблюдал предыдущие договоренности, и мне нельзя было ничего сказать. Тот, кто сказал бы: "Эй, подожди минутку, ты же с нами договаривался о встрече", отсутствовал, и у меня внутри до сих пор не хватает этой фигуры...»
Вокруг незавершенной ситуации образуется край. Первичный процесс - это хождение по кругу внутри какой-то истории, в то время как другие возможности остаются за ее пределами.

Предыдущий опыт насилия и экстремальные состояния

Согласно определению насилия, принятому в процессуальной работе, насилие имеет место, когда одна сторона использует силу (психологическую, социальную, физическую) против другой стороны, не способной себя защитить, поскольку такой силы в ее распоряжении нет. В ситуации насилия нет возможности отреагировать; система не может найти ответ на такую ситуацию. Присутствует только одна сторона; другая сторона исчезает. «Я» не способно реагировать, как будто оно не существует. Эта трещина остается в структуре нашей психики и организует поток переживаний в ситуациях, напоминающих нам о предыдущем насилии. Не хватает осознающего центра, способного взять на себя ответственность за то, что он испытывает. Роли появляются, но появляются без наблюдателя или руководителя. Если эмоциональная боль касается областей, связанных с насилием, реакция человека, которому причинили эмоциональную боль, покажется неадекватной или экстремальной любому стороннему наблюдателю.
Используя термины процессуальной работы, мы можем сказать, что эти переживания близки к экстремальным состояниям сознания. Человек полностью идентифицирует себя с фрагментом своего переживания и не обладает способностью к метакоммуникации, что является одним из основных критериев, определяющих состояние как экстремальное. Одна из моих пациенток, посетившая несколько терапевтических сессий, описала это так:
«Он что-то говорит мне холодным, надменным голосом, и я исчезаю. То же самое происходило, когда меня избивали, и сейчас даже такой детали достаточно, чтобы напомнить мне ту атмосферу. Я уже об этом знаю, но все еще не могу ничего с этим поделать. Если бы я еще присутствовала в текущей ситуации, я могла бы оценить, что в ней не происходит ничего серьезного. Но нет, меня уже здесь нет. Я точно так же напугана, как и тогда, я окаменела, как и тогда, и меня тут нет. Это какая-то сумасшедшая игра, происходящая одновременно в настоящем и в прошлом, и я ее никак не контролирую. Я не замечаю, как светит солнце, что мы на берегу моря; волны, соленая вода, ветер – все это как будто находится за толстой стеклянной панелью, недоступно. Я где-то в другом месте, и самое худшее, что там я тоже не могу себя найти. На самом деле, я просто не существую, нет чувства контроля, есть просто реакции на раздражители, они похожи на осколки разбитого стекла. Эти реакции ранят меня, ранят всех остальных, и ничего не меняется. Я говорю то, чего не хочу говорить, я злюсь, волнуюсь, но все это глупо и отстраненно. Там действуют какие-то ужасающие силы, а я не существую».
Такие ситуации чаще всего случаются, когда подобная «маленькая ремарка» каким-то образом пробуждает травмирующие воспоминания из прошлого. Границы вокруг травматических переживаний особенно прочны. Поэтому в психологической литературе мы говорим об «отщепленных частях личности», функционирующих независимо. Другими словами, они отделены непроницаемой границей.
Хелен и Джон Уоткинс утверждают, что если границы между состояниями эго проницаемы, то существует возможность гибко использовать ресурсы, принадлежащие этим состояниям. Если границы фиксированы и непроницаемы, активированное «эго-состояние», беря на себя контроль за восприятием и поведением, ограничивает доступ к информации, установкам и переживаниям, находящимся за его пределами (Watkins, J.G., Watkins, H.H., 1997).
Внутри этих границ, как в крепости, живут фигуры и «призраки» и устраивают свои ежедневные представления, обычно по схожим не приносящим им никакого удовлетворения сценариям. При всякой возможности, когда что-то расшевелило и пробудило спящие прямо под поверхностью нашего сознания фигуры, представление начинается снова. Как на балу-маскараде, уже давно существующие персонажи наряжаются в новые костюмы, но главный сценарий остается прежним.

Время и его уловки

Такое состояние может продолжаться всего мгновение, иногда настолько короткое, что человек едва успевает его ощутить. Или же может длиться несколько дней и даже месяцев. Иногда потенциально незначительное замечание родственника или близкого друга может спровоцировать лавину  совершенно немыслимых, казалось бы, переживаний.
Человек, на которого подействовали такие «незначительные» замечания, исчезает в своем собственном мире, иногда полностью пресекая любые попытки к нему обратиться – общаться с ним просто невозможно. Порой кажется, что он не присутствует полностью, выглядит задумчивыми, или же вокруг него царит специфическая атмосфера. Раненые состояния сознания можно понимать как особое сопровождающее нас настроение.
Многие исследователи утверждают, что основным критерием, отличающим эмоцию от настроения, является продолжительность. Анализируя функции этих процессов, Р. Дж. Дэвидсон предполагает, что эмоции чаще всего пробуждаются в ситуациях, требующих адаптивных действий, и когда эмоции пробуждаются, то обычно это сопровождается активностью вегетативной нервной системы, направленной на поддержание действий, предпринятых в результате воздействия эмоции. Для сравнения, основная функция настроения - модулирование и выбор когнитивной деятельности (Davidson, R.J., 1994). Во время раненого состояния сознания нам кажется, что мы находимся в заколдованном мире. Как выразился один из моих клиентов:
«Когда кто-то меня ранит, я впадаю в такое настроение, которое длится и длится... Эти настроения подобны водяным нимфам. Они затягивают тебя все глубже и глубже, обольщают, застилают глаза, утягивают в прошлое, в свой подводный, подсознательный мир. А там вытворяют с тобой все, что захотят. У них там есть свои дворцы, свои острова, свои миры, в которых все устроено по-другому, миры об этом и том, со своими собственными правилами, разбавляющие  все приходящее извне. Эти нимфы или другие подводные существа захватывают власть, делают с тобой все, что пожелают, ты всего лишь беспомощная медуза, даже если считаешь себя воином. И в их подводном театре ты начинаешь играть свою роль... И почему-то я постоянно возвращаюсь туда, брожу в полуприсутствующем состоянии, как будто одновременно ищу сокровища в их сундуках, спрятанных где-то на морском дне, среди водорослей и водоворотов...»

Таинственные источники

Истории, с которыми мы сталкиваемся в моменты эмоциональной боли, могут иметь и другие корни. Буддисты считают, что наши эмоциональные реакции определяются опытом предыдущих воплощений. В этом случае боль связана с чем-то, что произошло с другим человеком (как это понимается в консенсусной реальности), в другое время и при других обстоятельствах. Эмоциональная рана выводит эту «кармическую» боль на поверхность (Gendyn, Rinpocze, 1992).
Социобиологи Туби и Космидес (1990) говорят о прошлом всех видов. По их мнению, ситуации, в которых организм оказывается в данный момент, на самом деле являются структурой ситуаций, повторявшихся в прошлом его предков. Организм «видит» ситуации, поэтому готов реагировать на них в адаптивных категориях, хотя это адаптация не к текущим ситуациям, а к тем, которые имели место в прошлом данного вида. Эмоции заставляют организм реагировать так, как если бы некоторые вещи были истинными в настоящем (независимо от того, истинны они или нет), потому что они были истинны в прошлом.

Типичные элементы различных состояний сознания

Одержимое вращение ума по кругу может быть не меньшей пыткой, чем вращение ломающего кости колеса, словно кружение воспаленного разума вокруг одной центральной точки, такая сумасшедшая карусель, которую мы не в силах остановить, хотя с каждым кругом нам все хуже и хуже.

Анджей Щеклик, Катарсис

Раненое состояние сознания, как и любое другое измененное состояние, может быть понято как специфическая парадигма, при помощи которой мы воспринимаем и интерпретируем реальность (Tart, Ch., 1998). Хотя каждая эмоциональная рана уникальна и пронизана определенным содержанием, некоторые элементы этой парадигмы схожи и связаны с конкретными изменениями в поведении и общении. Ниже представлены наиболее часто повторяемые правила, регулирующие раненые состояния сознания, и типичные для них формы поведения и общения.

Восприятие и мышление

    Восприятие текущей ситуации с точки зрения части, отличной от «я»
    Сосредоточение внимания на информации, подтверждающей свойственную этой конкретной фигуре интерпретацию реальности
    Склонность отстаивать свою точку зрения
    Интерпретация информации в соответствии с правилами (парадигмой), управляющими определенным состоянием сознания
    В отношениях: сосредоточение на различиях и отсутствие поиска сходств
    Недостаток гибкости
    Сужение временного диапазона
    Изменение в иерархии важности: данные, относящиеся к эмоциональной ране, наиболее важные
    Многочисленные повторения одного и того же цикла мыслей
    Обостренное восприятие негативных и угрожающих сигналов
    Снижение способности воспринимать собственное поведение и процесс взаимодействия

Эмоции

    Поляризованные переживания: отсутствие контакта со своими эмоциями или охваченность чрезвычайно сильными эмоциями
    Ограниченная способность контролировать эмоции
    Типичные эмоции: печаль, отчаяние; гнев, ярость; беспомощность

Телесные ощущения

    Паралич
    Напряженные мышцы
    Жесткие суставы
    Тремор мышц
    Дрожь
    Румянец
    Бледность
    Давление, напряжение и другие затруднения в области солнечного сплетения, сердца или горла
    Затрудненность дыхания

Поведение

    Непоследовательное
    Импульсивное
    Зажатое
    Может быть непонятным в контексте консенсусной реальности

Общение

    Отсутствие реакции на обратную связь или обвинение другого человека в том, что он дал неправильную обратную связь
    Обвинение другого человека в демонстрации двойных сигналов
    Склонность воспринимать утверждения буквально и настаивать на их интерпретации по-своему
    Отсутствие интереса к намерениям другой стороны
    Сосредоточение внимания на доказательстве своей правоты или на нанесение поражения другому человеку
    Уход в себя, заползание в свою раковину
    Возложение вины, обвинение
    Склонность воспринимать высказывания как направленные против себя
    Взрывы эмоций
    Нарушенная способность к де-центрированию (выходить за рамки собственной точки зрения, уметь замечать точку зрения другого человека)

Раненое состояние сознания создает, как мы видели, свой собственный особый мир – трудный как для переживающего его человека, так и для окружающих этого человека людей, не понимающих, что происходит: экстремальные реакции, чрезмерная уязвимость или неожиданное замыкание в себе. Конечно, вид и сила реакции могут зависеть, помимо прочего, от того, какие фигуры населяют собственный внутренний мир эмоциональной боли этого человека.



ГЛАВА 6
Мифические гости

В мире, где доминирующий социальный миф рассказывает нам о жертве и преследователе, чего мы можем ожидать, как не ситуаций, при которых малые фрагменты будут друг другу противостоять...

Анонимное высказывание, найденное в Интернете

Паттерны в поле эмоциональной боли

В момент эмоциональной боли один мир распадается на два. На сцену выходят главные герои пьесы: тот, кого ранили, и тот, кто ранил, жертва и преследователь. Кто-то причиняет боль; другой страдает. Вокруг этой базовой поляризации возникает серая зона, наполненная иными смыслами. Там стороны не столь очевидны: жертва применяет силу, преследователь страдает. Этот опыт не только переживается, но и используется в иных целях.
Эмоциональные и когнитивные аспекты переживания эмоциональной боли могут быть локализованы в ряду повторяющихся паттернов. В этой главе я намерена описать эти паттерны, представив галерею типичных, проявляющихся внутри паттернов персонажей, потому что в мире эмоциональной боли некоторые персонажи точно появятся, словно они постоянно в нем обитают. Они могут принимать разные формы, надевать маски, менять свои обличья, но их основные роли остаются прежними. Такие роли создают транс-личностные паттерны, которые, подобно юнгианским архетипам, становятся организующим принципом восприятия, эмоций, мотивации и поведения.
Паттерны, возникающие в поле эмоциональной боли, обычно понимаются интуитивно. Мы можем обнаружить их в мифах, в старых и современных сказках, в фильмах и мультфильмах, в искусстве и в повседневной жизни. В этой главе описаны следующие роли и персонажи: жертва, мститель, террорист, преследователь, герой и спасатель.

Жертва в верованиях и мифах

В ситуации эмоциональной боли наше «я» – особенно наши чувства – становится жертвой пренебрежения или нападения. Прежде чем мы продолжим описывать роль жертвы, давайте взглянем на значение и происхождение этого понятия. Слово «жертва» имеет несколько значений. Производное от латинского victima, оно первоначально обозначало «живого человека или животное, принесенное в жертву в религиозном обряде», но также имело значение «человек или вещь, страдающие от вреда, смерти и т.д., от причиненного другим или от какого-либо неблагоприятного действия или обстоятельства» (Collins English Dictionary, 2003).
Согласно Мирче Элиаде, мифы, описывающие жертвоприношение (первоначально - добровольное самопожертвование бога), широко распространены в аграрных культурах. Съедобные растения создаются в результате самопожертвования бога; творение может быть завершено только тогда, когда оно начинается с того, что живое существо приносит себя в жертву. Жизнь может родиться лишь из другой принесенной в жертву жизни; насильственная смерть созидательна в том смысле, что на ином плане бытия принесенная в жертву жизнь проявляется более интенсивно (Eliade, M., 2004).
В психологическом смысле суть жертвоприношения заключается в добровольном приношении себя или части себя в жертву. Ритуалы предназначены для повторения этой первоначальной ситуации и преображения сознания человека. Однако в процессе развития культуры произошло существенное изменение: жертвоприношение перестало быть самопожертвованием, и были изобретены различные замещения. Занять чье-то место. Изначальная суть отречения и трансформации исчезла. Основное внимание уделяется удовлетворению потребностей богов, богов, требующих жертвы, но не внутреннему аспекту переживания. Истинная суть жертвоприношения заключается в том, что человеку необходимо пожертвовать каким-то аспектом своего «я». Если этот аспект воплощен в животном, то вместо того, чтобы приносить в жертву свою собственную животную природу, приносят в жертву животное (Campbell, J., 1989).
Культура предлагает нам множество примеров пренебрежения самобытным и индивидуальным переживанием приносимого в жертву человека. В некоторых сообществах и в определенные исторические периоды жертвы будут ощущать, что удостоились чести; они сами будут решать, готовы ли быть принесенными в жертву. Королей и правителей приносили в жертву: считалось, что ритуальное убийство короля приносит новую жизнь. Однако в других культурах короли были хорошо защищены, и боль и страдания доставались кому-то другому, тому, кто не мог отказаться от участия. Вот где возникает раскол между тем, кто совершает жертвоприношение, подтверждая таким образом свою власть и привилегии, и тем, кого приносят в жертву. Хотя в таких жертвоприношениях, совершаемых как часть религиозных обрядов, все еще можно усмотреть некий смысл, без религиозного измерения смысл жертвоприношения исчезает полностью. Но роли никуда не пропадают.

Жертва

В одной из наиболее полных опубликованных за последние десятилетия книг о травме Джудит Херман пишет, что самая суть переживаний жертвы заключается в неспособности защитить себя. Борьба и бегство - две естественные тенденции в угрожающей ситуации. Возникают реакции, помогающие человеку продемонстрировать такое поведение: возбуждение, сосредоточенность на настоящем моменте, страх и гнев (Herman, L.J., 1992).
Для жертвы эти реакции бесполезны. Настороженность, концентрация внимания и эмоции не выполняют своих функций, хотя это не значит, что они исчезают. Однако будучи не использованы, они теряют свою ценность и свой потенциал. «Каждый компонент обычной реакции на опасность, утратив свою полезность, продолжает еще долго существовать в измененном и преувеличенном состоянии после того, как реальная опасность исчезнет» (Herman, L.J., 1992, p. 34). Питер Левин идет дальше, заявляя, что сам по себе триггер не вызывает травматических симптомов как таковых. Они возникают в результате замирания остающейся не использованной и не разряженной энергии (Levine, P.A.,  1997).
Травматический опыт влияет на базовое чувство автономии и целостности, иногда даже на сам смысл человеческого существования. Если описать это метафорически: переживания жертвы - черная дыра, пустота, вакуум. Защита и все другие удовлетворительные реакции находятся за пределами досягаемости. Или, может быть, отсутствует тот, кто мог бы присвоить эту реакцию и реализовать ее. «Я» развалилось на части, и никакой замены до сих пор не найдено. Основная структура, объединяющая все психические функции, фактически исчезает на короткий или продолжительный период времени. В подобной ситуации жертвы каким-то образом оказываются  «отделены» от своего опыта. Можно говорить об отсоединении, отключении и дистанцировании от самого себя (Mindell, Arnold, 1995; Szymkiewicz-Kowalska, B., Duda M. , 2003).
Контакт с известным, предсказуемым миром обрублен. Также отключаются и чувства жертвы. Находящийся в состоянии жертвы человек является участником событий, происходящих здесь и сейчас. Он утрачивает чувство контроля и ощущение своей силы. Такое состояние переживается как беспомощность и безнадежность. Бессилие - второй основной элемент переживания жертвы вслед за чувством пустоты. «Я был не в состоянии ничего сделать». «Если бы я попытался защититься, результат был бы намного хуже». Происходит поляризация континуума силы и слабости: вся сила находится на другой стороне, вся беспомощность является частью опыта жертвы. Беспомощность, боль и страх - вот то, что мы испытываем, когда против нас используется сила, от которой невозможно защититься. Хотим мы этого или нет, эти чувства есть часть нашей человеческой судьбы. Непринятые и нами отвергнутые, они удерживают энергию. Запертые в старых историях, эти переживания создают сценарии, в которых жертва становится сложной и неоднозначной ролью.
Существует разница между опытом жертвы и ролью жертвы как таковой. В паттернах или архетипе жертвы как роли существуют две поляризации: одна - страдание и беспомощность, а другая - использование этих страданий и беспомощности для достижения определенных целей. Когда роль жертвы выходит за рамки ситуации эмоциональной боли и нападения и продолжает существовать в других обстоятельствах, жертва тем не менее не соприкасается со своей силой. Она ищет эту силу, выдвигая обвинения в адрес других людей и за все их порицая. Подобное поведение обеспечивает жертве эрзац-форму власти.
Кэролин Майсс (2001), автор популярных книг, основанных на юнгианской концепции архетипов, утверждает, что архетип жертвы связан с низкой самооценкой, беспомощностью и склонностью обвинять других и обстоятельства в том, что происходит с тобой самим. Бессилие и боль продолжают оставаться где-то за сценой и организуют переживания из своего укрытия. При таком подходе жертва никогда не берет на себя никакой ответственности за последствия своих действий. Она не является ни субъектом, ни автором своих действий: все, что с ней происходит - с ней приключается, и все остальные оказываются виноваты в ее неудачах, проблемах и несчастьях.
Офер Цур (1994) утверждает, что психология последних нескольких десятилетий укрепила позицию жертвы, хотя и нельзя назвать эту тенденцию однозначно позитивной. Укрепление не обязательно означает трансформацию. Все еще отождествляя себя со слабостью и беспомощностью, жертва начинает действовать с позиции морального превосходства. Положение жертвы, понятое таким образом, можно отличить, по мнению Цура, по нескольким характерным признакам. Жертва не только не виновна в том, что произошло, когда это произошло; она даже отдаленно ни за что вообще не несет ответственности. Из-за этого жертва имеет право обвинять других и перекладывать вину на них и пользуется этим правом с чувством морального превосходства. Она считает, что заслуживает того, чтобы ее однозначно и постоянно любили другие. Если она прибегает к насилию, то делает это с чувством моральной правоты, убежденная в том, что имеет на это право и что насилие всегда происходит в целях самообороны.
На практике роль жертвы очень часто связана с существованием множества незавершенных сценариев. Личность жертвы застряла в беспомощности, сопряженной с болью, потому что у нее нет доступа к тому месту и той власти, в которых она нуждается. В роли жертвы отчаяние, гнев, беспомощность, жажда мести, чувство неполноценности и морального превосходства сосуществуют друг с другом. В результате возникает серая зона, где за границей беспомощности затаились мститель, преследователь или террорист.

Мститель

Мститель - это человек, четко отождествляющий себя со своей силой и без колебаний ее применяющий. Он, напротив сосредоточен на том, чтобы использовать свою силу для достижения цели, которую считает подходящей и правильной. Согласно словарю английского языка Collins (2003), месть - это «акт возмездия за нанесенные обиды или увечья, то есть отмщение». Кэролин Майсс (2001) утверждает, что в основе архетипа мстителя лежит потребность расквитаться и воздать по заслугам, часто используя агрессивные средства. Хотя великие религии мира учат прощению, в них можно найти также послания, касающиеся мести. Минделл пишет о том, что возмездие, «око за око», есть форма духовности, своего рода духовная сила, существующая для уравновешивания социальной несправедливости (Mindell, Arnold, 1995).
Мститель обычно пытается сводить счеты за рамками действующего в конкретном сообществе закона. Он находится вне существующего порядка, поэтому в сказках часто носит маску или переодевается. В то же время ему хорошо известны правила этого сообщества и, при желании, он мог бы адаптироваться к нему и жить в нем. Однако он этого не делает, потому что не может смириться с несправедливостью, свидетелем которой он стал или с которой столкнулся сам. Так случилось, что он оказался последним праведником, наделенным сверхъестественными способностями и пришедшим в мир, утративший закон и порядок. Брюс Уэйн стал свидетелем убийства своих родителей и посвятил свою жизнь отмщению. Чувство несправедливости, гнев и жажда мести заставляли его бороться со злом и несправедливостью в мире. Найдя свой необычный костюм, он стал Бэтменом, защитником закона в городе Готхэм.
Мститель отправляет преступнику послание. Часто недостаточно того, чтобы преступник погиб; мститель хочет, чтобы тот знал, почему умирает. Главный герой романа Фредерика Форсайта "Мститель"  (2004) потерял дочь, которая была соблазнена, использована и убита. Он применяет весь свой вьетнамский военный опыт, чтобы поймать убийцу, и когда злодей умирает, отец-мститель произносит имя своей дочери. Мститель может, подобно отчаянному из одноименного фильма Роберто Родригеса (1995), попытаться свести счеты со своими собственными обидчиками. Но также может и защищать тех, у кого недостаточно власти или средств, чтобы требовать справедливости. Мститель может оказываться и по другую сторону закона, подобно крестному отцу из одноименного фильма Фрэнсиса Форда Копполы (1972), персонажу, к которому обращаются ищущие справедливости люди, не находя ее в рамках закона.
Однажды, во время терапевтической сессии, одна из моих клиенток рассказала мне об очень болезненном предательстве. Ее партнер, которому она очень доверяла, завел роман со своей секретаршей. Основным переживанием моей клиентки во время этой сессии было ощущение разрывающей боли в области солнечного сплетения. Отложив в сторону ее эмоциональные переживания и когнитивные интерпретации, мы сосредоточились на телесных ощущениях. Сначала боль была более отчетливой, острой, «как будто кто-то резал ее внутренности острым, как бритва, кинжалом». Затем моя клиентка спонтанно вскочила со стула и заняла другую роль: она начала представлять и разыгрывать ситуацию, когда кому-то разрезают живот кинжалом. Я наблюдала колоссальную сосредоточенность, собранность и силу.Ее движения были решительными и резкими, в то же время плавными и полными особой грации. «Я чувствую, словно я женщина из какого-то древнего племени. Кто-то совершил большую несправедливость по отношению к моему народу. И единственная цель моей жизни - за них отомстить. Наступает момент, когда я нахожу человека, совершившего преступление. Я знаю, он должен умереть. Но я исполняю месть медленно». В тот же миг, подобно миму, она рассекла воздух на высоте живота воображаемого преступника, рассекла уверенным, но медленным движением. Внезапно остановилась. «Бывает такой момент, когда он смотрит мне прямо в глаза и говорит: "Больно". Я не могу его спасти, но в каком-то другом смысле, на каком-то духовном плане я знаю: он был спасен, потому что ощутил боль».
В этом смысле мститель вершит правосудие, возвращая причиненную боль. В отличие от спасателя, цель которого – избавить всех от страданий, мститель заставляет страдать обе стороны. «Мститель» содержит в себе обе точки зрения, но не принимает полностью ни одну из них и ни с одной из них не соглашается. Его действия -  ответ на то, что случилось ранее, следовательно, центр его действий размещен снаружи, на территории виновного. У него самого «иного выбора нет». В этом смысле, что бы он ни делал, он делает это лишь вследствие того, что произошло, не обладая внутренней свободой. Он должен выполнить свою задачу.

Террорист

Если сегодня мы представим себе, как располагается фигура террориста на тактической карте, то она окажется вариантом позиции жертвы, наиболее удаленным от позиции преследователя. Феномен политического терроризма - одновременно комплексное и современное явление. Писать о террористе в тех же терминах, что и о других ролях, сложнее, потому что этот паттерн еще не закрепился в коллективной мифологии. Тем не менее мы можем наблюдать его в конкретных общественно-политических событиях. Вероятно, такой паттерн будет становиться все более распространенной формой реакции на полученную эмоциональную боль, поэтому представляется разумным изучить эту роль, даже рискуя столкнуться с обвинениями в том, что она еще не была достаточно проработана теоретически и представлена в специальной литературе.
Террористы считают себя жертвами. Они прибегают к крайним средствам не потому, что этого хотят, а потому, что считают себя обязанными так поступить. Страдание и воспринимаемое отсутствие выбора будут общим переживанием как для жертвы, так и для террориста. Брюс Хоффман в своей основанной на более чем двадцатилетнем исследовании феномена терроризма работе, подчеркивает, что террористы не идентифицируют себя как террористов. Обороняясь, они вынуждены применять насилие против репрессивной страны, против другой этнической или националистической группы или против бездушного международного порядка. Террористы не признают того, что они террористы; они обвиняют общество, правительство или социально-экономическую систему (Hoffman, B., 1998).
Они не могли бы принять мир, предписывающий какое-то место потенциальному террористу в рамках общепризнанных закона и порядка. Также этот мир глух, слеп и бездушен, и поэтому нет никакой возможности договориться. Террористы не заявляют о своих правах в рамках существующего порядка. Их цель - поколебать этот порядок или полностью его уничтожить. Для них это единственный выход. Существующая система, по мнению террориста, не имеет причин для самостоятельных изменений. Минделл пишет, террорист - это дух тех времен, когда наличествующая потребность в культурных изменениях блокируется (Mindell, Arnold, 1995).
Если мы заглянем внутрь роли террориста и поищем глубочайшую мотивацию, мы обнаружим глубокий идеализм и потребность в самопожертвовании, принимающие драматическую и разрушительную форму. Согласно Арнольду и Эми Минделл, поиск свободы, стремление к лучшему миру для себя и других, готовность отдать свою жизнь за что-то большее, чем ты сам, и террор как таковой (подавленный страх, превратившийся в ярость) - все это важные составляющие роли террориста. Таким образом, террорист становится зеркальным отражением того, что ненавидит больше всего (Mindell, Arnold, Mindell, Amy, 2001).
Политические террористы не соблюдают международные конвенции. Они не уважают необходимость создания безопасной площадки для переговоров, на самом деле, чем ниже уровень безопасности, тем лучше. Чем больше сотрясается система, тем больше возникает возможностей для перемен. Б. Хоффман пишет, что одним из фундаментальных смыслов существования международного терроризма является неприятие тех ограничений, что появляются как результат правил войны и кодексов поведения. Международный терроризм презирает любые концепции, предполагающие ограничение зоны боевых действий и не соблюдает концепцию нейтральной территории (Hoffman, B., 1998). Поскольку порядок в консенсусной реальности для него неприемлем, террорист часто понимает свои действия в другом измерении, с позиции другой реальности. Он использует религию и духовность таким образом, чтобы они позволяли ему оправдывать свои цели и методы.

 Агрессор

В языке повседневности и в языке психологических теорий существуют различные термины для обозначения роли, комплементарной роли жертвы: преследователь, диктатор или агрессор. Каждый из этих терминов подчеркивает определенный аспект данной роли. Я выбрала слово «агрессор» в качестве обобщающего термина из-за его популярности в психологической литературе, а также потому, что, по-видимому, оно обладает наибольшим потенциалом, но я также использую и другие термины.
Преследователь - это тот, кто «подавляет или изводит жестоким обращением» (The American Heritage Dictionary, 2000). Похожие слова: мучитель (тот, кто причиняет сильную физическую боль или душевные терзания) или угнетатель (тот, кто подавляет других жестоким и несправедливым использованием силы или авторитета). Агрессор ассоциируется с негативным аспектом власти: это тот, кто злоупотребляет властью или авторитетом, кто использует их не «ради» других, а «против» своей жертвы. Он увеличивает свою власть или самоуважение за счет кого-то более слабого. Таким образом, потенциальная жертва необходима для агрессора, потому что увидеть свою силу он может только тогда, когда она отражается в слабости жертвы.
Агрессор является или пытается быть высшей властью в данных конкретных обстоятельствах. Он определяет этот мир и навязывает свое определение другим. Его цель - абсолютная власть. Если он занимает главенствующее место при установившемся порядке, власть останется в его руках. Если он занимает более низкую позицию в иерархии, то будет стремиться установить и поддерживать какой-то определенный порядок, при котором будет занимать высокое положение. Как представитель системы, он может использовать свое положение для того, чтобы ставить других в такую позицию, которую он сам занимать не хотел бы. Таким образом, отстаивая порядок, агрессор защищает свое положение и свои привилегии. Он обладает властью определять реальность, и его определение становится обязательным для обеих сторон: для агрессора и для жертвы.
Агрессор не чувствует боли, которую сам причиняет. С его точки зрения, он либо реализует какие-то очевидные права, либо наказывает тех, кто совершил что-то противоправное. Он действует либо для удовлетворения своих потребностей, ощущая, что этого заслуживает, либо во имя каких-то высших целей, защищая определенный порядок. Именно агрессор «переходит на темную сторону Силы» (если обратиться к метафоре из «Звездных войн», величайшего мифа современности). Это Император, Дарт Вейдер, лорд Волдеморт и все те, кто подчиняется их приказам.
Суть «Темной стороны силы» в том, что эта сила «бессердечна» – следовательно, закрыта для чувств и контакта. Сила абсолютно односторонняя. Она ни в малейшей степени не уважает автономию другой стороны. Здесь нет места договорам, потому что договоренность допускает существование двух точек зрения. На Темной стороне Силы есть только одна точка зрения: все должны подчиняться. Здесь нет места разнообразию. Агрессор может сознательно перейти на Темную сторону. В сказках это персонаж раненого героя, который, чтобы свести счеты и отомстить за себя или других, обретает достаточное количество силы, позволяющее ему претендовать на контроль над целым миром.
Может случиться и так, что кто-то попадает в ловушку Темной Стороны случайно. Не ведая, что творит. И будет действовать в соответствии с правилами, в которых вырос или с которыми столкнулся, будет делать только то, что от него ожидают. В этом случае агрессор невежествен, он не ведает, что творит, ему так удобно, потому что нет необходимости меняться. Библейская фраза «прости им, ибо не ведают, что творят» относится к этой категории. Он действует в соответствии с порядком, наделяющим его властью, и не принимает во внимание переживания другой стороны. Может даже не подозревать, что обладает подобной силой. В интервью, посвященном Мировой работе, Арнольд Минделл сказал, что обладание рангом делает нас не осознающими (Mindell, Arnold, 2003).
Джудит Херман пишет, что особенностью агрессора, вызывающей глубочайшую тревогу и замешательство, является его «кажущаяся нормальность».
«Эта идея глубоко тревожит большинство людей. Насколько было бы приятнее, если бы агрессор был кем-то легко узнаваемым, явно отклоняющимся от нормы или неуравновешенным. Но это не так. (...) Властный, скрытный, иногда напыщенный и даже параноидальный, агрессор, тем не менее, чрезвычайно чувствителен к реалиям власти и социальным нормам. Лишь изредка у него возникают трудности с законом; скорее, он ищет ситуации, в которых к его тираническому поведению будут относиться терпимо, потворствовать ему или восхищаться им. Его поведение обеспечивает отличную маскировку, поскольку мало кто верит, что экстраординарные преступления могут быть совершены людьми столь заурядной внешности» (Herman, L.J., 1992, с. 75).
Согласно теории Херман, главная цель агрессор а - поработить жертву и взять под контроль ее жизнь. В то же время он пытается добиться одобрения, восхищения и любви жертвы. Конечная цель преследователя - создать «проявляющую готовность жертву» (Herman, L.J., 1992, с.75). Агрессор хочет знать, что жертва становится жертвой добровольно.
Основные методы, используемые преследователями, одинаковы независимо от того, кто их жертва. Согласно Херман, они заключаются в «нанесении повторяющихся травм». Цель этих действий - вызвать страх и беспомощность и разрушить чувство собственного «я» в отношениях с другими людьми (Herman, L.J., 1992). Агрессор может устанавливать подробные правила, касающиеся некоторых аспектов или всей жизни жертвы, и даже оказывать ей услуги (ценные для жертвы), чтобы еще быстрее и более насильственным образом взять под контроль ее жизнь. В то же время агрессор пытается изолировать жертву от других, чтобы иметь возможность определять ее внутреннюю реальность.
В своих беседах с Биллом Мойерсом Джозеф Кэмпбелл говорит о том, что Дарт Вейдер не развил в себе человечности. Он бюрократ, человек, живущий в согласии не с самим собой, а с навязанной ему системой. Кэмпбелл предупреждает о том, что сегодня именно в этом кроется смертельная угроза всем нам, поскольку система может лишить нас человечности, вместо того чтобы способствовать достижению наших общечеловеческих целей (Campbell, J., Moyers, B., 1988).

Герой

Джозеф Кэмпбелл утверждает, что герой - это человек, отдавший жизнь во имя чего-то большего, чем он сам (Campbell, J., Moyers, B., 1988). Путешествия и подвиги героев описывает множество мифов и сказок. Герой обычно отправляется на поиски приключений. Он покидает какой-то знакомый мир (иногда по собственному желанию, иногда вынужденно) и отправляется в неизвестность. Спускается в подземные пропасти, взбирается на высокие горные вершины или отправляется в дальние страны. Ищет что-то, чего ему недостает в собственной земле. На этом пути он сталкивается с препятствиями, позволяющими ему осознать свою собственную силу для того, чтобы использовать ее ради кого-то или чего-то, кроме себя.
Кэмпбелл считает, что суть проблемы заключается в том, чтобы, потеряв себя, посвятить себя какой-то высшей цели. Перестав думать в первую очередь о себе и своем собственном выживании, человек действительно может пережить героический сдвиг сознания (Кэмпбелл и Мойерс, 1988). Герой, одолев агрессора, может спасти жертву. Поступая таким образом, он возвышается или умирает: героизм предполагает необходимость рискнуть своей жизнью. Разница между героем и агрессором заключается в том, что герой жертвует собой, в то время как агрессор жертвует другим. Истинный герой всегда несет в себе подобную часть альтруистического и добровольного самопожертвования, в то время как агрессор сосредоточен на себе.
В предназначенном для подростковой аудитории романе Изабель Альенде «Город чудовищ» в критический момент герой обнаруживает готовность пожертвовать чем-то действительно ценным. Ему необходимо найти живую воду, чтобы спасти жизнь матери. Он отыскивает источник живой воды и вспоминает слова шамана о том, что, если он хочет взять что-то у Природы, то должен отдать ей что-то свое. С собой у него компас, перочинный нож и флейта. Самым ценным предметом была флейта, инструмент с магической силой, доставшийся ему в наследство от деда. Он полагал, что выжить без нее не сможет, поэтому сначала попытался отдать компас, затем перочинный нож, но вода не выходила из скалы. Потом положил на землю флейту, и в этот момент из-под земли сразу же хлынула вода.
Герой не ищет благодарности и не пытается никого подкупить. Он что-то предлагает, так как сам решил это сделать, и делает это с позиции силы, а не слабости. Его враг - его собственная слабость. И тут возникает проблема. Герой, действующий добросовестно, защищающий ценности, которые считает справедливыми, может перейти тонкую грань между преодолением собственной слабости и поиском слабости в других, между встречей с болью лицом к лицу и отсечением боли. В этом отношении мифы западной цивилизации не двусмысленны. Глен А. Мазис (1993) показывает, как миф о Геракле выстраивается вокруг переживаний боли и обиды. Геракл, герой, не останавливается перед переживанием боли. Еще в детском возрасте он душит двух змей, символов земли и древних циклов, вместо того чтобы подружиться с ними. Его дальнейшие задачи изолируют его от феминной части. Геракл отрубает головы Гидре, не запачкав руки, и изменяя течение реки, очищает Авгиевы конюшни, отвергает дар любви и берет силой то, что пожелает. Миф о Геракле демонстрирует положительные черты героя: мужество, отвагу, неколебимость, решительность, но в то же время, согласно Мазису, он построен на отрыве от земли, от женского начала, от чувственной части опыта.
Героический миф может по-разному переплетаться с преследованием. Герой, не имеющий достойного противника, ищет возможность проявить себя и продемонстрировать свою силу, даже в противоборстве с кем-то слабее себя самого. Миф вырождается, оставляя лишь элемент силы и помпезности. Вчера в автомобильной пробке прямо перед моей машиной стоял грузовик с молодыми солдатами, только что завершившими обязательную военную службу и возвращавшимися домой. Большая группа солдат сидела в кузове открытого грузовика и громко пела. Мелодия, ритм и тембр их голосов напоминали маршевую песню, закаляющую сердца для боя, а на их лицах присутствовало выражение неколебимой мощи и стойкости. В этот момент я начала медленно различать слова их героической песни. Я не собираюсь здесь их цитировать не только потому, что не запомнила услышанного в точности, но и потому, что мне едва удалось извлечь какое-либо содержание из нагромождения непристойностей и бранных слов. Очень приблизительное содержание песни состояло из рассказа о том, как солдаты возвращаются домой поездом. О том, как их ждут подруги с маленькими детьми на железнодорожном вокзале. Наши храбрые солдаты демонстрируют свою силу, выкрикивая в адрес ожидающих кучу проклятий и хлопая дверью поезда. Затем уходят в противоположном направлении с чувством, что, отрезав все, что обретали дома, они одержали героическую победу в великой битве. Пытавшийся проявиться героизм, прибегавший ко всем доступным средствам выразительности, был, на мой взгляд, поразительным элементом этой истории.
Незрелый мальчик, воспользовавшийся молодой девушкой и обладающий властью бросить ее без какого-либо чувства ответственности, превозносится как герой (очевидно, можно проанализировать и другой аспект истории: как невежественная и наивная девочка становится жертвой и как она остается в таком положении, но это тема другой части этого повествования). С моральной точки зрения, можно взглянуть на это критически. Можно заметить и глубокую потребность в героических поступках, которая, не найдя себе места, проявляется в извращенной форме.

Спасатель

В нашей культуре архетип спасателя наиболее полно олицетворен Иисусом Христом. В буддизме он представлен бодхисаттвами, решившими после достижения Просветления вернуться в цикл перевоплощений, известный как Сансара, чтобы заботиться о других. Человек, добровольно принимающий на себя страдание или смерть, чтобы избавить от страданий других, становится спасителем в самом глубоком смысле этого слова. В отличие от «Бога», спасителю, становящемуся человеком, может быть причинен вред. Риск быть отвергнутым, исключенным из общества и – в результате этого – умереть от страданий принимается им как сознательный выбор. Он может умереть, но не перестает чувствовать, не перестает помнить, что зависит от других и, следовательно, зависит от их доброй или злой воли. Подобным отношением или своими действиями он хочет напомнить другим об общей взаимозависимости и, следовательно, спасти их от «смерти» или от абсолютной изоляции.
Роль спасателя аналогична описанным ранее ролям, но не так проста. Спасатель часто формируется из надежд жертвы, не обладающей силой или доступом к силе, которые позволили бы ей себя защитить. Иногда так происходит в консенсусной реальности. В этой роли может выступать кто-то, защищающий ребенка, с которым плохо обращаются, притесняемого представителя меньшинства или более слабого члена общества. Он вмешивается и либо забирает жертву в лучший мир, либо заставляет систему измениться.
Спасатель тоже живет в Сновидческой реальности. Порой он остается среди мечтаний и надежд, проецируемых на других, и тогда, подобно тому, как это происходит в «драматическом треугольнике» из Транзактного анализа, спасатель становится элементом повторяющейся игры. Одна моя клиентка рассказала мне следующую историю:
«Я была на вечеринке со своим мужем. В то время отношения у нас не ладились, хотя ситуация и не была радикальной. Но во мне это мгновенно пробудило какое-то ощущение базовой неуверенности. На вечеринке был и мой друг, с которым у нас чуть было не завязался роман несколько лет назад. Я знала, он считает меня привлекательной, и была рада тому, что он пришел на вечеринку. Вначале все было действительно классно, я чувствовала его близость, но потом появилась какая-то юбка, и он заинтересовался ею. Я поняла, что стала напрягаться все сильнее и сильнее, и в конце концов уговорила мужа уйти с вечеринки пораньше.
Проснулась посреди ночи, плача от страха. Встала и начала медленно собираться с мыслями. Чувствовала я себя ужасно одинокой, как будто я навсегда всеми покинута и не способна выжить. Каким-то образом мне удалось привнести немного осознанности в ситуацию и взглянуть на то, что я испытывала, со стороны. До меня дошло, что это были мои детские страхи, связанные с отвержением, и что я все еще рассчитывала на то, что Великий Спасатель материализуется и останется со мной навсегда. У меня нормальная семья, но этого недостаточно. Немного неопределенности - вот все, что мне нужно, чтобы начать искать следующего спасателя, а когда он не оправдывает моих ожиданий, я начинаю паниковать!»
Спасатель - это также и мотив, часто повторяющийся при работе с более ранними случаями жестокого обращения. Спасатель олицетворяет силу, которой не хватало в ситуации насилия, и может быть чрезвычайно полезен при поиске лучшего решения. Спасатель становится Суперменом, тетей Барбарой, доброй феей или могущественной ведьмой и может справиться с ситуацией, в которой жертва жестокого обращения была беспомощна.


«Маленький Дарт Вейдер в каждом из нас ...»

В ходе многих терапевтических сессий одна женщина работала над переживаниями, касающимися предательства. В течение нескольких лет она состояла в счастливых отношениях. Единственной серьезной проблемой был очень недоброжелательный настрой матери ее жениха касательно их отношений. Однако в какой-то момент ее жених решил пойти на радикальный шаг и жениться. Внезапно, после того как они вместе прияли это решение, жених ее бросил, чтобы начать отношения с другой женщиной.
Клиентка: Это невозможно, я до сих пор не могу поверить в то, что произошло... Даже если я пытаюсь объяснить это страхом перед матерью и страхом перед ответственностью, я все равно возвращаюсь к тому, что это невозможно…
Говоря об этом, она тяжело дышала.
Терапевт: Что-то происходит с вашим дыханием…Оно становится хриплым, тяжелым и громким. Продолжайте, дышите вот так, именно выдох громкий и тяжелый.
Клиентка:     Дарт Вейдер!
Терапевт: Дарт Вейдер?
Клиентка: Дарт Вейдер дышал именно так. Мы находимся на Темной стороне Силы. Я ощущаю ее внутри себя. Я чувствую, что какая-то часть меня на стороне Империи. В этой точке меня ничего не важно, кроме силы. Секунду назад я была беспомощна и слаба, но тут все ощущается совершенно по-другому. С этой точки зрения, с другой стороны, есть только наивные мечты и подвергание себя боли… Я не хочу быть на Темной стороне, но впервые за несколько месяцев я чувствую облегчение.
Как будто что-то меня осенило. В каждом из нас живет маленький Дарт Вейдер, и мы никогда не знаем, собирается ли он взять контроль над целым. Такая возможность нам дана как часть человеческого бытия. Вы выбираете власть, чтобы перестать испытывать боль и страх, даже если эта власть причиняет боль другим. Из этой точки вы можете предать кого-то, выдать Иисуса, потому что секунду назад поняли, что не сможете нести то или иное бремя, но вы не хотите знать о том, что вы не сможете, поэтому вы бежите служить Императору. И тогда вы больше не ощущаете своей слабости, есть только сила. Наверное, впервые в жизни я могу понять его, моего жениха. Потому что я понимаю, что во мне тоже есть такая часть, которая могла бы его предать.
В каждом из нас потенциально «обитает» Дарт Вейдер, беззащитная жертва, террорист и герой, мститель и спаситель. Каждая из этих ролей представляет собой лишь часть человеческой судьбы, форму, которую может заполнить опыт, полученный в поле эмоциональной боли. Герой, жертва и террорист как во внутреннем мире, так и в консенсусной реальности имеют свою точку зрения и свой сценарий.
Беспристрастный наблюдатель может заметить, что, пока человек находится в ловушке какой-либо роли, в поле появляются некоторые сигналы, не соответствующие этой роли. Следуя этим сигналам, мы можем изменить текущую ситуацию или найти в себе иные роли и посмотреть на них с сочувствием.
С точки зрения Большого U, все эти персонажи - наши гости. Они могут оказаться в поле нашего внимания, чтобы помочь нам понять часть собственного опыта. Однако они также могут взять все под свой контроль и продолжать вести свою игру во внешнем мире.





ГЛАВА 7
Коммуникация в поле эмоциональной боли

Там нет людей, только сновидческие фигуры

В раненых состояниях сознания, друг с другом общаются сновидческие фигуры. Именно они взаимодействуют, ищут партнеров и нередко занимаются своими частными делами за счет «я».
В поле атмосфера выстраивается вокруг основной поляризации между ранящими и ранеными фигурами. Общение регулируется автономно функционирующими фрагментами психики, более или менее отдельными от «я», - вот основная особенность коммуникации в таких состояниях. У этих фигур есть свои собственные миры, собственные парадигмы, организующие их восприятие и то, как они интерпретируют реальность. Эти миры тесно связаны с историей человека, организованы вокруг предыдущих случаев жестокого обращения и внутренних конфликтов и в то же время погружены в архетипические паттерны, описанные мною в предыдущей главе.
Чувство эмоциональной боли пронизывает отношения. Два человека больше не принадлежат к одной и той же, общей реальности. С обеих сторон эта боль созывает фигуры, с которыми мы обычно себя не отождествляем. Наша общая реальность распадается на два мира, сильно отличающихся друг от друга. Граница между Я и Ты становится строгой разделительной чертой. Напряженность между двумя «враждебными лагерями» лежит в основе того, что произойдет дальше. Воины и жертвы в обоих лагерях появляются и исчезают, сражаясь на параллельных фронтах. Общение напоминает сцену с участием множества актеров, каждый из которых в разные моменты исполняет разные роли. Часто никому не известно, кто какие роли играет и кто с кем или в каком контексте разговаривает.

Как это может быть? Двойные сигналы в отношениях

Межличностное общение полно загадок. Независимо от наших намеренных сигналов возникают двойные сигналы, содержащие бессознательные паттерны, фигуры и истории. Если мы воспринимаем эти сигналы с собственной точки зрения, мы приписываем им определенные значения, соответствующие нашему собственному миру.
«Важно не то, что он сказал, а то, как он это сделал!»
Мы реагируем на выражение лица, жест, интонацию. Но кто является «автором» интонации и кто руководит всем этим спектаклем?
Арнольд и Эми Минделл пишут:
«Поскольку двойные сигналы представляют собой незавершенные процессы, те состояния, которые заморожены или зациклены, то они не поддаются вашему полному пониманию. Мы постоянно подвергаемся искушению проецировать на них все самое плохое. Мы склонны интерпретировать двойные сигналы друг друга, как правило, проецируя на них собственный материал» (Mindell, Arnold, Mindell, Amy, 2002, с. 166).
Двойные сигналы посылаются сновидческими фигурами, с которыми в данный момент мы себя не отождествляем, но они тем не менее присутствуют в сиюминутном переживании. Используя доступные им средства, эти фигуры пытаются донести что-то свое.
Экман и Фризен (в: Brown, R., 1986) сформулировали концепцию, известную как иерархия управляемости утечки информации. Согласно этой теории, некоторые способы самовыражения в большей степени находятся под нашим контролем, в то время как другие функционируют подобно пиратским радиостанциям и передают информацию, не предусмотренную к передаче нашим первичным процессом. Эти контролируемые формы передачи зависят от нашей воли и намерений. Обычно по ним мы получаем четкую обратную связь, поэтому осознаем, как мы реагируем на передаваемую информацию, а также как на нее реагируют другие.
В отличие от первой категории, формы самовыражения, полученные в результате утечки информации, не являются намеренными. Как правило, они в меньшей степени доступны нашему восприятию и вызывают менее явные и менее осознанные реакции и у нас, и у других людей. Согласно этой теории, вербальное общение является наиболее контролируемой формой коммуникации, за ним идет мимика лица. Наибольшее количество «просочившейся» информации проявляется в невербальных характеристиках голоса человека (Brown, R., 1986).
Если мы обратимся к терминологии процессуальной работы, то можем сказать, что для отправки своего закодированного послания сновидческие фигуры используют средства, в меньшей степени контролируемые нашим первичным процессом. Они искажают наше лицо легкой гримасой, поворачивают голову в направлении выхода, пожимают плечами, возводят глаза к небесам или повышают голос. Часто используют средства выражения, упущенные из виду первичным процессом и, следовательно, не находящиеся под его контролем. «Я повышаю голос?!!!! О чем ты говоришь!» Первичный процесс защищает свой имидж. Фигура, общающаяся на повышенных тонах, хочет подчеркнуть свое присутствие и радостно потирает руки, когда ей удается этого добиться. В межличностное общение проникает замешательство. Один из методов работы с отношениями состоит в том, чтобы пригласить фигуры, скрывающиеся за двойными сигналами, сознательно участвовать в текущем взаимодействии.

СновИдение в процессуальной работе

СновИдение относится к аналогичным категориям явлений, таким как проекция, перенос или контрперенос. Общим элементом этих явлений будет путаница или вопрос о том, кому же принадлежит данное переживание. Если я думаю, что мой кроткий как ягненок друг внезапно стал агрессивным, и в то же время я не замечаю своего собственного гнева, то это проекция.
Если клиент в терапевтических отношениях бессознательно повторяет реакции из прошлого, это перенос. Лидия Гржесюк пишет:
«Перенос связан с отношением пациента к терапевту. Он выражается в чувствах, побуждениях, желаниях, тревогах, фантазиях или установках, которые пациент испытывал в прошлом, особенно по отношению к значимым фигурам своего детства. И теперь он адресует все это психотерапевту» (Grzesiuk, L., 1994a, стр. 139, перевод автора).
Контрперенос относится к реакциям терапевта на клиента. Его часто считают совершенно нежелательным явлением. Он включает в себя набор бессознательных реакций терапевта на переносные тенденции клиента, возникающих в результате нерешенных проблем самого терапевта. В более широком смысле контрперенос связан со «всем тем, что раскрывает личность психотерапевта пациенту» (Grzesiuk, 1994a, стр. 154, перевод автора).
СновИдение (dreaming up) проявляется таким образом, что терапевт не только переживает эмоции и чувства, но и ведет себя так, словно сам является невыраженной, отвергнутой частью психики клиента. СновИдение (dreaming up) случается не только в терапевтических отношениях. Я могу стать негативной матерью, выражающей эмоции, которые уже в следующую минуту выглядеть абсурдно, и не понимаю, что на меня нашло. Могу начать вести себя необычайно покорно или доминантно. СновИдение (dreaming up) происходит на краях. Если у человека, с которым я разговариваю, присутствует сильный край на выражение гнева, в то время как у меня этот край меньше, вполне вероятно, что, когда гневающаяся часть в нем достигнет предела, я приду в ярость. Это не значит, что эти эмоции и подобные олицетворения этих эмоций не присутствуют в моей психике: в данной ситуации ответственность несут обе стороны.
Однако концепция сновИдения (dreaming up) смещает акцент с поиска того, «кто несет ответственность», на поиск того, «что желает произойти», то есть на ту часть переживания, которая хочет, чтобы на нее обратили внимание. Определенная фигура хочет выйти на сцену. Если кто-то, для кого данное переживание актуально, имеет очень сильный край на выражение переживания, то оно может искать другого исполнителя роли. Прежде чем это случится, в поведении спутника такого человека появляются двойные сигналы.
Кто-то, ощущая грусть, говорит о том, что ему больно, и в то же время задирает подбородок, смотрит сверху вниз на собеседника. Другой - проявляет невнятные реакции. Если у него меньший край на проявление силы, он может перехватить эти двойные сигналы и начать вести себя высокомерно, разыгрывая незавершенный фрагмент сценария сновидческой фигуры, которая ему не принадлежит. Если обеим сторонам не хватает осознанности, человек, поделившийся своей эмоциональной болью, почувствует себя еще более раненым!

Содержание и отношения - два аспекта послания

Некоторые из этих событий обретают смысл только тогда, когда мы попадаем на сновидческий уровень. Однако участники беседы убеждены, что эти аспекты имеют отношение к консенсусной реальности. Они пытаются найти объяснение и оправдание своим субъективным чувствам в рамках отношений, в которых имеет место эмоциональная боль.
В то же время, в сам момент эмоциональной боли предыдущее восприятие отношений перестает быть уместным, и обе стороны ведут переговоры или, чаще всего, борются за новое определения отношения. Какой будет дистанция между нами? Мы близки или далеки друг от друга? Кто будет доминировать, а кто покоряться? Так ли я важен тебе, как мне хотелось бы? Ожидается, что в результате ответов на эти вопросы возникнет новая структура взаимоотношений.
Конечно, такие вопросы редко задаются напрямую. Разговор происходит на другом уровне. Моя клиентка поделилась со мной одной историей. После множества попыток ей удалось бросить курить. Она с гордостью рассказала своему другу, что не курила уже неделю. Друг курил, хотя и только по случаю. Вот их разговор:
Он: Ну, знаешь, возможно, не очень хорошо бросать полностью. Сигареты в небольших количествах даже полезны для здоровья и предотвращают некоторые заболевания.
(Давайте добавим, что этот человек имел медицинское образование).
Она: Но сигареты опасны для здоровья…
Он: Как ты можешь сомневаться в моей профессиональной компетентности! Люди всегда мне твердят, что я ничего не знаю и что я бесполезен.
Она: Но я так не думаю и не подвергаю сомнению твою компетентность.
Он: О, неужели? Ты именно это и делаешь!
Как мы можем догадаться, речь шла не о вреде курения или изложении противоположных взглядов, потому что внезапно курение перестало быть главной темой этого разговора.
Ватцлавик с коллегами в своей классической работе "Прагматика человеческого общения" (Watzlawick, P., Bavelas J.B., Jackson D.D., 1967) замечает, что каждое сообщение имеет два аспекта: аспект содержания (отчет) и аспект взаимоотношений (команда). Содержательный аспект относится к содержанию данного сообщения - к информации. Аспект отношений связан с тем, что следует делать с данными, и используется для определения отношений. Если я спрашиваю: «Не могли бы вы открыть окно?» - с улыбкой и теплым тоном, я сокращаю дистанцию и поощряю контакт. Если я посылаю то же сообщение, но в виде приказа, равнодушно глядя на своего собеседника, я создаю отношения, основанные на доминировании и подчинении. Эмоциональная боль сразу же переводит общение на уровень отношений.
Лидия Гржесюк пишет:
«При нарушенной коммуникации отношенческий аспект сообщения имеет приоритет над содержательным. Между людьми, находящимися в конфликте, идет непрерывная борьба за природу их отношений. Они согласны с сообщением на уровне содержания, но не согласны с выражением сообщения на уровне отношений» (Grzesiuk, L., Jakubowska U., 1994, стр. 63 – перевод автора).
В то же время в нашем примере единого мнения относительно темы этой беседы нет. Обсуждаем ли мы различные теории воздействия никотина, или мы говорим о наших отношениях, или о существовавшей ранее нехватке уважения и принятия?
С течением времени становится все труднее и труднее понять, кто что имел в виду. Партнеры по взаимодействию ограничивают друг друга буквальными значениями, не замечая, кто придает им эти значения. Содержание становится оправданием, оружием, которое можно использовать в защиту раненой сновидческой фигуры.

Яйцо или курица?

Часто трудно сказать, кто начал конфликт, несмотря на то что в повседневном общении мы тратим огромное количество энергии на выяснение, кто же виноват. Ватцлавик с коллегами называет подобное явление «расстановкой знаков препинания в последовательности событий». Если жена ворчит, а муж отстраняется, то это причина, но каков будет результат? С точки зрения жены, первым звеном в цепи событий была отстраненность мужа, и ее придирки были всего лишь реакцией на его поведение. С точки зрения мужа, все началось с ее придирок, и в ответ на них он замкнулся (Watzlawick, P., Bavelas J.B., Jackson D.D., 1967). Эми и Арнольд Минделл пишут: «Каузальное мышление и каузальные походы не помогут нам в вопросах отношений. На самом деле мы никогда не знаем, кто первым сделал то-то или то-то»  (Mindell, Arnold, Mindell, Amy, 2002, с.171).
В большинстве ситуаций, где нам причиняют боль, мы ясно замечаем чье-то поведение или чьи-то слова и легко можем установить, что они и были фактором, подтолкнувшим нас к «раненому состояние сознания». Однако с точки зрения другого человека, такое его поведение могло быть реакцией на то, что мы в первую очередь сделали по отношению к нему, то есть мы задели его чувства.

Дуэль без секунданта

Война - это конфликт без метакоммуникатора.

Арнольд Минделл

Если присутствует осознающий посредник, другими словами, если обе стороны сохраняют способность к метакоммуникации, ситуация эмоциональной боли может позволить нам узнать друг друга на более глубоком уровне и стать друг другу ближе. Мы можем вернуться к истокам причиняющего вред отношениям поведения и творчески преобразовать разрушительные энергии. Мы можем на некоторое время приостановить консенсусную реальность и отправиться на сновидческий уровень, чтобы проверить, например, нашли ли истории удовлетворительное разрешение в прошлом, или же энергии застряли в теле и не могут найти способ быть выраженными. Однако в отсутствии проницательного и сопереживающего наблюдателя конфликт, вероятно, обострится. Таким образом, поле эмоциональной боли очень часто превращается в поле боя. Начинаются ссоры, в которых никто не слушает другую сторону, нарастает напряженность, а иногда даже прибегают к физическому насилию. Порой такой конфликт превращается в холодную войну: леденящее душу молчание, безмолвные дни в тяжелой, недружелюбной атмосфере.
Исполняемые нами роли придерживаются своих знакомых сценариев. Сновидческие фигуры защищают границы и порядок своих миров. Никаких шансов на диалог в такой ситуации нет. Джон Стюарт описывал подобное общение как «создание взаимных смыслов» (Stewart, J., Thomas M., 1995). Такое общение возможно между теми, кто относится друг к другу как к людям. Однако на войне есть только стороны и нет людей.

Одни и те же данные и разные теории

Что произойдет, если метакоммуникатор - часть, наблюдающая за переживанием и процессом коммуникации, - полностью или частично исчезнет? Если человек сохраняет хотя бы частичную способность занимать метапозицию, он может издалека наблюдать за тем, что делает, думает и чувствует вызванная к жизни сновидческая фигура. Если способность к метакоммуникации полностью утрачена, реальность, восприятие и способ общения, используемые этой конкретной фигурой, становятся для человека всем миром. В центре этого мира значение всех сигналов кажется очевидным, а сновидческая фигура склонна настаивать на том, что ее интерпретация является «единственно правильной». Состояние сознания, подобное научной парадигме, определяет область возможных вопросов и способы обработки информации, т.е. означает, что конкретные данные приводят к построению конкретной теории или интерпретации.
В одном американском телешоу я увидела следующую сцену: молодая женщина приходит домой, где ее ждет жених. Она в восторге, потому что он прибрался в квартире и приготовил ужин. Он даже проверил их голосовую почту и записал на бумаге сообщения, оставленные для нее. Она читает сообщения, и в одном из них говорится, что ее подруга родила ребенка. Это замечательно. Ее жених разделяет ее радость. Внезапно выражение ее лица меняется, становится менее довольным. Она слегка надувает губы и отворачивается от него. Он спрашивает, что происходит. Она (как это обычно бывает в подобных ситуациях) говорит: «О, ничего не происходит, это не важно». «Но, очевидно, это важно, что произошло?» Наконец она отвечает: «Это восклицательный знак». «Какой восклицательный знак?» «У моей лучшей подруги только что родился ребенок, это захватывающе, так что после такой информации наверняка должен быть восклицательный знак, правда?»
Он немного сбит с толку, но по-прежнему смотрит на ситуацию разумно и воспринимает ее беззаботно. Тепло и с улыбкой на лице обращается к ней: «Я думал, что должен записывать информацию, а не выражать свои чувства». Она продолжает, раздражаясь все сильнее: «У моей лучшей подруги только что родился ребенок, а для тебя это просто сухая информация, даже не требующая восклицательного знака! Если бы я была на твоем месте, я бы не смогла и вообразить себя такой равнодушной! Если бы ты действительно заботился обо мне, то в ситуации, когда моя лучшая подруга родила ребенка, не остался бы таким равнодушным». Сначала партнер попытался объясниться и прояснить ситуацию. Затем начал смотреть на нее с усиливающимся недоверием, прислушиваясь к нарастающей спирали раненых чувств, затем взял свою куртку и, выходя из квартиры, дал понять, что решил закончить их отношения.
Зрители смеются, потому что могут легко распознать в этой ситуации очень типичные модели общения. Внезапно незначительная деталь становится чем-то исключительно важным и оскорбительным, причем это происходит совершенно непонятным образом для другой стороны, придерживающейся своей реальности. Но одну общую реальность они больше не разделяют. Как выразился один из моих клиентов:
«Такое ощущение, что моя жена подхватила кусочек того, о чем я говорю, и перенесла его в неизвестную мне область. И там этот кусочек преобразуется неподконтрольным мне способом. Результат не имеет ничего общего с моими намерениями. Но уже слишком поздно, армия, защищающая этот смысл, прибывает, один из защитников держит меня за голову, а остальные заталкивают мне в рот фразы, которые я никогда бы не произнес по собственной воле».

Цели сновидческих фигур

Активированная сновидческая фигура хочет втянуть другого человека в свой мир. Учебники по разрешению конфликтов и эффективной коммуникации предлагают придерживаться темы, решать какую-либо одну проблему за раз и не ворошить прошлое. Однако это прямо противоположно тому, чего жаждет раненая фигура! Она не только интерпретирует сигналы в соответствии со смыслами своего раненого состояния сознания, но и требует исполнителя, действительно реализующего непредставленную роль. При отсутствии восклицательного знака или в замечании о негативных последствиях курения фигура обнаруживает информацию, значимую с точки зрения той парадигмы, в рамках которой она действует.
Задетый человек ищет того, кто причинил ему боль, обвиняющий ищет виновного, а жертва ищет преследователя. Не принадлежащие «мне» переживания никем не поддерживаются, но все же относятся к этой драме, и им необходимо найти способ быть выраженными. Кто-то, кому на меня наплевать, кто-то, кто сомневается в моей компетентности - эти роли витают в воздухе, и для того, чтобы драма продолжалась, их должны исполнять реальные люди. Частичные отождествления пытаются завершить фигуру, закончить историю. Следовательно, они управляют нашим внутренним и внешним восприятием особым, повторяющимся образом. Они выбирают информацию, с которой могут идентифицировать себя, отчаянно ища кого-то, кто мог бы сыграть комплиментарную роль. Для них это вопрос жизни и смерти, потому что сновидческая фигура не может существовать за пределами знакомой истории.
Одной из самых популярных форм эффективной коммуникации являются Я-сообщения. Суть Я-сообщения состоит не в том, чтобы обвинять, нападать или порицать другую сторону, а только в том, чтобы описать свое собственное состояние, без каких-либо предположений относительно потенциальных причинно-следственных связей между этим состоянием и поведением другой стороны. В Я-сообщении мы передаем информацию об одновременном существовании нашего эмоционального состояния и конкретного поведения другого человека, позволяя ему самостоятельно делать выводы относительно своего поведения.
Однако раненые сновидческие фигуры редко удовлетворяются подобным решением. Я-сообщение не оставляет возможности винить, мстить, обвинять во всем или, самое главное, втягивать другого человека в свою игру. В результате раненая сновидческая фигура остается со своей незаконченной драмой. Поэтому такие фигуры часто пытаются усилить "Я-сообщения", добавляя к интонации иронию, отворачивая голову или присоединяя жесты, передающие смысл, отличный от смысла самого сообщения.


Внутренние фигуры в поисках исполнителей

Началом истории является тот момент, когда возникла эмоциональная боль. Мы входим в сказку, обладающую своими собственными структурой и динамикой, и не обращающую никакого внимания на текущую ситуацию. В этой сказке существуют определенные роли. Некоторые роли уже заняты, другими словами, они принадлежат первичному процессу, и «я» способно воплощать их сознательно. Некоторые роли остаются в стороне. Те, что не вписываются в нашу идентичность, выражаются в иной форме. Часто такая вакантная роль «засасывает» других людей для ее воплощения.
Генеральный директор какой-то важной компании рассказал мне, как ему было обидно, когда секретарша не выполнила какую-то его незначительную просьбу. «Как будто она полностью проигнорировала меня. Я верю, у нее много дел, но это была моя личная просьба!»
Во время наших сессий он понял, что на самом деле сам недостаточно высоко себя ценил. В своей компании он играл роль «крестного отца мафии». Однако, несмотря на свой успех и высокое положение, он все еще чувствовал себя неуверенно. Когда другие люди выполняли его указания и таким образом показывали ему, что он обладает властью, он ощущал уверенность. Однако малейший недочет воспринимал как личное оскорбление.
Обладая большой властью, этот человек не мог ею наслаждаться или использовать ее осознанно. В фоне постоянно маячил критик, говорящий: «На самом деле ты ничто. То, чего ты достиг, - это лишь мелочь, кем ты себя возомнил?»
Потенциальный крестный отец в действиях других людей видел себя словно в зеркале. Иногда в качестве своего отражения он видел «крестного отца», и тогда ему было легко, он был уверен. Но порой, как в описанной выше ситуации, вместо «крестного отца»»он видел критика, из-за чего весь его мир распадался.
Незавершенные процессы способны создавать нашу реальность. Такая внутренняя система сходным образом приводит к зависимости. Отдавая приказ, крестный отец по-настоящему приближается к ощущению своей власти. Тем не менее ему необходимо подтверждение извне. Если такого подтверждения не приходит, он сразу же чувствует себя жертвой. Он только и может, что винить других. Возложение ответственности на кого-то другого в большей степени, чем жалость к самому себе, приближает его к ощущению власти! Но крестный отец, который причитает: «Как она могла так со мной поступить!» - не настоящий крестный отец. Он - фигура все еще незавершенная, и со следующей обидой история начнется с начала.

Защитники на краях

Неравенство рангов в консенсусной реальности увеличивает риск того, что чувства будут задеты. Ранг, согласно Минделлу (1995), представляет собой сумму привилегий индивида и связан с его социальным, психологическим или духовным статусом в данном сообществе. Ранг естественным образом связан с недостатком осведомленности: если мы обладаем более высоким рангом, нам трудно увидеть, чем не обладает другая сторона. Например, рассматривая определенную ситуацию с позиции опытного менеджера, мы можем не заметить, насколько трудно новому члену команды выражать свои идеи. Из-за этого мы сильно рискуем проигнорировать реальность другого человека.
Насилие также может проявляться на краях. Встревоженный, раненый фрагмент нашей психики ищет, за кем ему спрятаться. Часто, будучи не принятым ни внутри, ни снаружи, это фрагмент избегает любого контакта с осознаванием. Если он сможет получить поддержку от части нашей психики, занимающей более высокое положение и ранг в консенсусной реальности, чем другие части, он, несомненно, примет эту поддержку.
Сновидческие фигуры борются за свое существование и, оставаясь в рамках привычных сценариев, пытаются навязать свою интерпретацию событий. Имея в своем распоряжении социальный, психологический или духовный ранг, жертва превращается в террориста, мстителя или преследователя. Она использует эти фигуры в рамках определенных отношений, чтобы защитить находящуюся под угрозой реальность человека, почувствовавшего себя задетым. Угрожает лишить привилегий; использует такие средства, от которых другая сторона не может защититься. Выстраивает защитные стены из ледяных глыб.

Драматический треугольник

Нападение - лучшая защита: вот лозунг, действующий в раненых состояниях сознания подобно гипнотическому внушению. Он выстраивает мост от боли и осознания к немедленным, яростным реакциям. За долю секунды он превращает жертву в террориста, мстителя или преследователя. Нашему маленькому «я»об этой перемене ничего не известно. Метакоммуникатор отбрасывается в сторону. Подобный сдвиг обычно не приводит к трансформации повторяющихся паттернов, поскольку трансформация требует сознательного распознавания, переживания и интеграции этих паттернов. С другой стороны, вхождение в роль может произойти путем неосознанного прыжка через край. За краем у нас есть доступ к некоторым видам энергии, в которых мы нуждаемся, например, преследователь чувствует себя сильным, террорист может испытывать экстатическое переживания, связанные с его миссией, но эта энергия никогда сознательно не интегрируется в «я». Подобный образ действия похож на паттерн  при зависимости. В определенной роли мы приближаемся к необходимому для нас состоянию сознания, но не можем в полной мере извлечь из него пользу, потому что не осознаем его. Затем мы возвращаемся к нашей первичной идентичности, а роль где-то там остается, продолжая искушать нас обещанием доступа к этим энергиям в следующий раз…
Стивен Карпман (1968) описал типичные, уходящие своими корнями в хорошо известные сказки роли, которые мы бессознательно разыгрываем в своих повседневных отношениях. Нам известна эта теория как «драматический треугольник», или «треугольник Карпмана». Драма разыгрывается между жертвой, преследователем и спасателем. Суть проблемы заключается в том, что, если указанные роли являются нашим доминирующим паттерном функционирования в отношениях, то драма неизбежно будет повторяться снова и снова: новые люди исполняют определенные роли, а повседневные взаимодействия становятся предлогом для еще одного раунда игры. Не способный помочь жертве спасатель тоже становится жертвой, в то время как жертва начинает выдвигать обвинения и становится преследователем, преследователь берет на себя роль спасателя – и это лишь один из возможных вариантов перемены ролей. Люди, вовлеченные в драматический треугольник, не говорят о своих потребностях открыто, но если их потребности не удовлетворяются, жалуются или нападают на других.
Больше, чем треугольник – Разные роли в игре

Треугольник Карпмана в упрощенном виде представляет основные формы коммуникативного поведения, возникающие в поле эмоциональной боли. В этом поле, как уже упоминалось в предыдущей главе, существует множество ролей. В коммуникативном поведении мы можем распознать формы поведения, характерные для определенных ролей. Содержание меняется раз за разом, оно связано с конкретной ситуацией, но одновременно связано и с предыдущим опытом. Тем не менее это содержание каким-то образом «втискивается» в характерные для конкретных ролей паттерны.

Жертва

Жертва не принимает никакой предлагаемой ей помощи и пытается отыскать недостатки в предлагаемых решениях. Она ни о чем не просит: жертва умоляет или требует, либо отдавая себя на откуп чьей-то милости, либо настаивая на получении желаемого без переговоров. И в том, и в другом случае она не в состоянии смириться с тем, что может не получить желаемого. Нет места отказу или компромиссу, равно как и другому человеку, говорящему «да» или «нет».
Жертва может захлопнуть дверь, ведущую в ее мир, и молчаливо страдать. Другие слишком опасны, чтобы вступать с ними в контакт. Жертва пытается скрыть свои страдания, впоследствии выражаемые в виде двойных сигналов в мимике лица, тоне голоса или позе. Независимо от того, говорит ли жертва о своих страданиях напрямую или посылает двойные сигналы, она сообщает всем о том, что преследователь где-то рядом.
В раненом состоянии сознания преследователь обычно является частью внутреннего мира человека. Нынешняя эмоциональная боль обостряет прошлые раны. Поэтому в поле отношений подобно призракам прошлого также появляются прежние преследователи. Жертва не проводит различия между прошлым и настоящим, ей лишь известно, что если она страдает, то кто-то является причиной этих страданий. Часто, чтобы понять свою боль, она обращается к любым доступным во внешнем мире сигналам, пытаясь объяснить свои страдания. В этот момент она может «перевоплотиться» в жертву-преследователя и отправиться на поиски ответственного за сложившуюся ситуацию.
Обвинение других - очень популярный способ справиться с эмоциональной болью. Эти проявления носят особо устойчивый характер, если эмоциональная боль связана с болезненными внутренними конфликтами и, в особенности, с прошлым опытом жестокого обращения. Вызванный к жизни конфликт приводит к болезненному напряжению. Если мы не обладаем соответствующими инструментами или внешней поддержкой, позволяющей нам найти новое решение старой проблемы, то удерживать такое напряжение внутри себя бывает просто невозможно. Вместо этого на границе сознания появляются безнадежность и отчаяние, с одной стороны, и гнев, агрессия и ненависть - с другой. Поиск виновного переводит внутренний конфликт на уровень отношений.
Именно по этой причине идущие из роли жертвы реакции на причиненную эмоциональную боль кажутся столь неадекватными в конкретной ситуации. Причинившего эмоциональную боль человека обвиняют не только в совершённом им преступлении, но ему также приписывают и роль преследователя в целом. Жертва временно освобождается от своего внутреннего напряжения, когда человек отождествляет себя с нею и помещает преследователя вовне.
Однако организующий это переживание внутренний паттерн остается неизменным. В долгосрочной перспективе способ справляться с эмоциональной болью, ведущий к прошлому опыту насилия, ничего не меняет. Те же самые реакции будут повторяться и в будущем. Цур (1994) пишет, что основанный на обвинении другого подход направлен на достижение юридической или моральной победы, но не разрешает конфликт и не останавливает хронизацию насилия. Дарлин Коэн так описывает стратегию, которую называет «Всегда жертва, уязвимый человек - никогда». Такой способ состоит в том, чтобы постоянно винить и выдвигать обвинения в адрес других людей или обстоятельств. Она пишет:
«Мы зачастую правы: есть какой-то внешний фактор, ставший предпосылкой нашего несчастья, и мы должны высказать свое несогласие с человеком или учреждением, лишившим нас силы. Однако, даже получив компенсацию, мы нередко продолжаем занимать позицию жертвы, на этот раз по какой-то иной причине. Мы чувствуем себя комфортно, лишь когда устраняем некую внешнюю причину нашей внутренней ненависти к самим себе. Мы можем так проводить свою жизнь, ощущая триумф при каждой победе, или, по крайней мере, праведно возмущаясь при каждом поражении, но если мы занимаем такую особую позицию на каждой жизненном повороте, то будем в постоянном раздоре с большинством ситуаций и со многими людьми» (Cohen, D., 2002, с. 13).

Мститель

Мститель сосредоточен на уничтожении другой стороны или причинении ей боли. Арнольд Минделл пишет, что месть начинается с подавленного гнева. Однако когда вы останавливаете и контролируете себя только потому, что кто-то более могущественный может причинить вам вред, ваша мстительность будет проявляться в виде двойного сигнала (Mindell, Arnold, 1995).
Месть рождается из слабости. Преследователь сокрыт или слишком силен, чтобы противостоять ему напрямую. Мстителю необходимо собраться с силами, чтобы свести счеты. Часто чувство слабости оправдывается разницей в рангах или статусе сторон. В иных ситуациях его связывают с присутствием внутреннего преследователем, который все еще представляется более сильным, чем сам человек.
Арни Минделл пишет, что пассивность может быть первым сигналом желания мести: состояние шока, стыда, оцепенения, замкнутости или тревоги. Важно обращать внимание на эти ранние признаки, поскольку они неизбежно запускают цикл возмездия: платить болью за боль, местью за месть.
На ранних этапах желание отомстить иногда проявляется в виде едва уловимых сигналов, таких как промедление, опоздание на работу, избегание определенных разговоров, рассеянность, забастовка, отсутствие реакции, когда к нам кто-то обращается, выбегание из комнаты с криком или плачем. Депрессия, отчаяние или плохое настроение могут явиться своеобразным способом мести или использоваться для того, чтобы вызвать чувство вины у другого (Mindell, Arnold, 1995).
Мститель также может начать открыто говорить о необходимости мести или станет претворять свои идеи в жизнь. Невербальные сигналы в такой ситуации включают в себя закрытые глаза, стиснутые зубы или повышенный голос. Обратная связь на свои высказывания мстителю интересна лишь постольку, поскольку она позволяет отыскать слабые места для будущих атак. Характерными для этой роли эмоциями являются гнев и ревность. Мститель часто прибегает к обобщениям и формулирует свои утверждения в ультимативной форме.
Иногда он наносит удар без предупреждения. Находит момент или обстоятельства, в которых жертва будет наиболее уязвима. Унижает жертву публично или задевает ее непосредственно перед каким-то важным событием.
«Когда мы спорили, мой парень все время говорил, что однажды мне отплатит… Тогда мне было 18, и я была по уши в него влюблена. Он сказал, что бросает меня, когда я шла в школу сдавать выпускные экзамены...»
На более глубоком уровне месть - это один из способов поиска контакта. Мститель нередко жаждет, чтобы кто-то почувствовал его боль и, таким образом, заметил, увидел его в самых ужасающих аспектах его переживаний. В то же время из страха перед следующей раной и отвержением мститель ограждает доступ в свой мир и отвергает попытки установить с ним контакт.

Террорист

Террорист чувствует себя жертвой и считает, что в его страданиях виновата вся система в целом. Следовательно, в отличие от мстителя террорист, сосредотачивающий свою месть именно на тех, кто нарушил границы, полагает виновными всех. Нынешняя система виновна, поэтому необходимо поколебать самые ее основы или полностью ее уничтожить. При контакте с террористами не существует правил, защищающих обе стороны в одинаковой степени. Также не существует и никаких чувств, никакой связи или солидарности, способных эти правила заменить.
Похожие паттерны наблюдаются и в действиях «внутреннего террориста». Террористы часто боятся системы, против которой выступают, поэтому избегают прямой коммуникации. Они наносят удар из укрытия или обращаются к безрассудной браваде.
Наблюдая за поведением людей во время групповых процессов, Минделл описывает следующие особенности «террористического» поведения:
    Использование силы или власти, от которых трудно защититься, например,
сплетни за спиной, козни против кого-то.
    Переживание очень сильных эмоций.
    Нарушение общепринятых правил общения и социального взаимодействия.
    Препятствование высказываниям других людей.
    Блокирование потенциальной реакции на свои заявление, например, я знаю, что другие относятся ко мне предвзято и не отнесутся серьезно к тому, что я собираюсь сказать.
    Осуждение системы и угроза ее покинуть, сформулированные как высказывание, от которого невозможно защититься, например, я уйду и разрушу эту систему/группу/отношения.
    Отсутствие осознанности относительно своей силы – резкие, доминирующие высказывания, сопровождающиеся жалобами на свою слабость (Mindell, Arnold, 1995).
Одна клиентка выразила это следующим образом:
«У меня постоянно такое чувство, будто я живу на вершине вулкана. Мой жених впадает в пугающее меня состояние. Все начинается с пустяка, по крайней мере, с моей точки зрения это выглядит как мелочь. Например, я забыла отправить письмо. Или у нас в шкафу все еще лежит свитер, который он хотел отдать на благотворительность. А иногда он просто одержим все нарастающей спиралью обвинений. Он постоянно доходит до того, что наши отношения не имеют смысла и что он больше не собирается страдать. Он расстроен, подавлен и в то же время, когда начинает говорить, то кричит и не допускает никакой реакции с моей стороны, не слушает никаких объяснений, никаких извинений. Упрекает меня за то, что произошло несколько лет назад, повторяет, что это конец, что он больше не собирается страдать. Обычно обвиняет всех моих друзей и семью. До него никак не достучишься - ни спокойствием, ни объяснениями, ни признанием вины, никак. Если в такие моменты у нас какие-то планы, то планы рушатся. Если у нас есть билеты в театр, или мы собирались встретиться с друзьями, мы просто никуда не идем. Если нам нужно что-то организовать, то все навечно повисает в воздухе. Я могу поговорить с ним, только когда он придет в себя. Иногда такое может продолжаться несколько дней, иногда недели. А когда все заканчивается, он ведет себя как абсолютно другой человек».
Минделл пишет, что терроризм способен действовать подобно зависимости. Когда мы находимся в этой роли, мы испытываем чувства, с нею связанные. Момент, когда мы переходим от беспомощности к оправданному гневу, очень волнующ, поскольку дает нам чувство свободы, уверенности в себе и праведности. Если нам не удается интегрировать это ощущение силы в свое «я», то у нас развивается склонность к повторяющемуся переживанию подобного гнева и катарсического негодования.

Преследователь

Теоретики и практики транзактного анализа описывают ряд типичных используемых преследователем форм коммуникации. Преследователь отдает приказы не терпящим возражений тоном. Он строг, обвиняет окружающих и сохраняет за собой чувство, что он единственный праведник, требуя от других видеть в нем кого-то вышестоящего, обладающего властью и престижем. Характерными для него формами общения являются поддерживаемые жесткими ограничениями обвинения, приказы и требования.
Будучи воплощением власти, преследователь обладает царственными или даже богоподобными качествами. В то же время подобен гиганту на глиняных ногах. Укрепляется в позиции абсолютного контроля, но контроля никогда не бывает достаточно. Поэтому его настроение вечно пропитано тревогой, преследователь бурно реагирует на любой риск утраты контроль. Утрата контроля означала бы «свержение с престола», необходимость перемен, что было бы сигналом реорганизации прежней системы. В такие моменты в общении наблюдаются бурные всплески эмоций, звучат резкие заявления.
Великие мировые религии говорят, что лишь Бог обладает правом гневаться. Библейский Яхве часто гневается, хотя гнев - один из семи смертных грехов, поэтому «благому» гневу Господню должно быть какое-то объяснение. «Бог может гневаться, когда совершается зло, потому что только Он знает, что есть добро и что есть зло» (Krzeszowski, P.T., 2003, стр. 63, перевод автора).
В исламе также только Аллах наделен правом гневаться, потому что Его «гнев правый и справедливый, особенно гнев на тех, кто не верит в Него» (Danecki, J., 2003, стр. 73,  перевод автора). «А всякий, на кого падет Мой гнев, погибнет», как мы читаем в Коране (сура 20 аят 81, цитируется по: СВЯЩЕННЫЙ КОРАН электронная книга мусульманина).
Преследователь приходит в ярость и делает это с чувством моральной правоты, не видя и не слыша ничего, что происходит вокруг него. Однако преследователь нередко действует и с абсолютным спокойствием. Так бывает, когда он обладает высоким социальным рангом, защищающим его положение во внешнем мире. До тех пор, пока он ощущает надежность своего положения, преследователь посылает сигналы, сообщающие о его высоком статусе.
В учебниках по невербальному общению были описаны некоторые специфические элементы поведения, представляющие собой проявление силы или авторитета. Прямая осанка, отведенные назад, раскрывающие грудную клетку плечи и приподнятый вверх подбородок - вот характерные черты подобного поведения. Тон голоса спокойный и твердый. Существуют и такие жесты: мы указываем на кого-то пальцем, при обмене рукопожатием кладем свою руку поверх руки другого человека (Bierach, 1997; Pease, 1995). Эти жесты -  сигналы, которые могут, но не обязательно относятся к роли преследователя. Они связаны с ролью преследователя, когда посылаются неосознанно и без учета реакции другой стороны, обладающей более низким рангом.

Спасатель

Спасатель хочет помочь и сообщает о своих усилиях окружающим его людям. В своем негативном аспекте, в своих попытках помочь он не обязательно руководствуется потребностями других, а скорее им движет сама идея оказания помощи. Для застревающего в своей роли спасателя самое важное - это не «КАК я помогаю ВАМ», а то, что «Это Я помогаю». Спасатель склонен проявлять чрезмерную заботу, избавляя человека от необходимости завязывать шнурки на ботинках или убирать за собой. В спорах спасатель выступает посредником, смягчая высказывания обеих сторон или пытаясь не принимать их всерьез, переходит к чему-то более приятному. В таком поведении нет ничего плохого, если оно не превращается в жесткий паттерн.
Брать на себя ответственность за то, что чувствуют другие и что с ними происходит, - вот смысл существования спасателя, поэтому спасатель не в состоянии позволить другой стороне брать ответственность на себя. Как правило, спасатель более или менее тонко сообщает «вы без меня не справитесь». Беседуя с другими людьми, спасатель настроен на восприятие настроений и может очень легко встать на позицию другого человека. В то же время спасатель очень быстро оказывается в положении, где ему известно лучше всех, что для других хорошо, и поэтому он перестает слушать.
Вжившийся в свою роль спасатель раздает дельные советы, даже когда его об этом не просят. Он не учитывает обратную связь и не обращает внимания на реакции другого. Но если кто-то его советам не следует, то он обижается или приходит в ярость. Поскольку он изобрел чудесное решение, то не принимает никаких возражений, и в результате иногда переходит в позицию преследователя.
Однако он объяснит это по-другому. Спасатель требует и выносит суждения, потому что «после всего, что я сделал для тебя...» я считаю, что заслуживаю уважения и признательности. Он действует, памятуя о благе других, и именно поэтому другие должны ему подчиняться. Из–за своего самопожертвования он ждет восхищения, признательности и удовлетворения своих потребностей, которых не выражает, а иногда даже и не понимает. Поэтому он ни о чем не просит, но жалуется, когда его просьбы не выполняются. Часто устает, хотя не обязательно сообщает об этом прямо. Признаки усталости проявляются в виде сгорбленной осанки и болей в спине. Спасатель жалуется на головные боли, прочие телесные симптомы и переутомление.

Переворот корзины с фруктами

В момент обиды на сцене появляются беззащитная жертва, преследователь, террорист, мститель и другие, запутавшиеся в своих собственных очень личных историях и сказках персонажи. Хотим мы того или нет, мы воспроизводим сценарии, характерные для поля эмоциональной боли, словно это поле находится под контролем какой-то тайной силы, не зависимой от намерений вовлеченных в поле людей.
Если мы проанализируем ситуацию с точки зрения индивидуальной психологии, то речь пойдет о сновидческих фигурах. Пытаясь понять действующие в поле силы и организующие его паттерны, мы обратимся к концепции роли. В процессуальной работе термин «роль» обладает особым значением. Роль - это олицетворение свойственных определенной группе или определенным отношениям установок, мнений или точек зрения вместе с сопровождающими эти установки эмоциями. Установки могут быть связаны с занимаемой в формальной структуре группы должностью. Роли также представляют собой некоторую модель поведения во взаимных отношениях, например, доминирующий/подчиняющийся, критикуемый/критик. Согласно теории процессуальной работы, роль есть нечто большее, чем человек, а человек - нечто большее, чем любая из исполняемых им ролей.
Роли частично относятся с консенсусной реальности в том смысле, что официальный лидер занимает позицию лидера постоянно, но также они частично относятся и к сновидческому уровню, где роли являются мимолетными проявлениями определенных паттернов. Таким образом, в этом измерении человек, способный в определенный момент заставить группу поддержать его, станет лидером.
В пространстве эмоциональной боли мы можем наблюдать типичные роли и часто приписываемые им переживания. Типичные для конкретных сновидческих фигур паттерны накладываются на эти роли. Вокруг таких ролей и отождествлений возникают края, удерживающие нас в цикле повторяющихся, часто разрушительных взаимодействий. Жертва становится преследователем, и наоборот, наше осознание и способность отождествляться с определенным поведением не в состоянии поспевать за этими изменениями (Szymkiewicz-Kowalska, B., 1999). В таких взаимодействиях один человек редко занимает одну и ту же роль в течение длительного периода времени.
Если бы не боль и напряжение, возникающие в подобные моменты, общение в ранящих ситуациях напоминало бы популярную игру под названием «Переворот корзины с фруктами». По заданному сигналу сновидческие фигуры избавляются от людей, исполнивших их роли, и ищут новых актеров. Некоторые роли остаются незаполненными и становятся никем не выраженными ролями-призраками. Нацеленная на наши слабости обида вызывает фигуры со сновидческого уровня и запускает незавершенные сценарии. Общение в такие моменты требует сильной эмпатии и пристального внимания. Если им есть место, то появляется возможность более глубокого обмена мнениями, позволяющая людям глубже друг друга понять.
К сожалению, именно в эти моменты подобного отношения обычно недостает. В то время как эмоции запускают готовые паттерны реакции и интерпретации, из виду упускаются более тонкие аспекты разворачивающегося процесса. В следующих главах мы рассмотрим типичные края, возникающие в поле эмоциональной боли и блокирующие поток переживаний, препятствуя общению. Мы также обсудим, что можно сделать, чтобы эмоциональная боль была менее сильной и в большей степени способствовала нашему личностному развитию.









ЧАСТЬ III
Восстановление потока

ГЛАВА 8
Непривязанность

Вопросы и сомнения

Невозможно с точностью предсказать, куда мы попадем, выходя из раненых пространств, и какие повороты нам встретятся на пути. Иногда решение заключается в том, чтобы выйти из раненого состояния, а порой - в том, чтобы глубже в него погрузиться. Наконец, эмоциональная боль иногда напоминает нам о том, что мы связаны с другими людьми, и выводит нас из роли самодостаточного индивидуалиста. Такая эмоциональная боль, хотя и сильно нас ранит, может спасти запертую в одиночестве душу.
Смысл порой в том, чтобы научиться говорить решительное «нет», а иногда - чтобы научиться «подставлять другую щеку». Однако отождествление себя с жертвой может войти в привычку и само по себе автоматически будет отсекать от нас другие возможности. В таких случаях чем скорее нам удастся трансформировать эту роль, тем лучше. Порой эмоциональная боль кажется частью заранее заданного курса на поддержание разумной дистанции. Лучшее, что мы можем сделать в такой ситуации – это тренироваться занимать метапозицию.
В других случаях смысл в том, чтобы по-настоящему включиться, решительно поддержать ту или иную позицию и бороться за нее в отношениях, в сообществе, в мире. Тут дело не только в том, чтобы найти правильное решение, но и в том, чтобы восстановить русло реки.

Ловушка идентичности

В раненом состоянии сознания поток переживаний оказывается заперт в ловушке. Наши мысли, чувства и поведение движутся по кругу вокруг одного и того же центра, прочно удерживаемого определенными сновидческими фигурами. Поскольку мы отождествляем себя с этими фигурами, то не в силах взглянуть на ситуацию со стороны. Кто организует мое восприятие? Кто интерпретирует мой опыт?
Арнольд Минделл пишет, даже в моменты размышлений или работы над собой мы склонны отождествлять себя лишь с одной частью своего переживания и воспринимать реальность с позиции. А значит, нам важно проверять, находимся ли мы под властью действия только одной идентичности, размышляющей о нашем опыте, чувствах или сне. Бывает, что именно какая-то одна часть работает надо «мной», а не «я» работаю над своими частями (Mindell, Arnold, 1990).
При обсуждении выхода из измененного состояния сознания, неизбежно возникают вопросы, связанные с дистанцией и способностью к метакоммуникации.

Не принимай на свой счет

Дон Мигель Руис, Juan Ruiz ссылаясь на мудрость толтеков, утверждает, что ничего из того, что делают другие, не направлено против вас. Все, что делают другие, относится к ним самим. Люди создают свои собственные миры и живут внутри них, и интерпретируют ваше поведение и реагируют на это поведение в соответствии со своим собственным пониманием. Принимать все на свой счет - значит,  не понимать того, что другие, возможно, взаимодействуют со своими внутренними фигурами, а не с вами (Ruiz, D.M., 1999b).
Совет «Не принимай это на свой счет» - один из основных заветов тольтеков, который передается из поколения в поколение как часть духовной традиции племени. Многие другие духовные традиции и религии тоже учат нас не принимать поведение других на свой счет, не интерпретировать их поведение в рамках собственной внутренней реальности.
Сигналы, «принятые на свой счет», открывают дверь в мир эмоциональной боли. Они прокрадываются в предыдущие сценарии и обретают там особое значение. Мы теряем контакт с реальностью другого, с взаимно согласованной консенсусной реальностью и уходим в свой собственный мир. Кто же переводит эти двусмысленные сигналы в сообщения, несущие такой особый, ранящий смысл? Моя клиентка поделилась одной историей.
«Мой муж, особенно когда устает, делает что-нибудь такое, отчего мне страшно вообще что-либо сказать. Недавно мы ехали в театр, и я говорю: "Я переживаю, что мы можем опоздать". Я не могла собраться, и мы вышли из дома слишком поздно, поэтому я злилась на себя. И он ответил: "Да, конечно, все потому, что я не умею водить машину, и через минуту мы где-нибудь застрянем, верно?"»
Он, вероятно, думал у себя внутри: «Никто меня не ценит и никто в меня не верит. Моя жена думает, что я не в состоянии отвезти ее в театр, мой отец никогда не верил, что я могу чего-то добиться в жизни». Какая-то «недостаточно хорошая» сновидческая фигура приняла это сообщение и истолковала его по-своему.
Фигура перехватывает сигнал и затем интерпретирует его, исходя из своей собственной системы убеждений. Ее реальность становится основой реальностью восприятия и общения. Но негативное внимание зачастую лучше, чем отсутствие внимание. Принимая негативное внимание на свой счет, ощущающая недостаток внимания фигура становится замеченной, а ее мир становится единственным миром.

Мудрость того, чтобы принимать вещи на свой счет

Однако также важна и глубокая вовлеченность без отстраненности. Если мы принимаем что-то на свой счет, мы придаем этому ценность. И эта проблема становится важной. Мы направляем свои внимание и энергию на нее. Без этого – без этой эмоциональной реакции, без того, чтобы принимать что-то на свой счет, связывая это со своим «я», мы, вероятно, даже не заметили бы проблемы и остались в неведении. Отвергнутым сновидческим фигурам и ролям, завороженным незавершенными историями, ситуация эмоциональной боли дает шанс на то, что кто-то воспримет их лично, и «я» выскажется от их лица. Эмоциональные раны запускают комплексы и заставляют исследовать неизвестные, запутанные и эмоционально неприятные места.
Когда их принимают близко к сердцу, они воплощаются и напоминают нам о прошлом опыте насилия, о более ранних болезненных историях, дают нам возможность отыскать новое решение. Аналогичным образом на социальном или культурном уровне личная вовлеченность и отождествление с ролью превращают нас в общественных активистов, побуждают менять культурные стереотипы, искать новые взаимосвязи между ролями. Личная приверженность также проливает свет на основные, формирующие наше поведение мифы, помогая нам их пересматривать.
Джек Корнфилд (1993) указывает на опасность преждевременного дистанцирования от неудобного материала. Он назвал этот процесс «духовным обходом». Обход состоит в том, чтобы занять позицию свидетеля, не погружаясь в переживание позиции «я» - духовная практика, используемая для того, чтобы избежать конфронтации с трудными или болезненными психологическими проблемами. Вытесняется сам факт существования содержания или, по крайней мере, наличия его эмоциональной составляющей. Мы все еще не способны контролировать содержание. Входя в глубокие медитативные состояния, мы наблюдаем за различными переживаниями с позиции свидетеля, но поскольку никогда по-настоящему с ними не соприкасаемся, то они остаются как бы в пузыре, заключенные в собственные границы, живущие своей жизнью. Однако они могут вырваться на свободу без предупреждения и потребовать над нами контроль. Как напоминает нам польский поэт-романтик Адам Мицкевич в своей пьесе «Деды» («Праотцы Евы»), древняя языческая мудрость гласит: «Кто ни разу земли не коснулся [за свою жизнь], не может считаться человеком...»

Мудрость в отсутствии дистанции

Во время продвинутого курса по работе с взаимоотношениями в 1999 году Дон Менкен, преподаватель процессуальной работы, рассказала о нескольких преимуществах недостаточной осознанности в конфликтах и в отношениях. Недостаточная осознанность может дать нам ощущение свободы и вольности самовыражения. Порой осознанность кажется ограничивающей. В такие моменты стоит обратить внимание на необходимость подобного рода свободы и дать ей место. Метакоммуникатор мог бы заметить: «Вот фигура, не желающая осознавать, но нуждающаяся в том, чтобы ей было позволено выражать себя, ничем не ограничиваясь».
Более того, когда нам не нужно воспринимать свое переживание и ход событий осознанно, мы можем позволить себе полностью поддерживать свою позицию, «быть абсолютно правыми». За желанием быть абсолютно правым скрывается потребность в принятии и признании. В неприятных ситуациях, когда мы сталкиваемся с ухудшением отношений, потребность в признании проявляется с особой силой. Настаивая на своей абсолютной и единственной правде, я в то же время посылаю сообщение: «Мне нужно признание и принятие, цените меня!» Трудность кроется в сознательном признании и выражении этой потребности.
Настойчивое заявление правоты лишь одной из сторон может быть связано также с необходимостью возмещения ущерба. Эта потребность может касаться текущей эмоциональной боли, или того, что случилось в прошлом, или в целом произошло с нашими социальными обстоятельствами. Если эмоциональная боль затрагивает зоны травм или несправедливости из прошлого, то необходимость исправлять ошибки в консенсусной реальности неадекватна текущей ситуации. Однако, эта необходимость совершенно понятна на Сновидческом уровне, где прошлые и настоящие ситуации накладываются друг на друга. Разрешить ситуацию нам может помочь сознанное обнаружение источника этой потребности.
Переживание ранящих ситуаций без осознания также бывает связано с необходимостью вернуться к тому периоду, когда возможности их осознавать не было. Так же, как и в раннем детстве, мы хотим переживать любовь, принятие и внимание, хотим, чтобы кто-то заботился о нас, когда мы чего-то не сознаем. И здесь сознательное признание того, что мне нужно быть маленьким, ничего не подозревающим, любимым ребенком, может стать отправной точкой для поиска дальнейших решений.
Эти размышления приводят к следующему выводу: есть потаенная мудрость в том, чтобы переживать неприятные ситуации неосознанно. Парадоксальным образом, мы обретаем эту мудрость, только привнося в ситуацию луч осознания.

Потребность взглянуть со стороны

Пока я писала эти слова, мне вспомнились два моих сна прошлой ночи. В первом из них я шла по узкой тропинке рядом с озером, толкая перед собой старую, расшатанную детскую коляску. Я была увлечена разговором со своим другом. В какой-то момент какие-то его слова меня задели и напомнили об очень неприятном событии, которое случилось со мной на работе. Увлечённая этими воспоминаниями, я позабыла о том, что в коляске крошечный ребенок, малышка тем временем свернулась калачиком. Я не заметила и как стемнело, и что по другую сторону тропинки появилось еще одно озеро. Подул ветер, волны с обоих озер стали перехлестывать через берега, поглощая детскую коляску. Тогда я поняла, что если волны унесут ребенка, я никак не смогу его спасти из пенистых, темных, илистых глубин. Я была потрясена. Что-то во сне изменилось, и я превратилась в младенца в коляске, беспомощного и обреченного. Могла только плакать. Внезапно я услышала голос своего друга, в реальности это очень спокойный и заботливый человек. И решительным тоном он велел мне вытащить коляску. Я снова стала «самой собой», могла реагировать на его слова. В последний момент нам удалось спасти малыша.
В следующем сне я издалека рассматривала дом, который должен был стать моим новым домом. Меня сопровождала женщина, не похожая ни на кого из моих знакомых наяву, однако во сне она была мне очень близка. Женщина указала на другое здание, утверждая, что мой дом находится там. Это здание было выше остальных, и на его крыше красовалась большая неоновая вывеска с надписью «Метаксен». Эти два сновидения символическим образом касаются отстраненности, сопутствующей в моменты эмоциональной боли.

Ребенок в коляске: Раненое место

Раненое место беззащитно и слабо. Оно требует внимания, но его только что обошли, унизили, отвергли. Сворачивается в маленький комочек; но самостоятельно спастись не может. Обычное «я» перестает существовать, и на мгновение я воплощаю во сне другую фигуру: крошечного, беззащитного ребенка, о котором нужно заботиться.

Пенистые воды

Вода бесформенна и не имеет каких-либо определенных очертаний. Вода в сновидениях представляет собой источник жизни, бессознательности и бесформенных аффектов (Anderten, K., 1995). Озеро в моем сне не было спокойным или умиротворяющим; более того, в какой-то момент по обе стороны тропинки появились бушующие воды. В неприятной ситуации эмоции часто берут верх: с одной стороны, боль и отчаяние, с другой - гнев и негодование, и не остается пространства для обдумывания и осознавания.

Заботливый друг

Мой друг олицетворял во сне отношение, крайне необходимое при преодолении неприятных моментов. Буддийская традиция называет подобное отношение «сочувствием». Эми Минделл пишет о метанавыке сочувствия следующее:
«Процессуальная работа определяет сочувствие как развитие заботы и внимания по отношению к тем частям самих себя, которые мы любим и с которыми отождествляемся, и в то же время равное внимание и достойную оценку аспектов нелюбимых, отрицаемых и далеких от нашей идентичности. Сочувствие подразумевает помощь всем этим частям в раскрытии и проявлении их сущности и значения. Следовательно, сочувствие означает внимание ко всем аспектам наших переживаний и сознательное участие в раскрытии каждого» (Mindell, Amy, 2003).

Вытаскивая детскую коляску

Чтобы справиться с трудным переживанием, необходимо наблюдать за ним с некоторой отстраненностью. Нужно «оттащить коляску назад», отступить и установить дистанцию.

Новый дом

Дома в сновидениях связаны со структурой психики (Ammann, R., 1995). Какую форму принимает моя идентичность? Где она может существовать, чтобы развиваться наилучшим образом? Во сне я ищу свое «душевное пространство» в старом, знакомом месте. Однако другая моя часть, близкая и помогающая, с которой я пока себя не отождествляю, указывает на иное здание.
Метаксен

На крыше здания есть что-то похожее на рекламу какого-то лекарства. Во время написания этой главы я нахожусь в поиске «лекарства» для самой себя и других, лекарства, которое поможет в трудный момент. И это лекарство называется «метапозицией», взглядом со стороны. Этот дом, структура моей психики, о которой заботится метанаблюдатель, может вместить и пенистые воды озера, и заботливого друга, и младенца в детской коляске. Он может создать пространство, в котором каждая из этих частей получит возможность развития.


На пути к метапозиции: Доморощенное решение

Моя клиентка рассказала: «В те моменты, когда меня кто-то расстраивает, я научилась повторять себе: "Не думай об этом сейчас, помни, кто ты, напомни себе поискать сначала все хорошее, что тебе о себе известно, а потом подумаешь об этом". Это срабатывает: каким-то образом мне удается сохранять равновесие. Я также не чувствую себя ущемленной в той своей части себя, которая чувствует себя задетой».
Здравый смысл предлагает набор инструментов, позволяющих нам дистанцироваться от вторгающихся эмоций. Во время семинаров и практикумов часто повторяются следующие идеи:
    Сосчитайте до десяти.
    Сосчитайте до десяти в обратном порядке.
    Сделайте несколько глубоких вдохов.
    Поменяйте пространство: буквально выйдите из ситуации. По возможности не сжигайте за собой мосты, например, скажите: «Извините, мне нужно успокоиться».
    Пойдите прогуляться.
    Не разговаривайте с ранившим вас человеком, поговорите с кем-нибудь другим.
Выйдите на пробежку, выполните несколько физических упражнений.

К метапозиции: Духовные традиции

В то время как эти рекомендации сосредоточены на том, чтобы направить внимание человека в другую сторону (другое содержание, другой канал переживания), некоторые духовные традиции предлагают обратиться к некой высшей реальности. Например, Экнат Исваран, калифорнийский учитель, опирающийся в своей работах и практике на различные духовные традиции, предлагает повторять мантру, представляющую собой, на его взгляд, простую и очень эффективную духовную практику. Мантра - это «духовная формула, которая при беззвучном повторении обладает силой трансформировать сознание». Он пишет, что мантра является «столь мощной духовной формулой, потому что она позволяет обратиться за помощью к самой высшей силе, которую мы только способны себе помыслить, в независимости от того, как мы ее называем: Богом, высшей реальностью или внутренним "Я"» (Easwaran, E., 1998).
Каждая большая религия, каждая духовная традиция предлагает подобные формулы. Большинство из них, по словам Исварана, символизируют личностный аспект высшего Бога. Иисус Христос, Дева Мария, Боже, помилуй нас, Кирие Элейсон, Рамам Рама, Харе Кришна, Баррух атта Адонай, Аллах акбар – вот примеры обращения к Богу в форме «мантры» в разных традициях. Буддисты повторяют «Ом мани падме хум», обращаясь к «сокровищу лотоса в собственном сердце».
Для людей, придерживающихся любой религии, обращение к высшей реальности может оказаться наиболее эффективным способом остановить запускаемую эмоциями программу. Использование мантры - всего лишь одна из мириад возможностей обратиться к высшему сознанию. Молитва или медитация представляют собой другие мощные способы научиться непривязанности.

Внутренний диалог

Наш разум постоянно активен, независимо от того, нравится нам это или нет. Одним из основных элементов обучения мага, которое проходил Карлос Кастанеда под руководством мексиканского индейца по имени Дон Хуан, было прекращение внутреннего диалога. Прекращение внутреннего диалога, непрерывно проигрывающегося в наших головах, было условием вхождения в состояние «внутренней тишины» (Castaneda, C., 1998). В раненом состоянии сознания особенно трудно остановить внутренний диалог. Воспоминания и интерпретации повторяются, мысли приходят с огромной скоростью.

С юмором

Мы также можем обсудить то, от чего мы отстранились и почему. Дистанцируюсь ли я от своих чувств, чтобы не ощущать боли? Сдерживаю ли я свой гнев, чтобы казаться милым, нежным человеком? Или дистанция служит тому, чтобы освободить место для реальности другого человека, чтобы у нас обоих появилась возможность снова друг с другом встретиться?
В повседневной жизни нам легче жить с людьми, способными относиться к себе с юмором. Чувство собственной важности, особенно если оно постоянно требует подтверждения от других, создает в отношениях постоянную напряженность. Дистанция по отношению к самому себе напоминает нам о том, что наш внутренний мир не является единственным. Поэтому нам легче принять чью-то интерпретацию событий и пренебречь тем значением, которое мы заранее приписали чьим-то словам.

Танец вокруг непривязанности: шаг вперед, шаг назад

Таким образом, вопрос о непривязанности не так прост, как может показаться. В процессуальной работе мы говорим, что для продолжения работы необходимо погрузиться в поток переживаний, «войти в реку», а не просто стоять на берегу. Остановка перед тем, как войти в переживание, называется «первым краем».
Отвергнутые сновидческие фигуры захватывают власть и контроль, потому что им необходимо что-то сообщить. Они несут в себе возможности для получения новой, созидательной информации, для получения содержащихся в них подходов и решений. В то же время из-за отсутствия наблюдателя шанса использовать эти потенциальные возможности нет. Запертое в ловушке переживание превращается в свою противоположность, информация утрачивается во все менее и менее понятных, но упорно сохраняющихся паттернах. Роли исполняют свои сценарии: террорист, вместо того чтобы изменить систему, все разрушает; мститель, сводя счеты, наносит последний удар тому, кто должен был пробудиться от боли; жертва настолько окапывается в своей крепости, что ее уязвимость, вместо того чтобы напоминать нам о нашей человечности, вообще перестает быть заметной.
Следовательно, раненые фигуры нуждаются и в том, и в другом подходах. Им нужен наблюдатель, который смотрел бы издалека и дарил им спокойное, искреннее внимание. Им также нужен и исполнитель, обладающий смелостью сказать: «Это я» и войти в переживание, позволяя ему произойти, развиться и проявиться во всей своей целостности и правдивости. Эта интенсификация, перфоманс и завершение переживания действуют подобно фильтру: они очищают, растворяют окаменевшие структуры и позволяют захваченной частичке энергии и содержанию влиться в непрерывно протекающий процесс.

К метапозиции

В сознании должно развиться нечто такое, что остается за пределами отождествлений, механических действий и переживаний текущего момента.

Чарльз Тарт, Пробуждение

Вопрос о природе наблюдателя или метакоммуникатора - вопрос философский, он выходит за рамки данной книги. Здесь я буду ссылаться на концепцию Минделла, рассматривая ее скорее как источник вдохновения для дальнейшего исследования, чем как попытку сформулировать однозначные ответы. «Метапозиция» есть состояние ума, трудно поддающееся описанию со стороны какой-либо из его частей или идентификаций. Минделл пишет, что метакоммуникатор представляет собой своего рода беспристрастного наблюдателя, способного наблюдать первичный и вторичный процессы на расстоянии, и из этой позиции сообщать о своих впечатлениях и прозрениях (Mindell, Arnold, 1990).
Я нахожу практические рекомендации о том, как развить в себе подобное отношение, более важными, чем теоретические рассуждения о сути самого явления. Как занять позицию свидетеля вдумчивым образом? Как развить способность наблюдать за собой, не запутываясь в системе убеждений своего «я» или системе убеждений любой из сновидческих фигур?
Минделл пишет о двух направлениях работы по развитию в себе такого объективного наблюдателя. Западный подход сосредоточен на развитии и укреплении эго и стремится помочь эго стать беспристрастным наблюдателем. Восточные учения обращены к достижению той же цели иным способом: посредством медитации эго ослабляет узы, связывающие его с первичным процессом, и в конце концов превращается в метакоммуникатора (Mindell, Arnold, 1990).
Каждый подход обладает своими преимуществами и недостатками. Традиционная западная аналитическая работа над собой помогает нам распознавать и интегрировать отринутые части психики, разрешать внутренние конфликты. Например, юнгианская аналитическая терапия направлена на постепенное расширение границ эго, путешествие к своей Самости, представляющей цельность того, кем мы можем быть. Многие школы современной психотерапии помогают интегрировать отринутые части психики и достичь более высоких уровней развития, а также преодолеть границы рационально понимаемого «я» в направлении духовных переживаний.
Среди опасностей, связанных с такого рода работой над собой, присутствует склонность к чрезмерному сосредоточению на себе, склонность отворачиваться от социальных или политических проблем, а также упомянутая Юнгом опасность инфляции: отождествления с архетипическим содержанием, которое по самой своей природе не может уместиться в границах эго.
Восточные медитативные практики помогают достичь непосредственно состояния чистого сознания, находящегося за пределами всех отождествлений и переживаний. Однако присутствует опасность подавления или отторжения неприятного содержания, которое не перестает существовать, но продолжает неосознанно и бесконтрольно действовать внутри нашей психики.
На пути к обретению метапозиции, в зависимости от наших индивидуальных склонностей, убеждений и потребностей, мы можем обращаться к обоим подходам: психологической работе над собой и медитативным дистанцированием от собственных переживаний; и дополнять их друг другом.

Непривязанность какого рода?

Беспристрастный наблюдатель, в понимании процессуальной работы, не является замкнутым или безразличным. Напротив, он сохраняет сочувственное отношение ко всему, что воспринимает. Сочувствие, как пишет Арнольд Минделл, есть базовый элемент процессуальной работы, поскольку оно означает принятие и любящее терпимое отношение к потенциальному пути развития человека (Mindell, Arnold1990). Эми Минделл считает сочувствие одним из самых важных метанавыков (Mindell, Amy, 2003).
Холодное дистанцирование создает отношения, основанные на доминировании. Там, где связь разорвана, где реальность разбита на отдельные миры, необходимо восприятие, способное эти миры вместить. Необходимо пространство, в котором можно обнаружить связи. Всеохватывающее отношение, удерживающее обе стороны вместе и создающее некий «сосуд», в котором оба полюса смогут обрести себе место.
Как уже было отмечено в первой части данной книги, Арнольд Минделл проводит различие между двумя возможными центрами осознавания. Один из них - это «маленькое я», произрастающее из личной истории человека. Второй - Большое U (или Большое ТЫ), принимающее и отражающее в себе все встреченные переживания (Mindell, Arnold, 2000a).
Маленькое «я»" постепенно отождествляет себя с последовательными переживаниями и постоянно рассматривает вещи через призму своей собственной идентичности. Однако «Большое U» подобно зеркалу, оно не отождествляет себя ни с одним из восприятий, но вместо этого их отражает.
Развивая в себе позицию наблюдателя, мы работаем над расширением границ своей самости, одновременно стремясь к уровню восприятия, выходящему за пределы «меня».
Большое U способно объять как наше собственное маленькое «я», так и другие сновидческие фигуры. Большое U остается в контакте с процессом сновИдения, с сущностью, базовым Единством, или Дао. В неприятных ситуациях оно смотрит с сочувствием и на ранящего, и на раненого, таким образом допуская как интерпретации консенсусной реальности, так и интерпретации Сновидческого уровня. Оно признает наиболее важным элементом ситуации отношения между сторонами, а не чью-то правоту.
Непривязанность позиции Большого U не отсекает эмоциональную боль и не умаляет ее значения. Скорее благодаря принимающему вниманию оно позволяет переживаниям трансформироваться и завершаться. Таким образом, пересечение границ, в которых заперты сновидческие фигуры, становится возможным: мы можем прощать и встречаться вновь.


ГЛАВА 9
Края вокруг пространств эмоциональной боли

Все не так просто

Большое U открыто любому переживанию, даже если это переживание очень болезненно. Одаривая его заботливым вниманием, большое U позволяет переживанию завершиться и трансформироваться. Однако большинство из нас
лишь изредка имеют доступ к такой позиции. В поле эмоциональной боли беспрепятственный поток переживаний прерывается на краю. «Уже было сказано, что боль неизбежна, но страдание необязательно.(...) Страдание - это концептуализация боли, штука из головы» (Cohen, D., 2002, с. 24). Тем не менее это малоутешительно, если ты заперт в огороженном краем мире. В этот момент мы не чувствуем, что у нас есть вообще какой-либо выбор.
Края

Как уже отмечалось, в процессуальной работе край - это понятие, связанное с границами нашей текущей идентичности. За краем существуют переживания, с которыми мы не согласны, которые с нами происходят независимо от наших намерений, или даже вопреки им, переживания, над которыми мы, кажется, не властны. Края относятся к более или менее сознательно принятой системе убеждений, и эти убеждения определяют, какие переживания мы включаем в свое «я», а какие нет. Края часто собираются вокруг области прошлых ран или вокруг недостающих реакций. Иногда в ответ на эмоциональную боль мы неосознанно примеряем роли, предлагаемые нашей культурой, мифологией нашего времени.
Края создают границы вокруг различных идентификаций, становясь границами внутренних миров. Они заключают нас в раненые состояния сознания, меж тем как снаружи жизнь продолжается. Каждое мгновение несет новые впечатления, а вместе с ними и новые края.
В процессе эмоциональной боли возникает множество обычно игнорируемых переживаний. На языке процессуальной работы мы говорим, что это переживание, на которое у нас есть край. Распознавание последовательных потенциальных краев может быть полезным инструментом для внедрения изменений. Края, если к ним относиться внимательно и осознанно, позволяют нам сознательно пересматривать лежащие в их основе убеждения и восстанавливать поток энергии там, где он был заблокирован.
Преодоление края позволяет выходить за рамки определенного отождествления и, как следствие, смотреть на мир под иным углом, с другого точки зрения, и воспринимать невидимые в предыдущей позиции аспекты ситуации.

Переживание в ловушке

Каждая из уходящих корнями в архетипические паттерны ролей адекватно выражает определенную область и определенный этап переживания эмоциональной боли, помогая их понять. Каждая из этих фигур способна развивать и защищать свою идентичность. Например, мир жертвы заканчивается там, где начинаются ответственность, власть и способность к прощению. Мир преследователя заканчивается там, где начинаются сочувствие и боль. Мир мстителя заканчивается там, где существует компромисс, нейтральная территория и потенциал для достижения консенсуса.
В ранящей ситуации переживание начинает ходить по кругу, подобно заезженной пластинке. В той же самой точке, на том же краю оно попадает в разлом, трещину, характеризуемою отсутствием осознанности, и через мгновение снова оказывается в той же точке, где все началось. Круг не завершен, и он не переходит на новый уровень. Каждое из этих отождествлений не способно завершить свою историю, поэтому они снова и снова возвращаются к ней в надежде, что в следующий раз что-то, наконец, изменится.

Личная история

Среди множества источников, вдохновивших процессуальную работу, важную роль сыграл шаманизм, в особенности шаманизм индейцев яки, описанный Карлосом Кастанедой (Castaneda, C., 1971, 1972, 1998; Mindell, Arnold, 1996). Во время одного из своих семинаров Макс Шупбах сказал, что шаман - это тот, кто постоянно пересматривает свою личную историю.
«Рассказывая свою историю, шаман не описывает ее одним и тем же образом снова и снова. Когда вы возвращаетесь к событиям, связанным с вашей личной историей, вы можете вспомнить все моменты слабости или беспомощности; тем не менее вы способны работать с этими моментами таким образом, чтобы перестать отождествлять себя только с жертвой. Например, во время вчерашнего семинара одна из участниц работала над проблемами, связанными с ее отцом. Шаман сказал бы, что она повторяла часть своей личной истории, часть, касающуюся отца, но на этот раз она повторяла ее не из позиции жертвы, которую занимала в прошлом, а с точки зрения человека, способного взять руководство ситуацией в свои руки».
Раны цепляются за незавершенные фрагменты нашей личной истории. Воспоминания записываются исходя из одной точки зрения, из точки зрения определенной роли или позиции. И эта роль начинает руководить нашим поведением. Какими бы разными ни были детали, основной паттерн повторяется. Механизмы проекции и сновИдения поддерживают склонность к разыгрыванию внутренних драм, привлекая к этому внешних действующих лиц и переводя историю со Сновидческого уровня в консенсусную реальность.
Трудность заключается в сознательном выявлении и интеграции различных точек зрения. До тех пор, пока мы продолжаем занимать одну сторону, исполнять одну из ролей, преобразование базового сценария и интеграция невозможны.  Если мы переходим от одной роли к другой, не разрешив существующий между ролями конфликт, то и базовый паттерн останется неизменным.

Принятие и завершение переживаний

Для завершения этой драмы таким образом, чтобы она перестала «препятствовать потоку реки», нам зачастую необходимо осознанно исполнять следующие одна за другой роли, то есть роли жертвы, мстителя, преследователя и т.д. В результате осознанного исполнения этих ролей могут проявиться иные аспекты ситуации, обогащающие нашу жизнь и придающие ей полноту. Различные части переживания нуждаются во внимании, поддержке и возможности заново персонально их пережить, сохраняя дистанцию, позволяющую свободно занимать метапозицию и выходить из нее.
Если я могу выдерживать свое переживание, каким бы оно ни было, то я также способен и взять его под контроль, перестать быть его жертвой. Как говорит Макс Шупбах, дзен-буддизм, представления шаманов из книг Кастанеды и процессуальная работа очень схожи. Если вы действительно близки самому себе, то понимаете, что «другой» - это тоже вы, и таким образом приходите к гармонии с тем, что происходит. Это не означает, что вы никогда не будете злиться и не вступите в новый конфликт, однако вы будете конгруэнтны своему гневу или конгруэнтны вступлению в этот конфликт. Между состоянием конфликта с другим человеком и состоянием конфликта с самим собой из-за того, что вы в конфликте с кем-то еще, существует огромная разница.
До тех пор, пока я не соглашаюсь с наличием определенного переживания, мной руководит внутренний конфликт. Та часть, с которой я не согласен, ищет способ выразить себя. Внутренний критик или какая-либо другая роль оценивает переживание как неуместное и пытается воспрепятствовать выражению этого переживания.
Если человек ощущает себя оскорбленным, но внутренне не соглашается на переживание боли, то такое переживание начнет искать иную форму выражения. Вполне возможно, что этот человек будет себя отождествлять со своим несогласием на переживание боли и займет роль мстителя, предпринимая такие действия, в результате которых боль перейдет к другой стороне. Причинение боли это шаг по направлению к переживанию боли, но шаг, лишенный осознанности и ведущий к эскалации конфликта, а не к завершению процесса.
Если возникает потребность в мести, но согласия предпринимать какие-либо действия нет, то сложно понять, в чем же на самом деле заключается эта месть и к чему она приведет. Касается ли она человека, присутствующего здесь и сейчас, или, например, связана со всеми женщинами, на протяжении поколений страдавшими от боли, причиняемой расчетливыми и бессердечными угнетателями? Касается ли она угнетателей, в свою очередь, переживающих боль теперь? И если другой человек ощущает боль, то каким же будет следующий шаг?
Если кто-то пугается в ответ на повышенный голос другого, но не согласен посмотреть на свой страх, он может использовать любую силу или привилегию, чтобы скрыть это переживание, не давая себе возможности распознать лежащий в его основе паттерн. Заметить переживание и согласиться с ним - это первый шаг, позволяющий нам завершить не достигший завершения повторяющийся процесс.
Многие школы терапии рассматривают завершение паттернов переживания как очень важный фактор исцеления. Стремление к завершению фигуры, разрешению сценариев, приводивших к тупику в прошлом, является одним из основных направлений работы в гештальт-терапии. Юнгианской психология предполагает, что комплексы указывают на наличие в человеке чего-то «неоконченного» (Jacobi, J., 1973).
В процессуальной работе мы говорим о том, что двойные сигналы приходят от незавершенных процессов, а также о том, что, следуя им, мы помогаем их завершению. Большинство наших внутренних историй состоят из гораздо большего числа сюжетов и уровней, чем может показаться на первый взгляд. Стремясь к завершению, эти истории требуют от нас повторно их пережить с разных позиции, словно подобное действие позволило бы нашему «я»обрести большую гибкость.
Для того чтобы выйти из затруднительного положения, нам необходимо последовательно занимать позиции ролей этой драмы. Каждая роль несет свою, никем не услышанную историю. Каждая фигура ожидает кого-то («я»), кто вступится за нее и выскажется от ее лица. Тем не менее каждая из них, сама того не осознавая, способна узурпировать право быть единственной ролью.


Мудрость защитной реакции


В момент эмоциональной боли срабатывают защитные реакции. Самые базовые реакции - это нападение или отступление (борьба или бегство). Обычно эти реакции не помогают нам проходить через всю ситуацию плавно: они не признают переживание или приводят к эскалации напряженности. Однако защитные реакции по своей сути наделены смыслом. Их целью является выживание, что в психологическом контексте означает сохранение своей базовой целостности и самоуважения независимо от того, что происходит вовне.
В процессуальной работе цель состоит в том, чтобы внести осознанность во все, происходящее в данный момент. Сознательное следование защитной реакции приводит нас к более глубоким аспектам собственной личности. На обучающих семинарах мы часто работали с реакциями, возникающими в теле в ответ на болезненную критику. Сама по себе каждая из этих реакций оказалась незавершенным процессом. «Лягушка», застрявшая у кого-то в горле, с рациональной точки зрения, останавливала эмоции, но, оказалось, она несла свое послание: «Я здесь, в своем собственном пространстве, и я не собираюсь ничего делать, я просто есть». Последовав за этими словами, мы обнаружили отношение очень спокойного и осознанно присутствующего монаха. Он там, и ему не нужно защищаться. Он может спокойно и с определенного расстояния взглянуть на критикующее сообщение, не опасаясь, что развалится, потому что спокоен и укоренен.
Быстро поднимающееся кровяное давление и пульсация в висках в первый момент напоминали неконтролируемое извержение вулкана, а затем помогли обнаружить настрой индейского воина. На рисунке черты лица воина, нарисованные карандашом насыщенно красного цвета, были резкими и выразительными. Его послание состояло в том, чтобы решительно и бескомпромиссно следовать своим собственным путем.
Учащенное дыхания, возникшее как первая защитная реакция другого участника, превратилось в маленького, очень легкого, ни к чему не привязанного духа, взиравшего на каждую ситуацию с чуть озорным чувством дистанции.
Таким образом, благодаря защитным реакциям тело накапливает очень важную информацию. Часто это те черты, с которыми мы не отождествляем себя на ежедневной основе. Они выходят на первый план в момент эмоциональной боли, но зачастую мы не способны ни распознать их, ни мудро ими воспользоваться ими.

Края на не-знание

Большинство людей, с которыми я когда-либо работала, несомненно убеждены в том, что им следует знать ответ на тот или иной вопрос. Ответ может храниться на полках памяти в готовом к использованию виде или может быть творчески сконструирован на основе имеющейся информации, но так или иначе они должны иметь ответ. Если я «не знаю», это значит, что со мной что-то не так.
В раненых состояниях «я не знаю» - обычное явление. Оно приходит в виде пустоты, тумана, черной дыры, чувства потерянности, неуверенности или дезориентации. Я ничего не знаю. Я не знаю, что происходит; не знаю, что я чувствую; не знаю, почему так больно; не знаю, кто я такой… Это то состояние, которое в тот или иной момент времени испытывает практически каждый человек. Мы можем рассматривать состояние не-знания как континуум, с одной стороны которого будет краткий миг замешательства, а с другой - интенсивная шоковая реакция. В добавок к самой эмоциональной реакции люди часто хотят перескочить через момент когнитивной пустоты и немедленно оказаться в точке «знания». Пустота неприемлема.
Это состояние, в котором у нас нет доступа ни к точке зрения жертвы, ни к точке зрения преследователя. Субъективно нам кажется, что мы не обладаем доступом к какому бы то ни было опыту. Как будто переживание закончилось в пространстве без субъекта; нет никого, кто мог бы это переживание воплотить. Также нет и того, кто мог бы взглянуть на такое «отсутствие» с определенной позиции. Кажется, что пустота без субъекта существует вне времени. Она совершенно точно существует в настоящем, в том смысле, что за ее пределами ничего нет.
Человек, находящийся в подобном состоянии, выглядит так, будто он слегка отсутствует, словно находится в трансе. Реакции на внешние раздражители могут запаздывать или быть совершенно неадекватными для внешнего наблюдателя. Такие сигналы как жесты, тон голоса и выражение лица, начинают интерпретироваться внешними наблюдателями как печаль и страх или как гнев и агрессия.
Если мы настойчиво будем пытаться узнать, что же находится внутри, мы превратимся в преследователя: критик указывает человеку в этом состоянии: «ты должен знать»; раздается внешний голос, требующий ответа, и переживание потерянности в тумане немедленно отвергается, оценивается как неправильное: оно не имеет права на существование. В этом тумане роли складываются сами собой: тот, кто чего-то хочет, становится преследователем, тот, кто переживает ситуацию, подвергается нападению. Подвергшийся нападению должен защищаться, поэтому где-то на краю пустоты образуется фигура, способная отразить атаку, готовая поймать на лету чьи-то вопросы и комментарии и, превращая их в оружие, швырнуть обратно в лицо тому, кто их высказал.
В терапевтической работе и в повседневном общении очень важно освободить место для пустоты. И тут очень полезной окажется буддийская традиция. «Уму новичка» не нужно знать. Он открыт всему, что бы ни пришло. Принятая пустота становится «умом новичка» и освобождает место новым впечатлениям и информации.

Момент, предшествующий интерпретации

Удивление - первая реакция, возникающая, когда наши чувства задеты. Момент неожиданности дает нам возможность включить сознательное внимание и остановиться прямо до готовой интерпретации или автоматической цепочки реакций. Это шанс найти способ справиться с предыдущими ранами или понять свою боль в социальном или мифическом контексте. Причина, по которой нам не удается в этом месте остановиться, часто заключается в недостаточной подготовке и недостаточных навыках. Переступить край так трудно, потому что, среди прочих причин, нам недостает примера, показывающего, как еще мы можем подойти к переживанию боли, на что еще мы можем обратить внимание, на чем можем сосредоточиться.
Джон Уэллвуд (2001) предлагает изучить «первичный опыт» и посмотреть на него совершенно по-новому, раскрывая надстроенные над этим опытом слои историй. Первичный опыт - это опыт соматический. В процессуальной работе мы стараемся придерживаться сигналов и позволяем им развиваться, чтобы они указали нам путь к менее известным аспектам опыта.
Мы можем позволить переживанию просто быть, не будучи к нему слишком сильно привязанными и не останавливая его течение, обращая внимание только на то, пытаются ли аспекты этого переживания захватить мой ум: по-прежнему ли я обладаю представлением о чем-то, или это представление завладело мной?
Мы можем глубже и с большей осознанностью вникать в эти аспекты, помня, что они содержат в себе особые пространства, некоторые из которых - ловушки: пространство незавершенных проблем, незавершенных реакций, пространства, в которых рождается склонность к постоянному повторению. При таком подходе мы соглашаемся сделать большой шаг навстречу неизвестному, похожий на прыжок веры. Момент появления новой информации становится шансом сделать еще один шаг к тому, чтобы, отыскав недостающие части, снять чары с заколдованного круга.

Край на то, чтобы закрыть дверь

Практикующая дзен Дарлин Коэн призывает нас дать себе право не испытывать боль в моменте. Это касается как эмоциональной, так и физической боли; иногда с нас просто довольно. Утешение, привязанность и забота - единственное, в чем мы нуждаемся. Никаких усилий. Никакой работы над собой. Сама работа и заключается в том, чтобы уметь поступать подобным образом осознанно, не критикуя себя и не испытывая чувства вины.
К сожалению, вместо того, чтобы давать себе передышку, мы часто отключаемся от болезненной части, словно сообщая ей: «тебе здесь нет места, ты не должна существовать», и обращаем остальные части своей личности на встречи с друзьями, просмотр телевизора, веселье и выпивку. Нам удается позабыть о боли – но не до конца. Испытывающая боль и не получающая заботы часть не сдается. Борясь за толику внимания, она пытается отыскать способ прорваться к нашему сознанию. Нам не по себе, мы испытываем вину из-за потраченного впустую времени, фильм не имеет смысла, вечеринка - настоящий провал, мы слишком много выпили.
Совсем другое дело - сознательно решить, что я заслуживаю некоторого временного облегчения боли, но только если я сообщаю это непосредственно той части себя, которая переживает боль, ощущает себя слабой, униженной и обиженной. Я говорю: «Конечно, ты имеешь право здесь быть, и чтобы тебя подбодрить, я сделаю что-нибудь, чтобы отвлечь наше внимание от этой боли». Дарлин Коэн утверждает, что это время «унылого комфорта»: когда я чувствую себя совершенно несчастной, и пара таблеток ибупрофена уже не может мне помочь, я забираюсь в постель с коробкой печенья и смотрю всякую чушь по телевизору. Я делаю это абсолютно сознательно, вообще, без какого-либо чувства вины» (Cohen, D., 2002, с. 38).
Когда мы работаем в терапии с прошлым опытом жестокого обращения, очень важно найти подходящий момент (
Duda, M., Szymkiewicz-Kowalska, B., 2003). Клиент должен обладать готовностью встретиться с болезненной областью лицом к лицу, готовностью посмотреть в глаза прошлой беспомощности. Если он не ощущает в себе достаточных для этого сил, то вся эта работа приведет лишь к еще одному разочарованию в себе. Иногда мы поддерживаем сторону, обладающую правом на отсутствие боли, в ее наслаждении повседневной жизнью. Фраза «Я не хочу на это смотреть» может оказаться первым шагом к возвращению себе власти, силы и контроля, утраченных в травмирующей точке. То же самое верно и в отношении вещей, сразу же вызывающих ощущение боли. Бывают моменты, когда нужно время. И будет правильно себе это время дать.
Если мы «закрываем дверь» осознанно, то это действие существенно отличается от автоматического избегания или отрицания неприятных вещей. Избегание происходит помимо нашей воли, осознанный выбор требует, пусть всего лишь на мгновение, открыться самому факту появления боли, тогда нам необходимо принять решение: а что дальше?

Окружающие боль края

Переживание боли - это то, чего люди избегают чаще всего и в наибольшей степени. Все медицинские системы в своей практике обращаются к методам облегчения физической боли. Эмоциональная боль, независимо от сопутствующих ей страданий, не вызывает в нашей культуре большого пиетета. Мальчики не плачут; герои не получают ран. Мы научаемся не показывать свою боль внешнему миру с раннего возраста. И это «не показывать миру» часто приводит к тому, что мы перестаем даже показывать миру самих себя. Так, мы отстраняемся от переживания эмоциональной боли, несправедливости и беспомощности.
Хелен и Джон Уоткинс пишут, что как во внутренних, так и во внешних мирах мы склонны перекладывать боль на более слабые части. И у людей с реальным расстройством множественной идентичности, и у тех, кто страдал нормальными, связанными с эго-состояниями проблемами, они наблюдали интересный способ обхождения с болью. Обычно личность-носитель или нормальное исполнительное эго-состояние переводит боль с себя на подчиненную личность или в скрытое эго-состояние. Выглядит это так, будто человек просто отключил боль (Watkins, J.G., Watkins, H.H., 1997).
Однако переживания никуда не исчезают и ищут способ выразить себя. Многие реакции, появляющиеся в моменты эмоциональной боли - краевые реакции, направленные на избегание боли. Примером таких реакций будут мысли о мести (Mindell, Arnold, Mindell, Amy, 2001). Подобные мысли или действительная месть актуализируют и воплощают боль. Единственная проблема - что такой подход оставляет ее за пределами нашего опыта.
Другой вариант - избегать контакта с любым страданием, будь оно внутренним или внешним, за счет поверхностного отношения, бездумного гедонизма или подключения когнитивных защитных механизмов. Еще один способ - в боли погрязнуть. Такое погружение в боль может работать как зависимость: мы ищем состояние, которое желаем ощутить, и мы к нему близки, но нам так и не удается выполнить это с достаточной осознанностью, чтобы переживание само собой завершилось.
Подобно любому другому переживанию, вызванная эмоциональной раной боль - всего лишь одна из остановок в путешествии на поезде. Незамеченная или преувеличенная боль разрушительна. Однако, если мы находим для нее подходящее место, то глубже начинаем понимать самих себя и других, открывая дорогу новым переживаниям. Один из моих клиентов привел следующее описание:
«Эта ситуация показала мне, что я начал чувствовать. Мне было действительно страшно находиться на том уровне, потому что я боялся боли, но если ты не открыт боли, то и получить ты ее не можешь. И это про эмоции, про открытость по отношению к другому человеку. Я упорно прятался, брал и ничего не давал взамен, но так я не чувствовал боли. С другой стороны, я вообще ничего особо не чувствовал».

Края на беспомощность

Сознательная конфронтация беспомощности может быть чрезвычайно трудной. Мы оберегаем себя от возврата в точку беспомощности, потому что беспомощность причиняет боль, потому что мы боимся никогда из неё не выбраться, или потому что согласно своей системе убеждений мы должны справиться с ситуацией самостоятельно и оставаться независимыми. Даже кратковременная беспомощность для многих из нас неприемлема. Всегда и везде - и прежде всего в собственном восприятии - необходимо контролировать ситуацию.
На терапевтическую сессию пришла 20-летняя женщина с очень конкретным планом. Она принесла лист бумаги, где перечислила все проблемы, с которыми хотела бы разобраться (что, кстати, оказалось очень полезным в нашей дальнейшей работе). Однако на тот момент ее первичный процесс «идеально организованная и систематизированная личность» не допускал ни эмоций, ни чувств. Она стремилась действовать быстро и эффективно. Рассказывая об этом, время от времени глубоко выдыхала, опуская плечи и голову. Затем сразу же выпрямлялась и продолжала говорить дальше. Огласив весь список, она произнесла: «Хорошо, давайте что-нибудь сделаем».
«Хорошо. - ответила я. - Проверьте, где вы сейчас и что вы бы действительно хотели сделать».
Она ответила: «Но я не знаю… Я не знаю, что со мной происходит, я не знаю, о чем мне следует говорить… Это ненормально... Я во всем этом чувствую себя беспомощной, и мне это ненавистно».
«Вы чувствуете себя беспомощной, вы не знаете, о чем вам следует говорить, ваша голова склоняется вниз, и плечи тоже опускаются, и именно это и есть то, что происходит в данный момент. И это правильно, и это лишь то, как есть сейчас», — сказала я (на тот момент беспомощность была вторичным процессом моей клиентки).
Тут она расплакалась. Вначале всхлипывала, потом становилось все спокойнее и спокойнее. Через некоторое время подняла голову и начала смеяться. Она сказала: «Невероятно, я никогда не думала, что так можно. Что быть беспомощной вообще разрешено. Что человек может освободиться от этого «должен». Хотя бы на мгновение. Большое облегчение… У меня было впечатление, что на это «должен» тратится так много ненужной энергии, какая-то постоянная готовность, и в любом случае бесполезная. Я не знаю, что произошло, но чувствую я себя спокойнее. Такое впечатление, что здесь стало больше пространства, как будто я переместилась в более светлый мир. Немного похоже на миры из картин Шагала; люди следуют своему внутреннему ритму, но хаоса никакого нет».
В данном случае допустить беспомощность означало отказаться от контроля, и, вопреки страхам этой женщины, ее мир не развалился на части. Напротив: оказалось, что миром правит незримая гармония.

Края вокруг возможности выбора

Бывают моменты, когда на долю секунды мы замечаем, что роль, в которую мы входим, — это вопрос выбора. Сознательное внимание способно остановить автоматическое кино. Но ощущение того, что возможность сделать выбор есть, может подразумевать конец того или иного мира. Сновидческая фигура, обычно берущая на себя управление в таких ситуациях, сдаваться не хочет. Ребенок хочет оставаться ребенком, террорист - террористом, и они не хотят упускать возможность сыграть свою роль. Сновидческая фигура упорно борется за свое существование, заставляя нас впадать в зависимость от страданий, гнева, обращенных к другим обвинений или ненависти. Шаг за пределы этих границ открывает новое пространство. Один клиент мне сказал:
«Внезапно я понял, что есть какая-то свобода, до тех пор мне не известная. Она возникает в разгар безумия, когда все мое тело напряжено, желудок скручивается в узел, в горле пересыхает, я попадаю в ловушку внутри ужасной истории… И именно тогда голос внутри меня говорит: "Тебе не обязательно жить в таком напряжении. Тебе больше не нужно быть таким напряженным. Ты можешь, но это не обязательно. У тебя есть выбор." Такое откровение. У меня есть выбор. Слишком знакомый сценарий может меня увлечь, я могу выдержать это напряжение, а затем разрыдаться плачем, не приносящим и толики облегчения, и в конечном итоге впадаю в отчаяние. Я могу. Но я и не обязан это делать. У меня есть выбор. Я могу втянуться в эту историю, как уже делал много раз, но я также могу и остановить себя. Я могу взглянуть на происходящее со стороны. Могу обратиться к телу и спросить, как оно себя ощущает, уделить ему все свое внимание. Я могу спросить, чем занята моя душа. Могу вспомнить, что где-то за пределами только что утянувшей меня истории есть еще и другой я, есть другой мир, есть много разных миров. Я могу».

Края на силу

Гнев и ненависть высвобождают энергию и отбрасывают человека в другую сторону, за пределы роли жертвы. Там ни с кем считаться не нужно. Человеку не нужно понимать или осознавать. Стремясь выйти из раненого состояния, мы очень часто пытаемся защищаться. Защищаясь, применяем силу, любую доступную нам силу. Можно плотно сжать губы, погрузиться в ледяное молчание, повысить голос или перейти на крик. Или же уйти в рациональное рассуждение, сокрушающее нашего оппонента логикой своих доводов, или начать плакать и обвинять, демонстрируя страдания, в которых виноват другой.
Применение силы в ранящих ситуациях может быть краевой реакцией. Дон Мигель Руис, ссылаясь на традиционную мудрость племени тольтеков, говорит, что люди, обладающие большей властью, жестоко обращаются с теми, у кого власти меньше, пытаясь тем самым избавиться от собственного эмоционального яда. Иногда целью подобного поведения будет не установление справедливости, а просто желание выпустить пар. Вот почему мы, люди, стремимся к власти — чем больше у нас в руках власти, тем легче нам вымещать ее на тех, кто не может от нас защититься (Ruiz, D.M., 1999a).
Когда нас ранят, бывают и моменты, когда нам просто необходимо сохранять твердость и постоять за себя. Именно тут проявляются края, связанные с сознательным использованием своей силы.
Существует множество убеждений и веских причин, по которым мы себя своей силы лишаем. Давайте для примера возьмем разговор между различными внутренними фигурами моего клиента:
Голос 1: Я могу быть сильным, поэтому я могу влиять на события. Я не только жертва обстоятельств, но я также беру на себя ответственность за то, что происходит или произойдет через мгновение.
Голос 2: Да, именно так. Через мгновение ты причинишь кому-нибудь боль, и это будет твоя вина.
Голос 3: Ха-ха-ха, вот тут и исчезает твоя моральная победа!!
Голос 2: На самом деле, у тебя вообще нет силы, и ты наверняка не справишься.
Голос 4: Будь хорошим мальчиком! Я тебя так сильно люблю, когда ты хороший.
Голос 2: Сила опасна. Тебе лучше отступить.
Голос 3: Да, если, конечно, ты не хочешь быть похожим на своего алкоголика отчима!
Голос 1: Эй, погоди минутку. Не всякая сила вредна или жестока. Я все еще обращаю внимание на то, что происходит вокруг меня.
Голос 2: Ты обращаешь внимание, потому что не используешь силу.
Когда начнешь, внимание обращать перестанешь! Голос 1: Нет. Хватит.
Клиент стоит выпрямившись и смотрит прямо в глаза своим критикам. Находясь по другую сторону, я испытываю уважение и признательность, и не боюсь.
Работа по интеграции своей силы может оказаться сложной и длительной. Как продемонстрировано в этом отрывке сессии, типичные краевые убеждения связаны с беспокойством о других, боязнью ответственности и страхом стать похожим на людей, причинивших нам боль в прошлом. Ещё существуют родительские и культурные запреты, требования быть милым и вежливым мальчиком или девочкой и множество других табу.
Часто, входя в нашу жизнь, сила носит разрушительный характер. Отождествление с подобной ипостасью силы действительно способно обострить динамику разрушения. Поэтому, восстанавливая контакт со своей силой, в процессуальной работе мы обращаемся к идее союзника, описанной Карлосом Кастанедой (Castaneda, C., 1998). Арнольд Минделл определяет союзника так: союзник - это дух, обладающий силой, но не интеллектом; настойчивостью, но не сердцем; мудростью, но не чувствами (Mindell, Arnold,, 1996).
Союзник - это вид энергии и информации, способных нас уничтожить, но если мы будем постепенно им противостоять, то нам сможем завладеть их силой. Однако нам не обязательно отождествлять себя с негативными аспектами этой силы. Иногда мы сталкиваемся с подобной силой во внешнем мире, в трудных взаимоотношениях, снах или телесных симптомах. Она может быть яростной и разрушительной, и если мы присваиваем ее в такой форме, то начинаем походить на своих угнетателей, ожесточаясь и превращаясь в злодеев. Но мы от этой силы не освободимся, пытаясь себя от нее отсечь: либо она начнёт нас разрушать, либо мы сами станем использовать ее против других неосознанно. Ведь, как и в случае с любым другим переживанием, остановленная на краю сила никуда не исчезнет. Напротив, она будет проявляться бесконтрольным образом, внося хаос и причиняя боль, от которой трудно защититься.

Края на прощение

Мы говорим о прощении, но не потому, или, по крайней мере, не только потому, что дОлжно поступать так во имя высших принципов, а потому, что потребность в прощении проявляет себя в двойных сигналах, в сомнениях, в общей атмосфере, в мимолетном приливе теплых чувств.
Дон Менкен рассказала нам о своей работе над конфликтом в отношениях, во время которой она ощутила себя глубоко задетой и боялась простить подругу, не желая раниться вновь. Тем не менее в какой-то момент она заметила, что склоняет голову в сторону подруги. Следуя за этим сигналом, заметила также, как он привел ее к тому, чтобы опустить голову на ладони своего врага/подруги. Преодоление этого края трансформировало ситуацию на очень глубоком уровне. Одним из элементов этой трансформации может стать добровольное принесение в жертву или отказ от того или иного фрагмента нашего переживания, добровольное решение позволить ему завершиться, а затем «умереть» и перестать контролировать нашу жизнь.
Коллин Типпинг, автор книги «Радикальное прощение»,  говорит, что прощение всегда героизм, потому что оно требует полного преобразования «сознания жертвы» и перехода на духовный уровень (Tipping, C., 1997).
Кэролин Майсс (2002) считает, что архетипы также содержат указания на то, как выйти за рамки тех паттернов, которые они представляют. И архетип жертвы требует от нас, чтобы мы распознали свою силу и вошли с ней в контакт. Эти представления лежат в основе популярного в Соединенных Штатах движения за расширение прав и возможностей, главной целью которого является переход от позиции жертвы к позиции сильной, способной на независимые действия личности.
Возникает вопрос, как это сделать, не отказываясь от чувствительности и уязвимости. Опыт жертвы столь же необходим, как и любой другой опыт, и не только потому, как утверждает Майсс, что он предупреждает нас о потенциальном насилии. Иногда моменты беспомощности и боли просто случаются. Однако проблемы начинаются, когда такая ситуация, либо из-за множества причиненных в то время обид, либо из-за предыдущих травм, либо просто из-за недостаточной осознанности, начинает вторгаться в те области, что ей не принадлежат.

Края на прекращение страданий

Переживание боли приходит в сырой необработанной форме, но его тут же подхватывают теории и сценарии, готовые интерпретировать его определенным образом. Дарлин Коэн утверждает, что интерпретация боли есть естественная склонность нашего ума, а не досадная ошибка духовно неразвитых личностей. Однако она предполагает, что нам следует использовать эту склонность осознанно.
«Мы можем наблюдать, как наш ум скачет по головокружительным спиралям, сопровождающим нашу боль, он продирается сквозь все наихудшие сценарии, словно текстовый процессор под амфетамином, вызывая у нас улыбку в знак признания присущего нашему уму щенячьего любопытства. Когда мы принимаем свои представления о страдании за некую статичную истину и не замечаем того, что наши идеи могут приходить в движение и меняться, то попадаем в ловушку» (Cohen, D., 2002, с. 25).
Стандартные теоретические представления о физической боли часто связаны с ролью жертвы. Они содержат исходные допущения о собственной беспомощности и о пагубных намерениях других людей. И в рамках подобных представлений мы испытываем искреннюю привязанность к своим страданиям. По своей ценности подобные мимолетные концепции будут разными. Нам необязательно от них избавляться, но нужно принять решение о том, будем мы или не будем ими пользоваться, и если будем, то как. Прежде всего, нам важно помнить, несмотря на содержащееся в этих идеях зерно глубокой правды, что они не являются ни окончательной, ни неизменной истиной.
Страдание, частично отделенное от первоначальной боли, становится стилем жизни, отношением к себе и миру. Джеймс Бьюдженталь рассказывал своим студентам об одном клиенте, спросившем его с тревогой в голосе: «Но если я избавлюсь от своих страданий, как же я смогу быть счастливым?»
Иногда страдающий человек (или сновидческая фигура) не хочет отказываться от своих страданий, потому что тогда ему придется измениться или, возможно, даже погибнуть. В большинстве случаев, система пытается избежать изменений. И вот он - край на принятие ответственности, подобный краю, который мы преодолеваем, чтобы превратить критика в лидера.
Нам неизвестно, что находится по ту сторону. Кем я стану, если перестану страдать? Пустым сплетничающим на вечеринках существом? Стану ли я таким же, как те, кто причинил мне боль? Могу ли я дать место страданию, но так, чтобы оно перестало контролировать мою жизнь? Ответить на эти вопросы необходимо. Они помогают взять с собой на другую сторону края чувствительность и уязвимость, взять их с собой туда, где мы можем получить доступ к силе.

Края на разворачивание ранящей части

Эта идея может показаться абсурдной, неэтичной или даже неправильной. Невзирая на принцип безусловной поддержки клиента, как терапевты мы стремимся не допустить распространения зла. Почему же тогда мы должны поддерживать силу, причиняющую боль?
Если я говорю о «разворачивании ранящей части», я не имею в виду поддержку самого действия или поддержку поступающего подобным образом во внешнем мире человека, я имею в виду погружение на Сновидческий уровень. Я имею в виду символический уровень и достижение источника потенциальной силы, чтобы использовать его осознанно.
Когда кто-то упорно наносит другим оскорбления и причиняет боль, возможно, в консенсусной реальности будет необходимо установить границы. Но также человеку нужен и тот, кто мог бы дотянуться до «причиняющего боль», проникнуть в ту систему, которой он принадлежит. На сновидческом уровне «причиняющий боль» - тоже сигнал, который может привести нас к источнику подлинной силы.
Я могла бы сказать: «То, что ты делаешь, больно и неприятно, и так и должно быть. Я хотела бы освободить для этого место; мне просто нужно чуть отступить, потому что мне слишком больно. Но давай представим, что здесь есть щит, ширма, что угодно, и ты можешь делать с ним все, что захочешь. Попробуй».

Части не подходят к пазлу…

В первых главах книги я писала о высоких и низких снах: структурах, организующих наше восприятие во взаимоотношениях с другими людьми. Помимо прочего, сила этих снов заключается в самом факте их незавершенности. Чего-то не хватает, какая-то, пусть и важная, идея еще не полностью нашла применение!
Повторяющиеся эмоциональная боль часто затрагивает наши сны и ожидания. Иногда мы настаиваем на своих высоких снах или видениях, а когда они не сбываются, то жалуемся, что «так не должно было случится». Края возникают, когда мы воспринимаем сигналы, «не соответствующие нашим представлениям». Подобная ситуация может выбить нас из привычных паттернов и ожиданий.
Осознавать свои ожидания по отношению к другому человеку и к отношениям в целом - хорошо. Являются ли они результатом снов или чаяний? Направлены ли они на поддержание комфорта и привычек?
Мама маленького мальчика поделилась со мной повторяющимся разочарованием. Ее сын шалил в детском саду, и поэтому она сказала ему: «Завтра суббота, но в качестве наказания утром ты не будешь смотреть телевизор». Наступает утро, ее сын просыпается и первым делом бежит к маме с вопросом: «Можно я включу телевизор?» Моя клиентка ощущает себя обиженной:
Клиентка: Как он может так поступать! Он меня игнорирует, я думала, мы лучше понимаем друг друга; ему не важно то, что я говорю!
Терапевт: А какой он?
Клиентка: Он - неконтролируемый, вулканический сгусток энергии и любопытства. Он не заботится о границах, бежит туда, куда поведет его любопытство.
Cпонтанен и полон жизни.
Терапевт: Каково бы вам было, если бы вы проснулись субботним утром с мыслью: «через мгновение сюда вбежит неоформленный сгусток энергии и любопытства»?
Клиентка: Ну, во-первых, я бы не ожидала, что он скажет: «Мама, я был непослушным, и поэтому мне не следует смотреть телевизор. Я это понимаю, поэтому буду слушаться. Сегодня утром я почитаю книжки и подумаю о своем поведении, и в будущем я буду хорошо вести себя в детском саду и смогу без проблем смотреть телевизор в субботу». Понятно, что ожидать чего-то подобного было бы абсурдно. В здравом уме никто не станет ожидать такого поведения от пятилетнего полного дикой энергии мальчугана!!! Итак, если бы я проснулась утром, а он бы прибежал и спросил меня: «Можно включить телевизор?», я бы подумала: конечно, вот это именно то, чего я и ожидала. Взрывной
шар энергии попытается занять больше места, чем я ему выделила. На самом деле, я могла бы ожидать, что он включит телевизор без спроса, потому что такая у него натура, на сегодняшний день такая натура.
Терапевт: Мы можем заметить «то, что здесь есть», а можем заметить «то, чего здесь быть не должно». И между этими вещами существует огромная разница. Вы либо реагируете на то, что есть, либо расстраиваетесь, потому что видите, что ваши ожидания не оправдываются....
Клиентка: Но вы знаете, меня это ставит в неудобное положение, потому что мне самой не нравится что-либо ему запрещать. Мне нравится эта его энергия, я бы и сама хотела быть такой, уметь вести себя так, как я хочу… Теперь я понимаю, мне хотелось бы, чтобы он все это понял сам, ведь тогда не пришлось бы переступать через свои края и требовать, ограничивать и сдерживать его. Я была бы любимой мамочкой, разрешающей ему все, а он был бы любимым сыночком, понимающим и ценящим это. Если он в эту роль не войдет, я не смогу войти в свою роль, следовательно, что-то должно поменяться. Но я этого не хочу! Я хочу, чтобы все было как на картинке, мне нужна эта картинка. В общем, я не знаю, связано ли это с ним или со мной, с моим детством. И речь о том, чтобы быть любимой, и о представлении, что я буду любима, если не буду устанавливать для него границы. Поэтому вместо того, чтобы думать, как это сделать мягко и решительно, я впадаю в отчаяние и раздражаюсь из-за того, что он уничтожает мою «картинку», и я выливаю это раздражение на него! По правде говоря, дело не в телевизоре и не в том, как он ведет себя в
детской, похоже на то, как если бы он разбросал строительные блоки этой моей картинки! Думаю, конечно, это не очень взрослое поведение…

За пределами высоких и низких снов

Высокие и низкие сны, формирующие определенное видение отношений, в то же время и ограничивают информацию, которую мы готовы замечать и получать. Мы склонны игнорировать или отвергать данные, не соответствующие действительности, или более или менее сознательно допускать, что в следующий раз все будет по-другому.
Как я упоминала в главе 2, Поток переживаний, высокие и низкие сны важны и необходимы. Уходящие корнями в наши мечты и идеалы, они цепляются за посылаемые другим человеком двойные сигналы, указывающие на некий имеющийся у него потенциал. Но реализует ли другой человек этот потенциал или нет - его собственный выбор. Он не обязан вписываться в созданный нами образ, и ему не обязательно применять свои таланты на практике.
Когда нами движут сны отношений, мы можем бороться за эти сны, воплощая их в жизнь. Можем поддерживать другого человека и его скрытые возможности. Важно сохранять сознательную способность к наблюдению за тем, как на самом деле обстоят дела, и не замыкаться в пределах того мира, каким мы считаем он «должен быть здесь и сейчас» в соответствие с нашими представлениями.

Поддерживая высокий сон

Зачастую наше представление о высоком сне - это представление ребенка: мы хотели бы, чтобы другой человек осуществил наши мечты, надежды и чаяния. Поддерживать высокий сон означает переходить с позиции слабости на позицию силы и искать пути развития отношений, позволяющие приблизить отношения к тому, как мы их себе представляем.
Если я мечтаю о безусловном принятии, я могу попытаться быть более приветливым как по отношению к другому человеку, так и к самому себе, принять то, что другие - это другие, в то же время учитывая и свои собственные пожелания.

Завершение высокого сна

Мы часто надеемся, что другой человек будет вести себя каким-то определенным образом. Если именно так и происходит, мы чувствуем, что сбылась наша мечта. Когда ситуация складывается иначе, мы замыкаемся в себе, молча страдаем, злимся и т.д. Завершить высокий сон – значит, прямо сказать о собственных надеждах, обращенных к другому человеку, и сосредоточиться на том потенциале, который мы видим, а не на недостатках, проявляющихся в нашей консенсусной реальности. Если партнер обещает помочь мне починить машину, но ему всегда что-то мешает, то (при условии, что я действительно в это верю) я могу ему/ей сказать: «Я уверен, ты действительно хочешь мне помочь и в следующий раз ты сделаешь все возможное, чтобы тебя ничто не остановило».
Смысл не в том, чтобы слепо или наивно повторять это сообщение, а скорее в том, чтобы поддержать часть, готовую нам помочь. В то же время важно наблюдать за реакцией другого.

Завершение низкого сна

Если высокий сон не сбывается, мы нередко оказываемся в подвешенном состоянии, повторяя: «Все не так, как должно быть». Но все так, как есть, и мы не желаем с этим примириться или отказаться от своих надежд. Завершить низкий сон означает поверить тому, что мы переживаем, и выразить эти чувства другому.
Если мой партнер обещает перестать опаздывать, но продолжает это делать, то завершение низкого сна было бы, по крайней мере, в том, чтобы на какое-то время по-настоящему поверить, что это никогда не поменяется. Если я представлю, как проведу остаток своей жизни с человеком, который всегда будет опаздывать, смогу ли я с этим смириться? Хочу ли я быть в отношениях с таким человеком? Означает ли это конец отношений или конец какого-то способа бытия, какой-то манеры быть друг с другом? (Jobe, K., Goodbread, J. (, 2003).

Проблема буквального восприятия

То, что происходит между людьми и во внутреннем переживании ранящих ситуаций, одновременно происходит на нескольких уровнях. Это как если бы мы принимали участие в пьесе, где разные ситуации происходят в один и тот же момент времени, с одними и теми же актерами, играющими разные роли в разных пространствах реальности. Представьте, что все следующие сцены воспроизводятся одновременно:
Мистер А. ссорится с женой. Он чувствует себя оскорбленным из-за того, что она приготовила на ужин рыбу несмотря на то, что он просил курицу. В конце концов, он зарабатывает деньги и имеет право ожидать выполнения своих маленьких просьб! Время от времени он наклоняется вперед и подпирает голову рукой, пребывая в явном неудовольствии. Миссис А. чувствует себя обиженной, потому что это новое рыбное блюдо должно было стать приятным сюрпризом для мужа. Внутренне, приводя некоторые доводы, она оправдывает себя за то, что не приготовила курицу, о которой он просил, но иногда улыбается, потирая ладони.
В другой части сцены миссис А. в возрасте подростка радостно потирает руки: ей удалось одурачить своего папочку и добиться своего. Ее отец, которого временно играет мистер А., уговаривает ее приспособиться к его ожиданиям.
В самом дальнем углу сцены, положив голову на колени, сидит маленький мистер А. У всех остальных мальчиков есть новые игрушечные машинки, а у него нет. Он думает: «Я никогда не получу того, что хочу». Очень маленькая миссис А. в этой сцене - его подруга по детскому саду. Чтобы его подбодрить, она приносит ему свою куклу, тем самым заставляя его еще сильнее ощутить, как никто его не понимает, потому что он хотел игрушечную машинку (и курицу), а не куклу (и рыбу)!
Между актерами перемещаются персонажи в масках – архетипические роли. Герой-преследователь прибирает к рукам жертву, в то время как мститель находит виновного и вершит правосудие.
Огромная слеза падает откуда-то сверху и на полпути вниз встречается с солнечным лучом, образуя разноцветный мыльный пузырь…
Чтобы перейти через край, нам часто приходится выходить за рамки буквального отношения к вещам. Если мы говорим о рыбе и курице, мы отодвигаем на второй план переживания сновидческого уровня; мы не даем высказаться тем фигурам, которые пытаются появиться у нас в сознании. Если мы анализируем только собственные личные истории, мы пытаемся запихнуть мифические паттерны в коробку, не подходящую им по размеру, лишая их шанса на завершение и трансформацию. На сущностном уровне болезненный и жесткий паттерн может оказаться столь же прекрасным и непостоянным, как мыльный пузырь!

Устойчивая повторяемость

Мой клиент говорит: «Сколько раз мне придется через это проходить? Теперь я чувствую только, что не хочу еще раз оказаться в этом месте, никогда больше не хочу быть в этом отчаянии, с этими чувствами. Столько лет борьбы с самим собой, столько усилий, осознанности, анализа, внимания, и ради чего? Я больше не хочу этого делать, мне на все наплевать, я просто не хочу, чтобы все это снова повторилось. Меня не интересует, является ли мое отчаяние отчаянием отвергнутого ребенка, меня не интересует, впадаю ли я в комплекс и адекватна ли ситуации сила моих чувств (так как мне известно, что я не умру только потому, что мой муж не разговаривает со мной и, вероятно, не будет разговаривать в течение трех дней). Меня не волнует, что мне известно, все это пройдет, или что за пределами этих переживаний есть и другая я, и другой мир, я просто не хочу, не хочу, не хочу!!!»
В самом деле, зачем нам прилагать столько усилий, если ситуации продолжают повторяться, напоминая нам о старых ранах и создавая новые? Почему бы не поискать места, людей и отношения, которые будут защищать нас от боли? Арнольд Минделл пишет, люди часто остаются в отношениях, которые им следовало бы разорвать, и покидают те, в которых им следовало оставаться. Граница между необходимым уроком и ненужной болью бывает очень тонкой. И каждый раз, в каждых повторяющихся отношениях вопрос о том, что делать с болезненными паттернами, возникает вновь.
В фильме «Мексиканец» Джулия Робертс спрашивает своего партнера: «Когда двоим любящим друг друга, но не умеющим общаться людям, следует наконец сказать "Хватит"?». И партнер ей отвечает: «Есть только один ответ. Никогда».
Любовь шепчет нам, можно еще что-то открыть. А другая часть шепчет (или кричит): это не любовь! Это созависимость! Те, кто поддерживает сохранение отношений вопреки всему, говорят, что это способ проявить смирение, научиться терпимости, школа верности и преданности. Теоретики и практики, борющиеся с домашним насилием, кричат: Хватит! Не позволяйте втянуть себя в треугольник жертва – преследователь – спасатель! Это ничему не способствует, никого не развивает и никогда, никогда не заканчивается!
Повторяющиеся паттерны удивительно устойчивы. Однако, чем более сознательно каждый раз мы через них проходим, тем больше вероятность того, что в конечном итоге они все же выпустят нас из своей ловушки. Сознательное внимание помогает нам выбирать, в чем участвовать, а откуда уйти. Оно помогает нам перенести рану на другой урок или позаботиться о себе так, чтобы избежать следующей, ненужной раны.
Женщина, чьи слова я приводила в начале данного раздела, на следующую сессию пришла удивленной.
- Ты знала, что это пройдет, да? Я тоже знала. Как будто я была двумя людьми одновременно. Мне хотелось кричать, что эта работа над собой не имеет никакого смысла, потому что ничего не изменилось, но в то же время я знала, что это неправда, что этот момент отчаяния вообще нельзя сравнить с тем, что со мной творилось несколько лет назад. С одной стороны, мной владела невыносимая боль, но с другой, я смотрела на нее с некоторой дистанции. Я себе говорила: «Это никогда не закончится», но в то же время знала, что оно всегда проходит. Один голос у меня внутри упрямо твердил о том, что ничего не поменялось, но я знала, что мой способ обходиться с проблемами в этих отношениях теперь гораздо лучше, чем раньше. Я могу четко сказать, чего хочу, не веду себя подобострастно, не требую и не умоляю. Я могу пойти в кино вместо того, чтобы заливаться слезами и повторять: «Почему он так со мной поступает?»
И у меня складывается впечатление, что каждый раз, словно в открытом карьере, всплывают новые слои, скрывавшиеся в таких местах: неприятные переживания из моего детства и других периодов. Как будто, когда я обманываю себя, думая, что я милая, возникает чувство вины за то, что я не такая, за ним следует право не быть милой, и тогда, наконец, я осознаю, чего на самом деле хочу. Самое главное, только из этой точки я могу увидеть свою роль в наших конфликтах. И я знаю, в следующий раз откроются новые слои, хотя, поверь мне, я, правда, не хочу, чтобы это снова происходило...»


ГЛАВА 10
Из-за стеклянной стены

Вмешательства извне


В предыдущей главе я писала о типичных краях, возникающих вокруг раненых состояний сознания. Чтобы выйти из заколдованного круга, необходимо обратить пристальное внимание на то, как все обстоит на самом деле, и создать пространство для появляющихся переживаний, давая им возможность завершиться и трансформироваться.
Однако бывают ситуации, в которых задетый человек, находится как бы за стеклянной стеной, и нам не удается установить с ним контакт на своих условиях. Он упрямо повторяет свои слова или неверно истолковывает наши, вместо того чтобы узреть наши добрые намерения. Что мы можем сделать, если на другой стороне отсутствует осознающий наблюдатель, способный разделить с нами нашу версию реальности? Можем ли мы привнести такого наблюдателя? Как мы можем общаться с наблюдателем, если он упрям и пристрастен?
В этой главе я собираюсь сосредоточиться на потенциальных терапевтических вмешательствах при работе с людьми, находящимися в раненом состоянии сознания. Если мы решаемся использовать такие вмешательства в своей повседневной жизни, взаимодействуя с близкими людьми, то следует помнить: поступая подобным образом, мы ставим себя в роль терапевта, выстраивая особые отношения, основанные на предположении о том, что в данный момент мы обладаем большей, чем другой, осознанностью. Другой может как разделять, так и не разделять подобное предположение. Если он его не разделяет, мы пополним копилку ран новой обидой из-за своей неосознанности или неверного понимания своего ранга. Поэтому важно сохранять гибкость и ясность ума. Даже если нам какое-то время будет казаться, что мы лучше другого осознаем, что происходит в отношениях, очень скоро ситуация может измениться.

Избегайте ловушки

Арнольд Минделл пишет: «...слово "состояние" для меня означает момент развивающегося процесса» (Mindell, Arnold,, 1988, с. 13). Измененное состояние сознания - фрагмент более масштабного процесса, пребывающего в постоянном движении. Однако мы зачастую не способны увидеть это бОльшее целое, и состояние [прим. переводчика: в английском слово state означает и "состояние", и "государство"] само по себе напоминает крепость, предназначенную для того, чтобы противостоять всем возможным конфликтам и войнам. Отсутствие метакоммуникатора затрудняет контакт и распознавание происходящих в определенном состоянии сознания вещей. Минделл пишет, что экстремальные состояния представляют собой плотно закрытые системы паттернов и информации (Mindell, Arnold,, 1988). Сновидческие фигуры обладают собственными способами вводить нас внутрь такой системы. Мы можем исполнять комплиментарные друг другу роли или прежние сценарии, но не находить решения.
Макс Шупбах, рассказывая о работе с человеком в измененном состоянии сознания с отсутствующим наблюдателем, дает следующий совет: «Помните: не нужно действовать внутри контекста самого человека, потому что это тюрьма. Вам необходима метапозиция. Внутри его контекста вы в ловушке, и выхода нет, потому что сама система запрограммирована на то, чтобы помешать вам из нее выбраться!» Даже сложные терапевтические вмешательства будут неэффективными при отсутствии осознающей, наблюдающей за потоком переживаний части. Из–за отсутствия обратной связи каждая сторона все больше и больше замыкается в пределах собственной реальности и рассказывает историю, которую другая сторона не слушает.

Перестраивая метапозицию

Отсутствие способности к метакоммуникации, определяющей черты экстремального состояния сознания, на самом деле есть отсутствие доступа к этой способности в определенный момент. Когда мы пытаемся восстановить доступ, первостепенное значение имеет отношение самого человека, находящегося за «стеклянной стеной»: он должен верить в то, что позицию наблюдателя возможно вернуть. Эми Минделл предлагает два потенциальных способа действия.
Первый - прямое общение. Мы можем спросить у человека, способен ли он взглянуть на свой опыт со стороны, или можем обратиться к кому-то внутри него, кто способен наблюдать со стороны за возникающими переживаниями (Mindell, Amy, 2006). Работая с подростками, имеющими нарушения в обучении, я, например, заметила, что когда они совершали неконтролируемые движения или действия (мальчик начал меня щипать), было полезно сразу же предлагать им понаблюдать за движениями их рук или ног (Szymkiewicz, B., 1992).
Вторая идея заключается в том, чтобы воспроизвести это переживание перед самим клиентом, давая ему возможность наблюдать за переживанием со стороны. Если я воспроизведу события их внутренней реальности так, будто это постановка на сцене, вероятнее всего, клиент займет позицию наблюдателя, а зачастую даже возьмет на себя активную роль деятельного режиссера ситуации.

Завершение состояния

Переживание пребывает в постоянном движении, а то, что мы сейчас воспринимаем, есть всего лишь выражение восприятия и осознанности испытывающего переживание человека в данный момент. Если мы об этом помним, то нам будет легче открыться даже тем способам восприятия и интерпретации реальности, которые радикально отличаются от наших собственных. В соответствие с концепцией непрерывного потока, такие переживания проявляются как необработанные, но упорно сохраняющиеся сигналы, «стучащиеся в дверь», за которой заключено последующее переживание. Восприятие человека, находящегося в измененном состоянии, если рассматривать его в таком ключе, не нужно осуждать и отвергать. Возможно, наше восприятие ситуации и разделяется большим количеством людей, но восприятие человека в измененном состоянии может быть приглашением покинуть консенсусную реальность и отправиться на сновидческий уровень. На сновидческом уровне, возможно, удалось бы завершить историю, которая ходит по кругу и в консенсусной реальности затягивает в себя последующие события и людей подобно водовороту. Например, мы можем начать работать с телесными сигналами.
Клиентка: Когда мой парень отстраняется, или, скорее, отгораживается от меня, потому что то, что он делает, больше похоже на отгораживание, я сразу чувствую скованность в животе. Я перестаю логически мыслить и могу только защищаться или нападать.
Терапевт: Давайте попробуем ненадолго сосредоточиться на этой скованности. На что она похожа?
Клиентка: Она такая, как будто все во мне сжимается в маленькое, узкое пространство.
Терапевт: Как там, в этом пространстве?
Клиентка: Одиноко. Ужасно одиноко. Теперь у меня такое впечатление, что во мне есть маленький комочек, который мне нужно спрятать, чтобы никто не смог его найти, потому что никто на Земле не сможет его принять, все меня отвергнут, и я погибну. Поэтому я отчаянно пытаюсь запихнуть его куда-нибудь подальше от посторонних глаз, в то время как снаружи я пытаюсь приспособиться к ожиданиям, играть ту роль, которая от меня требуется.
Терапевт: А какой этот комочек? Что происходит у него внутри?
Клиентка: Я не знаю. Я никогда не пыталась заглянуть внутрь. Я боюсь… Там очень сгущённая энергия, красная, желтая и горячая. В ней заключена огромная сила. Этот шар - источник энергии, которая
может высвободиться с огромной скоростью. Со скоростью света или даже быстрее. Но это та сила, за которую ведьм сжигали на кострах… Не знаю, почему эта мысль пришла мне в голову.
Терапевт: А какой силой обладали ведьмы?
Клиентка: У них были разные. Но, помимо всего прочего, они обладали способностью к трансформации. Сила, разоблачающая тех, кто двуличен или лжет. Она просвечивает их рентгеном и отсекает все, что является ложью или игрой, она достигает самых глубинных намерений. И обнажает их. И остается правда. Когда я это произношу, напряжение слегка ослабевает. Мои руки становятся чуть сильнее, как будто в них вливается энергия. Она стекает по моим ладоням, по моим пальцам.
Терапевт: Сосредоточьтесь на этой энергии, позвольте ей полностью вас заполнить, и ваш разум тоже.
Клиентка: Она расширяется вверх, к голове и вниз, как будто хочет заполнить меня целиком. Мои ладони раскрываются вверх, и я смотрю прямо перед собой. В ней есть какая-то открытость. Я чувствую, что меня нельзя уничтожить. Как будто я соприкоснулась с чем-то более могущественным, с чем-то, что будет длиться вечно, независимо от того, пройдет оно через мое тело или нет. Но оно также было дано и мне, я была вызвана сюда, в это место, чтобы свидетельствовать. Это про какую-то правду и ясность. У меня такое чувство, что мой центр находится внутри, а не снаружи меня. Очень новое чувство. И я могу открыться.


В поисках союзников

Хелен и Джон Уоткинс описывают технику, которой они дали название «внутреннее самовоспитание». Идея состоит в том, чтобы найти часть, способную взять на себя ответственность и позаботиться о наиболее раненых и одиноких состояниях (Watkins, J.G., Watkins, H.H., 1997).
Такого рода союзники иногда проявляются в двойных сигналах. Присутствие метакоммуникатора просто за счет его внимания позволяет удерживать на сцене более одного персонажа. Исполняющий главную роль говорит от первого лица и использует наиболее контролируемые средства передачи информации, в то время как остальные проявляются посредством двойных сигналов. В такой ситуации мы можем работать с двойными сигналами, которым помогает другая, наблюдающая за ними часть.
Во время терапевтической сессии одна клиентка рассказала мне о драматических переживаниях, которые она испытала в последние несколько дней. Она узнала, что беременна, а ее жених внезапно перестал выходить на связь. Он не отвечал на телефонные звонки, не отвечал на электронные письма.
Она призналась: «Я не знаю, что ему сказать - то ли отчитать его, то ли умолять ко мне вернуться. То, что он сделал, ужасно, но я боюсь, что пропаду без него. Мне нужно, чтобы он любил меня, поддерживал и восхищался мной...»
Она произносила эти слова, время от времени лучезарно улыбаясь. Я поинтересовалась, замечает ли она эти улыбки. Она удивилась. Она пребывала в отчаянии и представить не могла, что может улыбаться. Улыбнувшись, на этот раз сознательно, чтобы понять, что стоит за этой улыбкой, она произнесла: «Я думаю, в целом я очень хорошо справляюсь с этой ситуацией. У меня много работы, и я по-прежнему выполняю ее хорошо. Я работаю с больными детьми, и мне нужно быть очень осторожной, чтобы не наделать ошибок. И у меня действительно хорошо получается. У меня есть замечательные друзья, они рядом и готовы помочь, независимо от того, какое решение я приму по поводу ребенка. Они мне доверяют, и я им нравлюсь».
Я спросила, что нравится в ней ее друзьям. Следуя ходу этих мыслей, она нашла ту позицию, из которой посмотрела на себя с гордостью и нежностью. «Вероятно, – ответила она, - мне просто нужно больше себя любить». Затем я поинтересовалась, что бы она хотела сказать своему жениху из состояния, в котором она любит себя больше. Через некоторое время, удивившись тому, что пришло ей в голову, она ответила: «Он мне не нужен. Я все еще считаю, что он должен мне помочь, но это не значит, что без него я бы умерла».
Человек, знающий, чего он стоит, может позаботиться о своей раненой и напуганной части и помочь ей пережить трудные моменты. Попытка обратиться к здравому смыслу консенсусной реальности или метапозиции не работает. Поглощенный своим переживанием, человек не в состоянии общаться нормальным образом. Однако это не значит, что контакт невозможен, нам следует искать форму общения, подходящую тому, кто находится по другую сторону «стеклянной стены», то есть пребывает в собственном мире.
Часто происходящее в измененном состоянии выразить очень трудно. Будучи погруженным в свое переживание, человек не может вступить в метакоммуникацию по поводу этого переживания. Отсутствии метапозиции означает, что человек не только не сообщает о своих переживаниях нам, но и, что еще важнее, он не сообщает о них и самому себе! Другими словами, что-то происходит, какая-то часть организует переживания и восприятие, но человек часто не знает, что это за часть и чего она хочет (Mindell, Amy, 2006).
На самом деле, мы порой не осознаем даже очень простых сигналов. Представим, что человек прищуривается и сжимает кулаки, сам того не замечая. Мы можем попросить его обратить внимание на нюансы, которые мы заметили в его поведении. Также можем воспроизвести эти сигналы сами вместе со словами, вероятно, принадлежащими роли, которую мы взялись исполнять. Я могу попросить его внимательно посмотреть на меня и понаблюдать, отражает ли в какой-то степени исполняемая мною роль его внутренний мир.
Стоя со сжатыми кулаками и прищуренными глазами, я могу от имени этой части сказать: «Я здесь, я готов к бою. Внимательно наблюдаю за тобой и готовлюсь на тебя напасть. Лучше поберегись!»
Играя эту роль, важно следить за обратной связью собеседника и способствовать дальнейшему разворачиванию истории, помогать ей дойти до конца (Mindell, Amy, 2006).

Переключение канала

Чувство эмоциональной боли обычно сначала появляется в канале взаимоотношений. Если у человека был плохой опыт отношений с одним или несколькими людьми, и он испытал сильную боль, то эти переживания могут поглощать его так сильно, что он утрачивает способность к поддержанию метапозиции. В такой ситуации одним из способов вернуть себе позицию наблюдателя станет переключение канала.
Мы интуитивно это делаем, когда, сильно задетые чьим-то поведением, отправляемся на пробежку или играем в теннис (канал движения), надеваем наушники и слушаем громкую музыку (аудиальный канал), смотрим забавную передачу по телевизору или посещаем художественную выставку (визуальный канал). Такие переживания напоминают нам о существовании чего-то еще помимо переживания в канале отношений, и эти другие вещи по крайней мере на какое-то время могут помочь нам выйти за рамки первичного процесса «человека, которому причинили боль».
Героиня книги Пауло Коэльо практиковала следующее. Когда она начинала изводить себя плохими мыслями, она говорила:
«О! Так вот о чем тебе нравится думать! Что ж, поступай, как хочешь, а я займусь чем-нибудь другим». «Если в это время она была дома, то начинала читать книгу, а если была на улице, то сосредоточивала все свое внимание на том, что ее окружало – на цветах, лицах людей и особенно на звуках: шагах, шуме машин, обрывках разговоров. И плохие мысли постепенно улетучивались» (Coelho, P., 2004 –перевод автора).
Если человек, переживая что-то в определенном канале, чувствует себя перегруженным, мы можем попросить его выразить это в другом канале (Mindell, Amy, 2006). Например, если он чувствует страх из-за того, что происходит в теле, то может попытаться выразить происходящее в движении. Если чувствует себя парализованным переживаниями, возникшими в отношениях, то может попытаться их нарисовать:
«Я пришла домой после разговора со своим парнем, чувствовала себя ужасно, я ощущала себя расстроенной, одинокой и подавленной. Не знала, что делать. Я взяла цветные карандаши и начала рисовать. К своему большому удивлению, когда я закончила рисовать, мое настроение полностью поменялось. Как будто все напряжение упало с плеч. Я не знаю точно, что означал этот рисунок, но знаю, что для меня он был целительным».
Работая с человеком, находящимся в раненом состоянии сознания, мы можем развить это состояние в движении или превратить в нарисованную историю, отличающуюся от реальной ситуации и помогающую нам переместиться на сновидческий уровень. На этом уровне мы открываем для себя новые энергии и новую информацию, и часто понимание первоначальной ситуации меняется.
«Недавно несколько очень важных для меня людей меня подвели. Я чувствовала себя ужасно задетой и несчастной. У меня было ощущение, что сделать я ничего не могу, и было ужасно больно. Размышляя об этой ситуации, я нарисовала картинку. На ней была темная и мощная высокая стена. Я думала, это стена, отделяющая меня от других. Преодолеть ее было абсолютно невозможно, она слишком толстая, чтобы через нее прорваться, и слишком высокая, чтобы вскарабкаться на нее. Но, посмотрев какое-то время на рисунок, я заметила, что по обе стороны стены было много свободного места, и я могла ее просто обойти! Внезапно меня осенило: я поняла, что мне не нужно бороться, мне не нужно никому ничего доказывать, не нужно обвинять себя в том, что они сделали, потому что это никуда не ведет. Я могу просто оставить эту ситуацию и двигаться дальше. Огромное облегчение».


Сопровождая человека в его мире

Переживания, возникающие в измененных и экстремальных состояниях сознания, могут быть совершенно неприемлемы для первичного процесса. Лишенные внимания, они застывают или бесконтрольно обостряются. Тем не менее они могут стать источником важной и полезной информации, если относиться к ним со вниманием и пониманием.
Но связанный с этими переживаниями край может оказаться настолько большим, что контролируемым образом войти в определенные состояния бывает невозможно. Сопровождая человека в его переживаниях, мы можем двигаться к тому, чтобы дать его переживанию определенную степень принятия.
Клиент: Когда я чувствую себя задетым и невидимым, я очень быстро погружаюсь в серость. Там все серое: мне не нужно ничего чувствовать, ни о чем думать или видеть. Серая страна. Мне позволено не чувствовать и не думать. Серость повсюду. Страна серого. Там очень… одиноко и серо.
Терапевт: Я постараюсь отправиться туда вместе с вами. Там серо… Что бы вам было нужно?
Клиент: Что бы мне было нужно? Я не знаю, для меня это совершенно новый опыт, когда мне что-то от кого-то нужно. Обычно я бываю там совершенно один. Я бы хотел, чтобы кто-нибудь посидел со мной там.
Терапевт: И как именно посидел?
Клиент: Обнял меня, положил руку мне на плечо и смотрел в одном со мной направлении. Не знаю, что еще...
Я села рядом с ним, положив руку ему на плечо.
Клиент: В данный момент я хочу с этим побыть, это такой новый опыт - кто-то может там со мной оставаться… Что-то меняется, и я просто хочу за этим понаблюдать.

Установление контакта с частью нашей идентичности

Если человек отождествляет себя только со своей частью, тогда мы имеем возможность говорить только с этой частью, например, мы можем общаться только с маленькой девочкой или мальчиком, или с бунтарем, и т.д. Хелен и Джон Уоткинс предполагают, что при контакте с человеком в состоянии ребенка или подростка необходимо осознавать, с кем именно мы разговариваем, и взаимодействовать соответствующим образом (Watkins, J.G., Watkins, H.H., 1997, с. 29).
Мы провели семинар, на котором экспериментировали с вхождением в ежедневно возникавшие трудные состояния сознания, и потом искали полезные вмешательства извне. После выполнения упражнения один из участников мне сказал:
«Друг, с которым я выполнял это упражнение, спрятался в углу и свернулся калачиком с выражением страха на лице. Когда я пытался подойти ближе, он прикрывался руками или отворачивался. И когда я его спросил, что происходит, он снова отвернулся. Я пробовал разные вещи и, наконец, сказал: "Я вижу, ты боишься. Иди и спрячься, а я останусь здесь снаружи и буду наблюдать, чтобы никто не причинил тебе вреда". Он слегка улыбнулся. Потом сообщил мне, что мое вмешательство действительно помогло».

Занятое место

При работе с экстремальными состояниями сознания порой оказывается полезным ещё одно вмешательство. Оно заключается в том, чтобы воспроизвести процесс клиента сильнее и выразительнее, чем это делает сам клиент. Экстремальные состояния, с которыми мы имеем дело, существует в поле противоречивых, но все же комплементарных друг другу персонажей. В поле эмоциональной боли могут существовать, например, преследователь и жертва, мститель и беглец, террорист и заложник. Подобное поляризованное поле «затягивает нас», побуждая играть роль, комплиментарную той, что занимает клиент. Тем не менее, если это происходит неосознанно, вместо разрешения ситуации мы приходим лишь к укреплению уже существующей системы. Арнольд Минделл пишет, что если мы неосознанно становимся частью чьего-либо процесса, то у нас нет внешней по отношению к процессу позиции и мы теряем объективную способность работать с полем (Mindell, Arnold,, 1988).
Одно из возможных вмешательств (известное в повседневной практике как «перехватывание роли» или «кража процесса») состоит в том, чтобы войти в занимаемую клиентом роль, сделав это еще интенсивнее, чем это делает он сам. Также очень важно досконально разобраться в процессе и обратить внимание на нюансы. Сам момент вмешательства тоже важен: постоянные процессы должны себя завершить. Цель перехватывания позиции клиента на самом деле состоит не в том, чтобы вернуть человека к «нормальному состоянию», а в том, чтобы получить доступ к его первичному процессу, чтобы у нас появилась возможность в сотрудничестве с ним начать интегрировать переживания, отщепленные до того, как они стали проявляться в виде экстремальных состояний сознания.
В течение нескольких недель Миссис N была полна желчи по отношению к мужу. Все началось с небольшой ссоры, но чем дальше мы углублялись в эту тему, тем больше обидных подробностей она вспоминала. Воспоминания обо всех тех ситуациях, когда она чувствовала себя проигнорированной или недооцененной, появлялись одно за другим подобно нанизанным на нитку бусинам. Ей ситуация представлялась безнадежной. «Я не могу выйти из этого состояния. Я хотела бы, чтобы у меня была надежда, и, в то же время, я боюсь», – сказала она.
Мы обсуждали страхи и тревоги, связанные с будущим их отношений. Мы работали над негативным восприятием ею самой себя, над тем, как она могла бы больше себя ценить и замечать. Однако ее состояние не улучшалось. Напротив, она все больше впадала в депрессию. Перестала разговаривать со своими друзьями. Не хотела начинать семейную терапию. От встречи к встрече она повторяла и повторяла общие фразы о том, как сильно ее муж ей вредил. Она ждала, что он предпримет что-то экстраординарное, что поможет ей поверить в их совместное будущее.
C миссис N было трудно говорить о фактах. На одной за другой сессиях в одной и той же форме продолжали звучать похожие предложения: «Именно я всегда должна была заботиться о наших отношениях, ему было все равно. Теперь что-то во мне захлопнулось. Я не знаю, что делать».
Я разными способами пыталась ей помочь, но чем больше старалась, тем хуже становилось состояние миссис N. Наконец я сказала: «Я не знаю, что делать. Наша работа зашла в тупик. Мне бы очень хотелось верить в то, что выход есть, но я совершенно не знаю, каким он мог бы быть».
«Вот именно!» - оживленно воскликнула миссис N. Затем мы закончили сессию.
Спустя пятнадцать минут миссис N мне позвонила. Она извинялась за беспокойство, но хотела узнать, как я себя чувствую. Она пришла к выводу, что ее домашние дела выглядят настолько плохо, что ей самой нужно взять все в свои руки. Она собиралась проверить, что можно изменить, и надеялась, что нам удастся поговорить об этом во время нашей встречи на следующей неделе.
Арнольд Минделл отмечает, что в экстремальных состояниях двойные сигналы отсутствуют. Мы ужасающе конгруэнтны. Конфликт между идентификацией, вызванной триггером, и другими частями невозможно обнаружить, потому что на него некому посмотреть со стороны или обратить внимание на другие роли. Если высказывание одной сновидческой фигуры завершилось, на сцену выходит другая, оставляя свою предшественницу под замком за кулисами.


Поддерживать весь Процесс

Арнольд Минделл пишет, что поощрение клиентов следовать только одной из частей не так полезно, как помощь в установлении контакта со всеми частями; ведь именно весь процесс целиком ведет к настоящему исцелению (Mindell, Arnold,, 1988).
Например, человек чувствует себя задетым и отождествляется исключительно с обиженным ребенком, но вот в следующий момент он становится террористом, угрожающим разорвать отношения, и, наконец, чувствует себя жертвой всей сложившейся ситуации, поэтому простого проявления сочувствия и заботы будет недостаточно.
Такой тип вмешательства не даст человеку возможности использовать силу и энергию, присутствовавшие в момент внезапного нападения. Однако обвинение его в том, что он нападает, заставит террориста, с которым он себя не идентифицирует, отстраниться еще сильнее. Важно умело подмечать и поддерживать эту силу, помогая человеку использовать ее сознательно, сохраняя контроль над тем, что он делает.
Мы стараемся работать с возникающими краями, когда такая возможность есть. Тем не менее процесс иногда скачет между появляющимися одна за другой идентификациями: в отсутствии метакоммуникатора некому сообщить о том, что происходит. Но мы можем изменить свое поведение и поискать модели поведения, более соответствующие всем возникающим персонажам. В результате каждый из этих персонажей получает внимание и пространство, где он может себя выразить. Поддержание целостности процесса часто связано с работой над устранением конфликта между различными его частями. Чем более понятными и доступными будут эти части, тем легче будет найти решение.


За пределами поляризации: Поиск на сущностном уровне

Некоторые конфликты разрешить не удастся. Ни одна из задействованных ролей не способна трансформироваться до такой степени, чтобы у них обоих появилась возможность встретиться и достичь согласия. Минделл предостерегает от застревания в двухмерном пространстве, приводя пример человека, мыслящего себя как отрицательного родителя и обиженного ребенка: «Люди, мыслящие в двух измерениях, могут легко застрять в жизни; они ощущают себя запертыми в идентичности родителя и ребенка. И способны двигаться только в рамках родительской и детской ролей. С точки зрения внешнего наблюдателя из мира с большим количеством измерений, мы могли бы сказать, что у них нет доступа к другим измерениям» (Mindell, Arnold,, 2000, с. 287).
Одна из моих клиенток провела много лет в терапии. Она была нежеланным ребенком, в детстве подвергалась избиениям и унижению. В терапии она много раз работала с раненой частью и частью, не позволявшей ей жить. Но конфликт между ними возникал снова и снова. Во время одной из сессий мы сосредоточились на ее сжатом горле.
«Я там тоже уже бывала на разных терапиях. Мне кажется, что я выплакала все, что нужно было выплакать, и теперь уже все мое отчаяние из меня вылилось. Я переходила с этого ощущения скованности на крик, выражающий гнев и неистовство. И я работала над тем, как превратить эту ярость в силу. Но чего-то все еще не хватает. Я все еще обиженный ребенок, и все та же сила по-прежнему стремится меня уничтожить!»
Мы пытались работать на чувственном уровне. Работа состояла в том, чтобы дойти до мельчайших, едва уловимых импульсов, возникавших до того, как определенный сигнал, симптом или проблема себя показывали. Эти импульсы выражали какую-то тенденцию, что-то, что хотело появиться на свет, но обычно оказывалось остановленным в своей первичной форме, затем разделявшейся на часть, борющуюся за свое существование, и часть, пытавшуюся ее остановить.
Я ей сказала: «Сосредоточься на том, что происходит в горле, прямо перед тем, как начнет появляться скованность, замечай, что происходит, даже если это что-то непонятное и иррациональное...» Она долго молчала, наконец подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. «Я боюсь сказать, что я там нашла… Как будто это может изменить ход моей жизни. Это... готовность жить».

Пробуждая других людей

Опыт процессуальной работы показал, что часто в отношениях возникает конфликт, когда кто-то испытывает острую эмоциональную боль.
За пинтой пива мистер А рассказывает своему лучшему другу о своих проблемах. Он рассказывает ему, как жена после их последней ссоры полностью замкнулась в себе, и они перестали разговаривать. Совет друга был таков: просто подожди, пройдет.
Но оно не проходит. В отчаянии, спустя две недели, муж звонит своему шурину. Жена молчит или коротко отвечает на его вопросы. Шурин и сестра жены мистера А пытаются понять, что же произошло. В конце концов, миссис А всегда была такой сильной, открытой, готовой прийти на помощь, все обращались к ней за советом и поддержкой! Сестра звонит миссис А, но миссис А сообщает, что не хочет ни о чем разговаривать. Может быть, ее мама могла бы помочь? Мама знает ее лучше всех. Мама пытается разобраться в ситуации, но ощущает себя беспомощной, поэтому звонит подруге миссис А. Подруга пытается наладить контакт с миссис А, и тоже тщетно.
Тем временем вся система постепенно меняется. Мало того, что теперь миссис А стала центром внимания своей семьи и друзей, ее молчание заставило их задуматься о себе самих и своих отношениях. Шурин после долгих лет натянутых отношений подружился со своей тещей. Муж лучше узнал старых друзей миссис А и решил пригласить их домой к себе и миссис А вместо того, чтобы приглашать своих обычных собутыльников.
В какой-то момент миссис A присоединяется к новой, трансформировавшейся системе. Она открыта, но не стремится так сильно нравиться другим, как раньше. Кажется, все стали счастливее.

Внимание - это волшебная палочка

Внимательность - очень важный элемент процессуальной работы, особенно если мы имеем дело с измененными и экстремальными состояниями сознания. Получив внимание, переживание перестает цепляться за свое существование, подобно информации, которой после того, как она была принята получателем, можно покинуть поле. Процесс может течь дальше либо на сновидческий уровень, либо на сущностной, либо обратно в консенсусную реальность.
Я работала с клиенткой, страдавшей от сложных отношений с отцом. Она рассказывала, как временами, когда была счастлива и радостна, отец смотрел на нее с перекошенным лицом, стиснув зубы и напрягшись всем телом, и говорил: «И чего ты такая веселая?» В такие моменты казалось, будто он находится «за стеклянной стеной», в мире, где нет никакого контакта, нет места ни радости, ни утверждению жизни, он напрягался всякий раз, когда это проявлялось даже в минимальной степени. Он не только замыкался в себе, но и всегда находил способ высмеять, остановить или разрушить наслаждение жизнью.
Мы искали силы, способные справиться с ее отцом. Возможно, в движении, прикосновении или быстром мысленном образе появится едва уловимый сигнал, позволяющий ослабить давление. Мы попробовали фантазировать о прикосновении волшебной палочки. В конечном итоге это привело нас к чрезвычайно хрупкому маленькому эльфу, до такой степени хрупкому, что его мог погубить порыв ветра, но в то же время эльф обладал невероятной силой. На этом мы закончили.
Моя клиентка пришла на следующую сессию, сообщив, что принесла с собой сокровище и что она знает, в чем сила волшебной палочки: внимание. Внимание, полученное, принятое внимание, которому было дано место. Благодаря этому постепенно внимание ослабляло давление; ему не требовалось держать себя в столь напряженной форме. Напряжение органично трансформировалось во что-то иное.
Осознанное пребывание в настоящем моменте с сочувствием к каждому возникающему тонкому переживанию помогает процессу выйти из тупика и двигаться дальше.


ЭПИЛОГ
В поисках новых мифов и паттернов

Экспедиции в царство раненых состояний сознания

Часть той боли, которой мы, по понятным причинам, хотели бы избежать, может дать нам доступ к разнообразному множеству переживаний как с той, так и с другой стороны. Даже в тривиальных, повседневных ситуациях они указывают на наши слабые места, чрезмерное самомнение и срывают маски взрослых людей, за которыми прячутся маленькие девочки и мальчики.
Мы говорим о «раненых чувствах», потому что переживаемое нами страдание затрагивает чувствующую  часть, вызывает эмоции и пробуждает нежелательные сновидческие фигуры. С одной стороны, это возвращает слабую и беззащитную часть, которая прежде в таком виде хранилась где-то в потаенных местах нашей психики. Активизируются паттерны, восходящие к прошлым травмам, увечьям и жестокому обращению. Боль напоминает нам о прошлой и настоящей чувствительности и хрупкости.
С другой стороны, переживание боли раскрывает в нас и «темную сторону силы». Помимо беззащитной жертвы и чувствительного, восприимчивого к боли человека появляется множество других персонажей. В гневе мы произносим также ранящие и уничтожающие других слова; начинаем действия, мотивом которых служит желание мести. Защищаясь, перевоплощаемся в преступника.
В ответ на эмоциональную боль мы отстраняемся, испытываем негодование и следуем своим этическим принципам и правилам хорошего поведения, но нередко предпочитаем и отплатить той же монетой. Действуем в соответствии с Кодексом Хаммурапи: око за око, зуб за зуб, следуя принципу, гласящему, что нападение и есть лучшая защита. Это не прекращает боли, но по крайней мере на мгновение мы ощущаем себя сильнее.


Мир, сотканный из снов

В пантеоне гаитянских богов есть богиня по имени Эрзули. Эрзули - богиня любви и богатства. Согласно гаитянским верованиям, духи богов могут нисходить на определенных людей. Таким образом, гаитянские ритуалы переносят мифические переживания в реальность «здесь и сейчас». Ритуал поклонения Эрзули - это прекрасная история о раненом состоянии сознания.
Эрзули выходит на сцену, окруженная восхищением и любовью. В противоположность тяжелой участи рядового гаитянина, Эрзули купается в роскоши. Майя Дерен писала, что Эрзули - богиня той реальности, какой реальность могла бы быть, а не той, которая есть.
То есть, она - богиня идеального мира, похожего на мир, который мы снова и снова выстраиваем из своих желаний и стремлений, пытаясь отыскать его в повседневной жизни. Мы верим в существование подобного мира отношений, предполагая, что отношения оправдают или наши большие, или маленькие надежды. Своим появлением Эрзули напоминает нам о таком мире и на некоторое время позволяет ему воплотиться в действительной повседневной реальности. Но затем наступает момент, когда что-то идет не так.
Как описывает Майя Дерен, на пике наслаждения жизнью Эрзули неожиданно вспоминает о каком-то давнем небольшом разочаровании. Среди десятков великих успехов она обращает внимание на одну незначительную деталь. И в этот момент попадает в другую реальность. Это классический этап ритуала поклонения Эрзули: она должна начать плакать (Deren, M., 1984).
И вот, посреди жизни, полной восторга и счастья, Эрзули впадает в глубочайшее отчаяние. Она продолжает плакать, она безутешна. Участники ритуала приносят ей подарки, осыпают комплиментами, но их усилия тщетны. Ничто не может унять ее боль. Ничто не может избавить ее от чувства абсолютной беспомощности.
Ее плач может перерасти и в ярость, столь же беспомощную, как и слезы. Майя Дерен описывает это состояние как «космическую ярость», но не ярость избалованного ребенка, а ярость того, кто не способен понять – и никогда не поймет, – почему мечты рушатся из-за случайного стечения обстоятельств или почему любимый должен был умереть (Deren, M., 1984).
Выходя на сцену, Эрзули приносит с собой идеальный мир. Но неизменно оказывается, что во время ритуала, воплощаемого конкретным человеком, Эрзули должны причинить боль. Где-то, когда-то, каким-то образом ее отвергают, недооценивают, ею пренебрегают. Не дают достаточно заботы и внимания. Эрзули не понимает, почему обида неизбежна, а боль и гнев не находят утешения. Этот опыт выражает несогласие с миром - таким, каков он есть, то есть с миром, отличным от того, который мы создаем из собственных надежд.


Измерение жизни, несущее боль

В мире, где Дао, которое нельзя назвать, проявляется в форме «десяти тысяч вещей», мы отделены от ощущения абсолютной целостности и единства. Консенсусная реальность - это не мир грез богини Эрзули.
Глен Мазис пишет, что жизнь сама по себе ранит, она мучительна. Это и есть то, что увидел Будда, покинув замок своего отца: все существа взаимосвязаны и обязаны бесчисленному множеству других существ, но каждая жизнь отделяет себя от другой жизни, мы влияем друг на друга таким образом, что другой умирает, независимо от того, как сильно в нас уважение к нему (Mazis, G.A., 1993).
Боль - неотъемлемое измерение бытия. Мы не можем жить, не раня других и не ранясь сами.
Конечно, мы можем и должны стараться не причинять вреда. Как сознательно, так и бессознательно, мы можем принимать во внимание реальность других людей, придерживаться этического кодекса, развивать свою осознанность и способы общения, учиться тому, как лучше справляться с конфликтами. Мы можем и должны делать все возможное, чтобы причинить наименьший вред себе и другим.
Однако полностью избежать причинения боли невозможно. Французская пословица гласит: «Нельзя угодить целому миру и отцу»; нельзя удовлетворить всех и даже собственного отца. Где-нибудь тем или иным образом мы разрушим чью-то мечту, не оправдаем ожиданий, скажем необдуманное слово. И будет больно, и богиня Эрзули вернется в своем ритуале, чтобы выразить гнев или заплакать.


Почему мифы?

История Эрзули переносит повседневные обиды и разочарования в мифическое измерение. Путешествия в царство мифов помогают нам справиться с одиночеством и пронзительным чувством изоляции, которые присутствуют в раненых состояниях сознания. Часто готовность к мести и отмщению сама содержит в себе зерно потребности в восстановлении контакта, через боль, через причинение боли другому, чтобы они ощутили, каково это, и чтобы мы не были так одиноки в своей боли. Или же может быть выбрано иное направление. Там, где боль изоляции столь велика, что мы возводим все более высокие и прочные стены, мы становимся все более осторожными, стремясь избежать еще одного внезапного перехода из мира единства и близости в мир разделения и одиночества. Чем больше мы соотносимся с тем, что случилось, и чем больше, когда нас задели, наше восприятие запутывается в сети личных (и только личных) ассоциаций, тем болезненнее мы переживаем изоляцию.
Переход на мифический уровень позволяет нам понять: то, что случилось со «мной», происходит и с другими людьми. Так мы начинаем чувствовать, что в боли или скорби мы вместе с другими, с теми, кто был здесь до нас, с теми, кто здесь сейчас, и с теми, кто придет после нас, действительно, мы участвуем в общем опыте человеческого бытия.
Уилбер пишет, что мифология помогает нам преодолевать границы пространства, времени и противоположностей. Для него жить мифологическим образом значит открываться открытому миру без границ (Wilber, K., 2001).
Более того, мифический уровень может стать источником паттернов, способных помочь нам осмыслить собственный опыт, словно складывая разрозненные кусочки мозаики в новое, более понятное целое.


Раненый целитель

Юнгианская психология говорит об архетипе раненого целителя. Путь раненого целителя вместо того, чтобы отгораживаться от боли или застревать в роли вечной жертвы, ведет через переживание и трансформацию боли и страдания. Часто подобные переживания открывают человеку более глубокое измерение человеческого бытия и приводят к служению другим. Зенон Вальдемар Дудек в своей статье об архетипе раненого целителя пишет:
«Современная западная культура утратила архетип раны, она в основном различает негативный аспект соматической травмы (физическое заболевание) или эмоциональной травмы (психическое заболевание или страдание). В коллективном сознании каждая травма и страдание воспринимаются односторонне, как нежелательное и бесполезное явление, таким образом предполагая, что они не обладают никакой ценностью. Поэтому целью становится избегание ран и страданий, а не их трансформация» (Dudek, Z.W., 1997, с. 68, перевод автора).
В культурах многих коренных народов переживание боли вплоть до символической смерти являлось неотъемлемой стадией шаманских посвящений. Переживания такого рода открывают доступ к иным измерениям опыта и помогают сопровождать других на их пути через болезни и страдания.
В своих мемуарах Юнг писал, что только когда сам врач поражен, он способен что-то сделать, только раненый может исцелиться. Когда доктор прячется за персоной, он ничего не добьется (Jung, C.G. , 1989).
Во многих терапевтических школах будущий терапевт, чтобы уметь помогать другим, должен сначала пройти свой собственный анализ или другую форму терапии. Обычно встреча лицом к лицу с собственной болью является одним из элементов этой работы.
В процессуальной работе работа над собой - ежедневная практика терапевтов и учителей. Краеугольным элементом этой работы является трансформация трудных и болезненных переживаний в творческие действия в своей повседневной жизни. При таком подходе рана перестает быть лишь негативным переживанием, которого следует избегать, она может стать уроком и возможностью. Еще раз процитирую статью З.В. Дудека: «Переживание архетипа раны превращает жертву боли в раненого целителя» (Dudek, Z.W., 1997, с. 69, перевод автора).



В ловушке расколов и индивидуальности

Мифы организуют наше восприятие на более глубоком уровне. Однако многие мифы и концепции, составляющие основу нашего понимания мира, поддерживают вредные стереотипы.
Минделл пишет: «(...) Сегодняшняя консенсусная реальность – это реальность Ньютона. Господствующий политический менталитет определяет людей, объекты и силы так, будто они не имеют никакой внутренней жизни. Физика Ньютона стала политической платформой, которая заявляет: "Если на других людей хорошенько надавить, они будут меняться!" Но, как некоторые из вас знают из личного опыта общественной деятельности, давление не всегда ведет к изменению. Изменению необходимо происходить и изнутри» (Mindell, Arnold, 2000b, стр. 156).
Миф, описанный Минделлом как миф, вырастающий из ньютоновской парадигмы и ньютоновского способа восприятия реальности, предполагает необходимость реагировать, когда кто-то нас ранит. Это значит, что процесс может быть завершен, когда мы обнаружим в себе достаточное количество внутренней силы, чтобы защитить себя или отреагировать. Такой способ понимания реальности полезен, например, в ситуациях, когда нам нужно дать отпор или прекратить жестокое обращение.
«Мы нуждаемся в старой парадигме, чтобы отвечать ударом на удар. (...) Если будем прощать того, кто несправедливо применяет против нас силу, это не помешает ему делать это снова. Нам необходимо мыслить с позиции "на всякое действие есть противодействие", чтобы могли происходить важные личностные и общественные изменения» (Mindell, Arnold,, 2000b, стр. 160).
Как в терапевтической работе, так и в повседневной жизни защита в ответ на нападение может быть важным этапом в поиске источника своей истинной силы. Однако в рамках модели «действие-реакция» эта сила часто становится «темной стороной силы».
Пространство эмоциональной боли нередко регулируется подобным пониманием основных законов природы. Взаимодополняющие роли взаимодействуют подобно сталкивающимся маленьким шарикам, каждый из которых заключен в пределы собственных границы.
Духовные традиции предлагают иную модель. Побеждай зло добром; подставляй другую щеку. Мы приносим наше страдание в жертву, растворяя его в медитации. Однако в повседневной жизни этой модели редко бывает достаточно, чтобы справляться с маленькой и большой эмоциональной болью, не нападая на другого. «Другой» по-прежнему отделен, он назначен на определенную роль. Наше Большое «U» редко берет контроль на себя, маленькое «я» теряется, и мы остаемся взаперти в раненых состояниях сознания, которыми не можем воспользоваться.
Отдельные люди исчезают, а на их месте появляются роли, располагающиеся по разные стороны баррикады, их ничто не связывает друг с другом, кроме взаимной враждебности. Если разделение окончательное, то дозволено все (с точки зрения преступника) или не дозволено ничего (с точки зрения жертвы).
Отсутствует общее основание, на которое мы могли бы положиться на пути к поиску решения. Там, где существует раскол, необходимо нечто, напоминающее нам об отношениях и позволяющее почувствовать, что противоположные стороны все еще часть большего целого. Минделл пишет: «Люди не безжизненные объекты. Обращение с людьми так, будто у нас нет духа, причиняет человеку, оказывающему нажим, – угнетателю – почти такой же вред, как и угнетаемому» (Mindell, Arnold,, 2000b, с. 157).
Нам нужны новые мифы, мифы, которые позволят нам выйти за пределы причинения и получения боли, такие мифы, что помогут нам открыться потоку переживаний и выйти за рамки статичных шаблонов восприятия.



В поисках новой парадигмы и новых мифов

В своих дневниках Анаис Нин цитирует историю, которую услышала от своего друга Гонзала. Он рассказал, что в Перу лечат безумие, приводя душевнобольного на берег текущей реки. Река течет, он бросает камни в воду, его чувства снова начинают течь, и он исцеляется (Nin, A., 1969).
Независимо от того, правдива эта история или нет, какими целебными свойствами может обладать стояние на берегу реки, если мы посмотрим на эту историю как на метафору, в ней действительно есть смысл. Когда нам причиняют боль, часто кажется, будто мы сошли с ума, попав в ловушку своих раненых состояний сознания. Нет возможности посмотреть на случившееся с другой точки зрения, нас затягивает в водоворот повторяющихся паттернов, и мы не знаем, как позволить реке течь дальше.
Значение, которым мы наделяем события, зависит от того, на что мы смотрим, но также и от того, кто смотрит. Если мы взглянем на наш опыт с точки зрения душевнобольного человека в раненом состоянии сознания, то какие-то содержания и информация будут нам недоступны. Нам необходимо изменить как точку зрения, так и нашу идентификацию.Раненые состояния сознания как бы замыкают нас в «пузырях».Заключенные в автоматически воспроизводимые сценарии, мы на самом деле не видим другого. Мы не видим и остальные свои части, кроме той, что была ранена, или не видим пространства, где они могли бы встретиться.
Статичное восприятие не помогает нам преодолевать границы. Нам нужны мифы и истории, которые помогут нам понять жизнь и самих себя в категориях потока и движения и в то же время подскажут, как не потерять связь с другими.
В наших культуре и науке появляется все больше тенденций, направленных на «поиск единства» (подзаголовок книги Рене Вебер, содержащей интервью с известными представителями современной науки и духовными учителями).
Согласно множеству традиций и некоторым новым концепциям духовного развития, переживание единства является не только основой, но и целью развития. В трансперсональной психологии это направление широко представлено Кеном Уилбером. Он говорит, что движение ко все более высоким уровням сознания имеет определенную восходящую направленность и может рассматриваться как главная цель человечества. Уилбер называет этот процесс «проектом Атман». Название восходит к бессознательному отождествлению со Вселенной или Богом, райским бессознательным состоянием, через возникновение эго, отделенного от тела, стремящегося за пределы эго к Просветлению, другому, на этот раз уже сознательному, единству (Wilber, K., 2001). Минделл пишет: «Предпочтение КР [консенсусной реальности] в качестве фундаментальной реальности разрушает не принадлежащее консенсусной реальности ощущение связи с миром как с целым» (Mindell, Arnold,2000b, стр. 27).
В процессуальной работе сущностный уровень является, наряду с консенсусной реальностью и сновидческим уровнем, одним из параллельных измерений опыта. После достижения уровня сущности «раненый человек» и «ранивший человек» становятся одним целым. Рассматриваемая с этой позиции ситуация обретает новый смысл.
Во время одного из групповых процессов, проводимых Польским обществом процесс-ориентированной психологии после террористической атаки на Всемирный торговый центр, одна участница, пытаясь выразить эмоции, сказала: «Я и это здание, и этот самолет».
Нам нужны мифы и научная парадигма, которые помогут нам понять, что мы причиняем боль, и мы же ее испытываем. Это даст возможность двигаться осознанно и открыть сердце всем этим переживаниям, погрузиться в раненые состояния сознания, позволить произойти трансформации и снова выплыть на поверхность.



Врата сострадания

В стихотворении «Пожалуйста, называйте меня моими истинными именами» Тит Нат Хан написал:
Я — двенадцатилетняя девочка,
Беженка на маленькой лодке,
Которая бросилась в океан
После того, как ее изнасиловал пират.
И я — пират, чье сердце все еще неспособно
Видеть и любить.
Я — член политбюро, и в моих руках огромная власть.
И я политзаключенный,
Медленно умирающий в трудовом лагере.
(…)
Пожалуйста, называйте меня моими истинными именами,
И я смогу услышать свой смех и свой стон В едином звуке,
И я смогу увидеть, что моя радость и моя боль едины.
Пожалуйста, называйте меня моими истинными именами, чтобы я мог проснуться,
Пожалуйста, называйте меня моими истинными именами,
И я смогу пробудиться
И откроются врата моего сердца…
Врата сострадания.

Этим призывом я хочу завершить наше путешествие в раненые состояния сознания.


Библиография

Allende, I. (2002): City of the Beasts. London: HarperCollins Publishers.
Ammann, R. (1995): Dom w snach. In: Sen jako drogowskaz. Warsaw: Ewa Korczewska L.C.
Anderten, K. (1995): Woda w snach. In: Sen jako drogowskaz.Warsaw: Ewa Korczewska L.C.
Arye, L. (2001):Unintentional Music: Releasing your Deepest Creativity.
Charlottesville: Hampton Roads Publishing Company.
Averill, J. R. (1994): In the Eyes of the Beholder. In: P. Ekman, R.J.
Davidson (eds.) The Nature of Emotion: Fundamental Questions. Oxford: Oxford University Press.
Bateson, G. (1972): Steps to an Ecology of Mind. New York: Ballantine Books.
Berger, P.L., Luckmann, T. (1967): The Social Construction of Reality – A Treatise in the Sociology of Knowledge. London, New York:
Penguin Books.
Berne, E. (1964): Games People Play. New York: Grove Press.
Brown, R. (1986): Social Psychology. New York, London: The Free Press.
Bugental, J. (1999): Psychotherapy Isn’t What You Think. Bringing the Psychotherapeutic Engagement Into the Living Moment. Phoenix, Arizona: Zeig, Tucker & Co.
Campbell, J. (1989): This Business of the Gods: Joseph Campbell in Conversation with Frazer Boa. Ontario: Windrose Films, Ltd.
Campbell, J., Moyers, B. (1988): Joseph Campbell and The Power of Myth with Bill Moyers. New York: Doubleday.
Castaneda, C. (1971) Separate Reality. New York: Simon & Schuster Inc.
Castaneda, C. (1972) Journey to Ixtlan. New York: Simon & Schuster Inc.
Castaneda, C. (1998): The Active Side of Infinity. New York: HarperCollins Publishers.
Coelho, P. (2004): Jedenascie Minut. Warsaw: Drzewo Babel.
Cohen, D. (2002):Turning Suffering Inside Out: A Zen Approach to Living with Physical and Emotional Pain. Boston; London: Shambala.
Collins English Dictionary (2003): Glasgow: HarperCollins Publishers.
Danecki, J. (2003): Gniew Boga w Islamie. In: A. Duszak, N. Pawlak (eds.) Anatomia gniewu. Warsaw: Wydawnictwa UW.
Davidson, R. J. (1994): On Emotion, Mood, and Related Affective Construct. In: R. J. DavidsonThe Nature of Emotion: Fundamental Questions. Oxford: Oxford University Press, pp. 51–55.
Deren, M. (1984): The Living Gods of Haiti. Kingston, NY:
McPherson & Company.
Diamond, J. (1988): Patterns of communication: Towards a natural science of behavior. Unpublished dissertation.
Duda, M. (2003): Tao i psychologia procesu. In: B. SzymkiewiczKowalska (ed.) Po drugiej stronie klopotow. Warsaw: Elders Academy Press.
Dudek, Z.W. (1997): Zraniony uzdrowiciel. In: Albo-albo. Inspiracje Jungowskie. 3–4/1997
Easwaran, E. (1998): The Mantra Handbook. Tomales CA: Nilgiri Press.
Eliade, M. (2004): Shamanism. Archaic techniques of  Ecstasy. Princeton: Princeton University Press
Feeney, J. A. (2004): Hurt feelings in couple relationships: Towards integrative models of the negative effects of hurtful events. In: Journal of Social and Personal Relationships, 21, 4, pp. 487–508.
Forsyth, F. (2003): Avenger. New York: St. Martin’s Press.
Grzesiuk, L. (1994a): Zjawiska w psychoterapii. In: L. Grzesiuk (ed.) Psychoterapia. Warsaw: PWN.
Grzesiuk, L. (1994b): Studia nad komunikacja interpersonalna.
Warsaw: PTP.
Grzesiuk, L., Jakubowska U. (1994): Podejscie systemowe. In: L. Grzesiuk (ed.) Psychoterapia. Warsaw: PWN.
Gendyn, Rinpocze (1992): Working with the Emotions: A Change of Expression. Malemort: Editions Dzambala.
Goodbread, J. (1994): Homage to R. D. Laing: a New Politics of Experience. In: The Journal of Process Oriented Psychology, 6, 1.
Harris, T.A. (1969): I’m OK – you’re OK. New York: Harper & Row, Publishers, Inc.
Herman, L. J.  (1992): Trauma and Recovery. New York: Basic Books.
Hermans, H., Hermans-Jansen, E. (1995): Self-Narratives: The Construction of Meaning in Psychotherapy. New York: The Guilford Press.
Hermans, H., Rijks, T., Kempen, H. (1993): Imaginal dialogues in the self: Theory and method. In: Journal of Personality, 61, 207–235. Hillman, J. (1975):Re-visioning Psychology. New York: Harper&Row.
Hillman, J. (1992): Emotion. A comprehensive phenomenology of theories and their meanings for therapy. Evanston, Illinois: Northwestern University Press.
Hoffman, B. (1998): Inside Terrorism. London: Victor Gollancz.
Jacobi, J. (1973): The Psychology of C.G. Jung. An Introduction. New Haven: Yale University Press.
James, W. (1981): The Principles of Psychology. Cambridge, MA: Harvard University Press.
Jobe, K., Goodbread, J. (2003): Wspoluzaleznienie – niedokonczony sen? In: B. Szymkiewicz-Kowalska (ed.) Po drugiej stronie klopotow. Warsaw: Elders Academy Press.
Jung, C.G. (1970) Analytical Psychology: Its Theory & Practice (The Tavistock Lectures). New York: Vintage Books
Jung, C.G. (1989): Dreams, Memories, and Reflections. New York: Random House.
Kaplan, A. (1986): The hidden dance: An introduction to processoriented movement work. Unpublished master thesis. Antioch University, Yellow Springs, OH.
Karpman, S. (1968): Fairy tales and script drama analysis. In:
Transactional Analysis Bulletin, 7, 26.
Kornfield, J. (1993): A Path with Heart. A Guide through the Perils and Problems of a Spiritual Life. New York, Toronto, London, Sydney, Auckland: Bantam Books.
Krzeszowski, P.T. (2003): Gniew w Biblii. In: A. Duszak, N. Pawlak (ed.) Anatomia gniewu. Warsaw: Wydawnictwa UW.
Kuhn, T. S. (1962): The Structure of Scientific Revolutions. Chicago: The University of Chicago Press.
Lao Tzu (1985): Tao Te Ching. The Richard Wilhelm Edition. London: Arkana.
Leary, M. R., Springer, C., Negel, L.; Ansell, E., Evans, K. (1998): The causes, phenomenology, and consequences of hurt feelings. In: Journal of Personality and Social Psychology, 74, 5.
Leary, M. R., Springer, C. A. (2000): Hurt feelings: The neglected emotion. In: R. Kowalski (ed.) In: Aversive Behaviors and Interpersonal Transgression. Washington, DC: American Psychological Association.
Leary, M. R., MacDonald, G. (2003): Individual differences in trait self-esteem: A theoretical integration. In: M. Leary and J. Tangney (eds.) Handbook of Self and Identity. New York: Guildford Publications.
Levine, P.A. (1997): Waking the Tiger. Healing Trauma. Berkley, CA: North Atlantic Books.
Lieberman, M. D., Eisenberg, N. I., Williams, K. D. (2003): Does rejection hurt? An fMRI study of social exclusion. In: Science, 302 (5643).
Ludwig, A., (1972): Altered States of Consciousness. In: Ch.Tart (ed.) Altered States of Consciousness. Garden City, NY: Doubleday.
MacDonald, G., Shaw S. (2005): Adding Insult to Injury: Social Pain Theory and Response to Social Exclusion. In: K. Williams, J. Forgas, W. von Hippel (eds.) The Social Outcast: Ostracism, Social Exclusion, Rejection & Bullying. New York: Psychology Press.
Mazis, G.A. (1993): The Trickster, Magician & Grieving Man. Reconnecting Men with Earth. Santa Fe: Bear and Company.
Menken, D. (2002): Speak Out! Talking About Love, Sex and Eternity.
Tempe, Arizona: New Falcon Publications.
Merton T. (1992): The Way of Chuang Tzu. London: Shambala
Mindell, Amy (1999): Coma: A Healing Journey. Portland, OR: Lao Tse Press.
Mindell, Amy (2002): A Brief Review of Recent Evolution in Process Work, Fall 2002. www.aamindell.net
Mindell, Amy (2003): Metaskills: The Spiritual Art of Therapy. Portland: Lao Tse Press Ltd.
Mindell, Amy (2006): Alternative to Therapy. Newport, OR: Zero Publication.
Mindell, Arnold (1984): Dreambody: The Body’s Role in Revealing the Self. London, Melbourne, Henley: Routledge & Kegan Paul.
Mindell, Arnold (1985): River’s Way: The Process Science of the Dreambody. London, Boston: Penguin.
Mindell, Arnold (1987): The Dreambody in Relationships. London: Routledge and Kegan Paul.
Mindell, Arnold (1988): City Shadows. Psychological Interventions in Psychiatry. Hamondsworth: Penguin-Arkana.
Mindell, Arnold (1989): Coma: The Key to Awakening. Boston:
Shambala.
Mindell, Arnold (1990): Inner Dreambody Work: Working on Yourself Alone. New York and London: Viking-Penguin-Arkana.
Mindell, Arnold (1995):Sitting in the Fire: Large Group Transformation through Diversity and Conflict. Portland: Lao Tse Press.
Mindell, Arnold (2000a): Dreaming While Awake: Techniques for 24hour Lucid Dreaming. Charlottesville: Hampton Roads.
218    219
Mindell, Arnold (2000b): Quantum Mind, Journey to the Edge of Psychology and Physics. Portland: Lao Tse Press.
Mindell, Arnold (2001): The Dreammaker’s Apprentice. Using Heightened States of Consciousness to Interpret Dreams.
Charlottesville: Hampton Roads.
Mindell, Arnold (2003): Potrzebujemy siebie nawzajem.... Interview in:  B. Szymkiewicz-Kowalska (ed.) Po drugiej stronie klopotow. Warsaw: Elders Academy Press.
Mindell, Arnold, Mindell Amy (2002): Riding the Horse Backwards.
Second edition. Portland: LaoTse Press.
Mindell, Arnold, Mindell Amy (2001): Short Recipe for Resolving Conflict Crises. www.aamindell.net/shortrecipe.html
Myss, C. (2002): Sacred Contracts. Awakening Your Divine Potential.
New York: Random House Inc.
Nin, A. (1969): The Diary of Anais Nin. Volume 1 1931–1934. San Diego, New York, London: Houghton Mifflin Harcourt.
Perkins, J. (1994): The World is As You Dream It. Shamanic Techniques from the Amazons and Andes. Rochester: Destiny Books.
Perls, F. (1969): Gestalt Therapy Verbatim. Highland, NY: The Center for Gestalt Development.
Rowan, J. (1990): Subpersonalities: The People Inside Us. London and New York: Routledge.
Ruiz, D. M. (1999a): The Mastery of Love. San Rafael, CA: Amber Allan Publishing.
Ruiz, D. M. (1999b): The Four Agreements: A Toltec Wisdom. (Audio book) San Rafael: Amber-Allan Publishing.
Schank, R., Abelson R.P. (1977): Scripts, Plans, Goals and Understanding. New Jersey: Erlbaum.
Shweder, R. A. (1994): ‘You’re Not Sick, You’re Just in Love’. Emotion as an Interpretive System In: P. Ekman, R.J. Davidson (eds.) The Nature of Emotion: Fundamental Questions. Oxford: Oxford University Press.
Stewart, J. (ed.)(1995): Bridges, Not Walls:  A Book About Interpersonal Communication. New York: McGraw-Hill.
Stewart, J., Thomas M., (1995): Dialogic Listening: Sculpting Mutual Meanings In: J. Stewart (ed.) (1995) Bridges, Not Wall: A Book About Interpersonal Communication. New York: McGraw-Hill, pp. 184–201.
Szczeklik, A. (2002): Katharsis. O uzdrowicielskiej mocy natury i sztuki. Cracow:  Znak.
Szczepkowska, J. (2004): Fragmenty z zycia lustra. Cracow: Wydawnictwo Literackie.
Szymborska, W. (1997): Poezje. Warsaw: Alfa.
Szymkiewicz, B. (1992):Process Work with Mentally Delayed Teenagers. In: The Journal of Process Oriented Psychology, Vol. 4, No.1.
Szymkiewicz-Kowalska, B. (1999):Working with polarities, roles and time spirits: A process- oriented approach to emotions in groups. Groupwork. In: An Interdisciplinary Journal for Working with Groups, 11, 1.
Szymkiewicz-Kowalska, B., Duda M. (2003): W polu naduzyc. In: B. Szymkiewicz-Kowalska (ed.) Po drugiej stronie klopotow. Warsaw: Elders Academy Press.
Szymkiewicz-Kowalska, B. (2003): (ed.) Po drugiej stronie klopotow. Psychologia procesu w teorii i praktyce. Warsaw: Elders Academy
Press.
Tart, Ch. (1972): Introduction. In: Tart C. (red.) Altered States of Consciousness. Garden City, NY: Doubleday.
Tart, Ch. (1987): Waking Up. Overcoming the Obstacles to Human Potential. Boston: Shambhala.
Tart, Ch. (1993): The Systems Approach to Consciousness. In: Walsh, R, Vaughan, F. Paths beyond Ego. The Transpersonal Vision. New York: Tarcher/Putnam.
Tart, Ch. (1996): Altered States Are Not Inherently Pathological, In: Journal of Consciousness Studies Online, Letters-to-theEdittor, August 28.
Tart, Ch. (1998): Investigating altered states of consciousness on their own terms: A proposal for the creation of state-specific sciences. In:
Ciencia e Cultura (Journal of the Brazilian Association for the Advancement of Science) 50, 2/3
Tipping, C. (1997): Radical Forgiveness. Making Room for the Miracle.
Marietta, GA: Global 13 Publications.
Tooby, J., Cosmides, L. (1990): The past explains the present: Emotional adaptations and the structure of ancestral environment. In: Ethology and Sociobiology, 11.
The American Heritage® Dictionary of the English Language (2000): Fourth Edition. Updated in 2009 Houghton Mifflin Company.
Vangelisti, A. L. (1994): Messages that Hurt. In: W. R. Cupach, B. H. Spitzberg (eds.) The Dark Side of Interpersonal Communication. Hillsdale, New Jersey: Lawrence Erlbaum Associates.
Vangelisti, A. L. & Crumley, L. P. (1998): Reactions to messages that hurt: The influence of relational contexts. In: Communication Monographs, 65.
Walsh, R. (1993): Mapping and Comparing States. In: Walsh, R., Vaughan, F. (eds.) Paths beyond Ego. The Transpersonal Vision. New York: Tarcher/Putnam.
Watkins, J.G., Watkins, H. H. (1997): Ego States. Theory and Therapy. New York: Norton
Watts A. The Way of Zen (1965): New York: Pelican Books.
Watzlawick, P., Bavelas J. B., Jackson D. D. (1967): Pragmatics of Human Communication. New York and London: W.W. Norton & Co.
Weber, R. (1986): Dialogues with Scientists and Sages. The Search for Unity. London: Routledge an Kegan Paul.
Webster’s New Dictionary and Thesaurus (1990): New Lanark, Scotland: Geddes & Grosset Ltd.
Wellwood, J. (1990): Journey of the Heart: The Paths of Conscious Love. New York: HarperCollins.
Wellwood, J. (1996): Love and Awakening. Discovering the Sacred Path of Intimate Relationship. New York: HarperCollins.
Wilber, K. (2001): No Boundary: Eastern and Western Approaches to Personal Growth. Boston MA: Shambala.
Zur, O. (1994): Rethinking ‘Don’t Blame the Victim’: Psychology of Victimhood. In: Journal of Couple Therapy, No. 4 (3/4), pp.15– 36. Boston MA, Shambala.